Пилсудский (Легенды и факты) - Наленч Дарья. Страница 16

Пилсудский попал в западню. Его повстанческие планы оказались нереальными. Вступление на польские земли, входившие в состав России, не умножило его силы. Не дало ему и аргументов, необходимых для дальнейшей политической игры с центральными государствами. Польская армия, с которой считались бы в боях, по-прежнему оставалась в сфере мечтаний. Более того, неудачная акция стрелков скомпрометировала Коменданта и его обещания. Поэтому необходимо было любой ценой спасти хотя бы остатки того, что из развалин рухнувшей честолюбивой концепции могло еще служить восстановлению его позиций.

Прежде чем перейти к описанию этих действий, стоит уделить немного внимания легенде б августа. Ибо это была одна из наиболее противоположно оцениваемых дат в новейшей истории Польши.

Пилсудчики считали ее переломным моментом, разделяющим две эпохи национальной истории. Уже в 1919 году Януш Енджеевич [54] писал:

«Когда 6 августа 1914 года кадровая рота стрелков Пилсудского пересекла границу Королевства Польского, она вступала в него как первый отряд польского войска, которое должно быть образовано из народа, а шло сражаться за польское, и только польское дело, не связанное ни с какими чужими государственными интересами… Неразбуженное политически, растленное враждебными силами и, к сожалению, собственным лагерем безверия, бездеятельности и примирения, общественное мнение Королевства не поняло, однако, замыслов Пилсудского. Не решилось завоевать свою свободу своими силами».

С течением времени эта мысль формулировалась все более категорически. В 30-е годы Генрик Цепник излагал ее так: «Создавая первую с 1863 года польскую воинскую часть и посылая ее 6 августа 1914 года в бой, Юзеф Пилсудский указал народу единственный в тех условиях, военных и политических, реальный путь к обретению потерянной независимости — Польское вооруженное выступление… Поэтому день 6 августа 1914 года — событие эпохального значения в истории Польши. Он является поворотным, переломным моментом в истории нашей национально-освободительной борьбы. Этим выступлением Пилсудский начертал народу путь к свободе и независимости и повел его по нему к цели, за достижение которой безуспешно сражались наши отцы и деды».

Эти хвалебные гимны превозносились в честь концепции, которая не была до конца реализована. Поэтому легко было приписать ей гениальность. Характерно, что ни один из биографов не решился попытаться описать перспективу, которую польское общество закрыло перед собой в 1914 году, оставаясь глухим к призывам стрелков.

Зато эту задачу выполнил извечный враг Коменданта — Роман Дмовский. «Не было трагедией, — писал он в 1925 году в «Польской политике и восстановлении государства», — выступление из Кракова в Кельце легиона под командованием Пилсудского, в качестве якобы назначенного «национальным правительством» в Варшаве Коменданта польских военных сил… Трагедия началась бы тогда, если бы Национальное правительство, объявившее войну России, действительно существовало в Варшаве. Если бы в ответ на появление легиона на территории Королевства здесь вспыхнуло восстание. Если бы волнения охватили всю страну, всей нашей политике пришел бы быстрый конец. Тогда бы нам наверняка не пришлось долго ждать заключения мира между Россией и Германией, мира, который урегулировал бы многие вопросы, и прежде всего польский. Причем основательно, надолго… Тогда бы мы сыграли немалую роль в истории Европы. Германия, освободившись от войны на Восточном фронте, бросила бы все свои силы на Запад и в короткое время разгромила бы оставленную в одиночестве Францию. Мы бы освободили Европу от длительной войны, а себя от хлопот, связанных с возрождением своего государства».

Это было убийственное для пилсудчиковской легенды рассуждение. По мнению Дмовского, успех повстанческой акции был бы равнозначен немедленной победе Германии. Более медвежью услугу польскому народу трудно себе представить. Ведь именно в государстве Гогенцоллернов наиболее последовательно и жестоко боролись в то время с проявлением польского духа.

