Пилсудский (Легенды и факты) - Наленч Дарья. Страница 71

Польша формально единая, а по существу многонациональная. Владение восточными землями стало фактором постепенного регресса Польши.

Польша Пилсудского во внутренней политике руководствовалась националистическими канонами Дмовского. Вначале созванный генералом Желиговским сейм Центральной Литвы отверг все концепции самостоятельности или автономии литовско-белорусских земель и потребовал полной интеграции Вильно с Варшавой. Позднее тех, кто в принадлежащей до этого России части Польши записался как «местные», окрестили поляками. Еще позже некогда униатские, а более ста лет православные церкви на Волыни были превращены в католические костелы и целые деревни стали польскими. Только на Волыни в 1938 году были превращены в костелы 139 церквей и уничтожено 189, осталось лишь 151.

Итак, в бывшей Восточной Галиции шаг за шагом ликвидировались украинские культурные и экономические организации, закрывались школы. Опять же на Волыни — в деревне, где 80 процентов населения составляли украинские крестьяне — из 2000 начальных школ было только 8 украинских.

Но результаты полонизации этих земель были ничтожными. За 18 лет польского правления численность польского населения на Волыни выросла с 7,5 до 15 процентов, с учетом наплыва служащих, железнодорожников и сотрудников государственного и административного аппарата. Похожая ситуация была и в других восточных воеводствах.

Не увенчалась успехом попытка полонизации «местных элементов». Под влиянием давления на них ширился и углублялся процесс национального самосознания, особенно в деревне. Войско «усмиряло» неспокойные украинские деревни в Тарнопольском воеводстве, расстреливало крестьянские демонстрации на Волыни. В тюрьмах, в Березе Картузской полиция издевалась над арестованными украинцами, в ответ гибли от пуль террористов и министр санационного правительства, и школьный куратор, и невинные простые люди. Росли напряженность и враждебность. Презрение правящих рождает ненависть угнетаемых.

Никогда межвоенная Польша не была по существу интегрированной страной. Всегда в ней была Польша А и Польша Б. Это касалось не только экономической политики государства, но и позиций всех политических сил. Все они игнорировали в своей деятельности восточные окраины. Сознательно не вовлекала их в борьбу с диктатурой Пилсудского парламентская оппозиция, их не затронули ни массовые забастовки, организованные главным образом ППС в 1936 году, ни манифестации людовцев 1937 года. Служащих государственной администрации отправляли на восточные окраины, как на ссылку в Сибирь.

18 лет использования созданных Рижским договором условий для реализации инкорпорационной концепции не принесли результатов. В экономическом смысле Польша Б не стала золотым прииском. Крестьянская нищета отрицательно сказывалась на экономическом балансе страны. Колонизация этих земель не удалась, и они не способствовали ликвидации земельного голода в масштабах страны. Более того, эти земли — чуждые, бунтарские требовали больших инвестиций, чем коренные польские. Жители восточных окраин оказались в худшей ситуации, чем поляки в период разделов Польши под чужим господством.

Вопреки надеждам Дмовского Польша оказалась неспособной привлечь на свою сторону и ассимилировать национальные меньшинства на Востоке — ни в национальном, ни в культурном, ни в экономическом смысле. В то же время своей политикой, своим присутствием она способствовала развитию националистических извращений в освободительном движении этих народов, взаимной ненависти.

Крепнущий под влиянием национального угнетения национализм национальных меньшинств искал опоры за границей и представлял собой благодатный материал для любых интриг против Польши.

Как национализм угнетаемых народов обращался на Запад и искал себе союзников среди врагов польского государства, так патриотизм этих народов — в сторону их большей части, объединенной с другими народами в первом социалистическом государстве. Тяга белорусов в направлении Минска, а украинцев — Киева стала необратимым процессом, нарастающим по мере укрепления национального и классового сознания этих двух, прежде всего крестьянских, а в определенной мере и рабочих, народов. Эта тяга не могла привести к иному результату, чем тот, который мое поколение видело своими глазами: триумфальные арки, встречавшие отряды Рабоче-Крестьянской Красной Армии в памятном для поляков трагическом сентябре 1939 года.

