Пилсудский (Легенды и факты) - Наленч Дарья. Страница 58

Как-то в отсутствии льва Мартышка зверей созвала:
Послушайте, надо ж когда-то решиться —
Политика льва никуда не годится.
Зубы оскаливать — это ль красиво?
Или когтями играть для острастки?
А не поклоны бить, не прыгать игриво,
Вилять хвостом и строить глазки?
Все время бороться — это ведь плохо.
Я предпочитаю ждать и не охать —
А вдруг что свалится прямо с древа?
И беззаботно прыгать — направо, налево,
Вверх, вниз, по траве, по земле.
А если опасность, то спрячусь в дупле.
Нельзя быть тогда на мартышку в обиде.
Вести с ней политику — толк очевиден.
В политике храбрость совсем не важна,
Здесь прежде всего моя ловкость нужна.
Поэтому вашим вождем стать хочу —
Мне львиную внешность принять по плечу.
Зверюшек спасли от забот те слова.
Решили: дождемся-ка лучше льва.

Начальник государства

Ожидания закончились 10 ноября 1918 года. Туманным, серым утром Пилсудский возвратился в Варшаву и в течение нескольких дней занял должности главы создаваемого государства и главнокомандующего. Стал диктатором. Пропагандистские представления, которые еще недавно казались столь отдаленными, приобрели живые, реальные очертания. В прошлом заговорщик, позднее командующий легионами и магдебургский мученик, он реально взял в свои руки судьбы возрождающейся Польши.

Стал во главе государства. В глазах сторонников вырос до ранга вождя народа. Однако не все разделяли это убеждение. В значительной части общественного мнения, исповедовавшего национал-демократические взгляды, он считался узурпатором, вынесенным на вершину государственной власти лишь благодаря стечению обстоятельств. Между крайними оценками оказалось большинство граждан, плохо ориентированных, не горящих ни ненавистью, ни энтузиазмом по отношению к Пилсудскому. За завоевание симпатий этой части начался очередной пропагандистский бой, еще более ожесточенный и бескомпромиссный, чем все предыдущие. Ибо сейчас привлекательность легенды и подпитываемые ею политические симпатии означали вещь более желанную и привлекательную — власть.

Сторонники Коменданта — тогда уже Начальника государства — действовали по старому рецепту: свои воображения и надежды представляли как единственно правильную, бросающуюся в глаза действительность. Механизм этого явления приоткрыл Юлиуш Каден-Бандровский в «Генерале Барче». Интересен этот источник, ведь в нем политика победил писатель, без прикрас рисующий картину того, что никогда не появилось бы в пропагандистских изданиях лагеря. А Каден многое мог сказать. Ведь в то время он был шефом пресс-бюро Главного командования. Выполнял функции, которые в романе доверил своему литературному воображению — создателю легенды генерала Барча — Расиньскому. «Расиньский, — откровенничал он в одном из эпизодов, — придавил своих гостей всем тем, что делает… Делает все. Слава — популярность — слово, которое опережает поступок, и расторопно заметает свои остывающие следы…» Откровенной была эта правда. Слава Пилсудскому всегда выкраивалась на вырост. Как правило, сопутствовавшее ей слово летело впереди поступка. Хотя надо отдать должное писателю, что оное расторопное заметание уже остывающих следов также имело немаловажное значение. Только сопоставление обоих факторов давало образ необычайных свершений, выносящих на вершины национальной заслуги.

«Серым, дождливым ноябрьским утром прибыл в Варшаву Юзеф Пилсудский, — сообщала изданная в то время «Правда о Коменданте» Анджея Свентославского, — освобожденный из тюрьмы в Магдебурге немецким народом, немецкой революцией. <…> И спустя несколько часов по всей Варшаве разошлась весть: «Пилсудский приехал!» Перед домом, где жил Комендант, собрались тысячные толпы, а в квартиру начали сходиться делегации. Приходили представители всех партий, всех сословий и профессий — с почестями или же для получения указаний.

Когда через улицу прошествовала колонна рабочих-социалистов и Пилсудский вышел на балкон, перед ним склонились знамена и снова взорвались возгласы: «Да здравствует!»

Крестьяне, собравшиеся на свой съезд в Варшаве, узнав о приезде Пилсудского, приветствовали это сообщение громкими здравицами и направили к Коменданту почетную делегацию. А три крестьянина и ксендз из ее состава встретились на квартире Пилсудского с делегацией ремесленников и рабочих варшавских цехов, с рабочими-социалистами, делегациями студентов и высшими офицерами, воротники которых были почти полностью обшиты серебряными шнурками, и даже с господами польскими — князем Сапегой и генералом Розвадовским.

Все пришли к Пилсудскому, у всей Варшавы было на устах его имя, газеты вышли со специальными приложениями о его приезде; все ожидали, что он будет делать…»

Образ мужа, ниспосланного самой судьбой, описывал также Януш Енджеевич в изданной в 1919 году книге «Юзеф Пилсудский». «Магдебургский узник, — писал автор, который в будущем должен был дойти на руководящей службе до поста премьера Речи Посполитой, — появился как символ возможности принятия самостоятельных решений. Это поняла Варшава, поняла это вся страна. Все взоры устремились на этого человека, который уже столько раз доказывал, что умеет свои желания и волю воплощать в действие. В руках Пилсудского оказалась вся судьба народа. Все группировки и все партии подчинились ему беспрекословно, ожидая его предложений. <…>

Пилсудский сегодня — человек не какой-то партии или какого-то лагеря. Он происходит из самых благородных корней народа и всем существом своим является продолжением того ряда героев, которыми гордится наша история и которым каждый поляк обязан своей национальной структурой души. Он один из инспираторов польского духа, который в упорном труде, в огромной деятельности развивается, растет, укрепляется, наполняется все более глубоким содержанием, чтобы когда-то реализовать свое общечеловеческое призвание. <…>

Встают перед ним организованные отряды, сплоченные массы народа. Они признают в нем того, кто завоевал право на послушание ему трудом и страданием всей жизни. Поверили ему крестьянин и рабочий польский, тому, в ком нет предательства. Его слову!

На его слово падает короткий солдатский ответ: «Есть, гражданин Комендант!»

В тех и во многих других публикациях Пилсудский становился солью народа, его самым совершенным воплощением. Наиболее обобщенно выразил это в очередном издании уже цитировавшейся книги «Юзеф Пилсудский» Вацлав Серошевский: «В рыцарской, благородной и доброй, а одновременно прозорливой и непоколебимой в своих наиболее важных решениях личности Юзефа Пилсудского славит народ польский свою самую лучшую частицу».

На этот раз книга Серошевского, изданная в 1915 году Главным национальным комитетом, была опубликована Бюро внутренней пропаганды — одним из многочисленных в то время институтов, целью которых было прославление личности главы государства. На службу легенде был поставлен сложный и все более расширяющийся государственный аппарат. О том, сколь большие, действительно труднопредставимые возможности это давало, свидетельствовал хотя бы размах, с которым праздновались в Варшаве в 1920 году именины Начальника государства.

«По случаю именин Начальника государства, — сообщал 19 марта 1920 года «Роботник», — Управление города постановило празднично оформить здания ратуши и Большого театра, в котором состоится торжественное представление, и призывает все население Варшавы украсить флагами дома.