Но вывод Дмовского, хотя и внешне бесстрастный и холодный, тоже не был свободен от предвзятости. Ибо только закрывая глаза на явные факты, можно было выдвинуть предположение, что использование Веной и Берлином польской карты подорвало бы волю Петербурга к продолжению войны. В действительности же все выглядело наоборот. Шантажирование России постановкой польского вопроса никогда еще не приводило к ожидаемым результатам. Об этом прекрасно было известно в Берлине, и не случайно там решились на первый серьезный шаг в этом направлении — обнародование так называемого акта от 5 ноября 1916 года — лишь тогда, когда окончательно потеряли веру в заключение с Россией сепаратного мира.

Поэтому ближе к правде был Дмовский, предполагая, что успех восстания, поднятого пилсудчиками, мог осложнить военное положение Антанты. Бои в непосредственном тылу фронта серьезно дезорганизовали бы действия русских. Они не смогли бы предпринять в августе 1914 года широкую отвлекающую операцию в Восточной Пруссии. А без этого наступления не известно, как выглядели бы шансы французов на победу на Марне. Возможно, Германия и не выиграла бы в конечном счете войны, но за победу над ней пришлось бы заплатить гораздо большую цену. Трудно сказать, как бы выглядела в этой ситуации позиция Польши и Пилсудского, даже если допустить, что он на последнем этапе войны решил бы переметнуться на другую сторону.

Слишком много появляется вопросительных знаков, чтобы окончательно решить спор о 6 августа. Однако не подлежит сомнению, что успехи стрелков сразу же привели бы к усилению позиций Германии, что в дальнейшей перспективе не сулило ничего хорошего.

Но судьба, которой, впрочем, активно способствовали эндеки, на протяжении ряда лет формирующие общественное мнение Королевства Польского в антинемецком духе, распорядилась иначе. Честолюбивые планы Пилсудского не были реализованы, а сам он оказался в незавидной ситуации. Австрийцы отменили данное ему позволение на проведение самостоятельных действий в Королевстве. Они были жестоко обмануты. Опираясь на щедрые обещания поднять восстание, они рассчитывали, что оно серьезно осложнит положение русских. Когда же эти надежды, даже частично, не сбылись, они поставили своему контрагенту весьма тяжелые условия. Их выполнение было равносильно включению стрелков в императорско-королевский ландштурм — народное ополчение. Отказ подчиниться этому самоубийственному, с точки зрения Пилсудского, распоряжению повлек бы за собой разоружение и расформирование отрядов.

В этой, казалось бы, безнадежной ситуации помощь пришла с довольно неожиданной стороны. Ее оказали краковские консерваторы. По их инициативе, в атмосфере галицийского национального согласия, был образован Главный национальный комитет. Под его патронатом началось создание польских легионов. Появился шанс спасения польских военных формирований. Но высокой ценой — полного отождествления их с интересами Австрии. Правда, горячий патриотизм солдат, мундиры, команды выделяли легионы среди других подразделений, но оказались не в состоянии изменить сущность частей, задуманных как галицийская разновидность австрийского ландштурма.

Этот факт недавние стрелки, а теперешние легионеры никогда не хотели учитывать. Они были убеждены, что сражаются исключительно за Польшу. Ненавидели союзническую монархию, презирали все, что свидетельствовало о тесном союзе с ней. Отказались надеть черно-желтые повязки, которые в соответствии с инструкцией Главного командования армии должны были носить на левом рукаве как знак принадлежности к императорско-королевскому народному ополчению. «Дело в том, — вспоминал Пилсудский, — что я даже не пытался раздавать их солдатам. Опасался, чтобы национальные цвета государства, опекавшего нас, не были осквернены».

Солдаты могли позволить себе такие жесты. Жизнь не требовала от них политических обязанностей. Моральную ответственность за неизбежный компромисс брал на себя Комендант. Ему было нелегко. Впрочем, не только потому, что развитие ситуации вынудило его принять решение, не являющееся вершиной национальных устремлений. Не менее болезненно переживал он неосуществленные личные амбиции. Переформирование отрядов стрелков в 1-й пехотный полк легионов было равносильно понижению Главного Коменданта Войска Польского до скромной должности командира одного из легионерских полков.