В этом отдавали себе отчет в Варшаве. Поэтому политика защиты истоков польской великодержавности — ее полуколоний на Востоке — должна была быть политикой далеко зашедшей сдержанности и неприязни по отношению к Советскому Союзу. Поэтому драма рижской границы заключалась в том, что она стала непреодолимым барьером между Польшей и Советским Союзом.

Польскую политику в межвоенный период трудно назвать политикой, бескомпромиссно враждебной по отношению к СССР, направленной на войну. Сам Пилсудский как-то сказал, что он победил в одной войне и зачем ему рисковать другой? Все военные приготовления Польши, все разрабатываемые ею планы, касающиеся восточной границы, включая последний, с весны 1939 года носили оборонительный, защитный характер. Но польские правящие круги хотели удержать то, что приобрели в 1920 году.

Этому не способствовали, разумеется, мелкие «укусы» в отношении СССР — поддержка различных антисоветских акций, осуществляемых с территории Польши, как, например, деятельность террористов Бориса Савинкова, вылазки Балаховича на Белоруссию и атамана Тютюника на Украину. Советский Союз раздражало также создание в Польше организаций, объединяющих националистических деятелей Белоруссии, Украины, крымских и казанских татар, Грузии и Азербайджана, калмыков, таджиков и даже кубанских казаков.

Однако главным для польских правящих кругов было опасение какого бы то ни было политического сближения с СССР, которое могло усилить привлекательность и влияние Советской Украины и Советской Белоруссии на население польских окраин. На этих территориях долго еще после заключения Рижского мира тлела крестьянско-национальная и белорусско-украинская советская подпольная война, поддерживаемая из-за кордона минскими и киевскими коммунистами.

Эти опасения за восточные земли определяли в значительной мере сохраняемую изоляцию и подогреваемую неприязнь Польши к Советскому Союзу. Даже перед лицом угрозы гитлеровского нашествия и рассматриваемой возможности получения советской военной помощи. Ибо эта помощь означала практически вступление советских войск в Западную Белоруссию и Западную Украину. Вступление — как считали в Варшаве — с непредсказуемыми последствиями для судеб польской власти на этих землях.

Такова была реальная ситуация в Польше в результате Рижского договора и таково было дальнейшее развитие содержащихся в этой ситуации в зародыше процессов.

Рижский договор и для Советской России также создал ситуацию, заключающую в себе зародыши явлений, дальнейшее развитие которых никто тогда, пожалуй, еще не предвидел.

Одной из главных задач, которую предстояло решить молодому Советскому государству, представляющему также национальные и государственные интересы белорусского и украинского народов, было их государственно-национальное объединение. Если такие проблемы не существовали ни на одной из границ сформировавшегося в 20-е годы социалистического союза народов, то здесь, у пограничных столбов, разделявших земли Белоруссии и Украины, в десяти с небольшим километрах от Минска и в ста с лишним километрах от Киева — проблема национальной целостности, проблема завершения неизбежного процесса объединения созревших для этого народов лежала как на ладони и была объективно самой важной. Могли на первый план выдвигаться большие задачи восстановления и социалистической перестройки народного хозяйства, можно было в Москве «подчинить интересы части общества» общим интересам — на Днепре такая проблема существовала. Ныла как болящий зуб.

И наконец, второй вопрос. Рижскую границу советская сторона считала совершенно открытой, незащищенной, заманчивой для агрессоров. Трудно себе представить более удобную линию развертывания войск для любого нашествия в глубь Советского Союза. Здесь пролегают два древних пути походов на Восток. Главный: Берлин — Познань — Варшава — Минск — Смоленск — Москва. И второй, вспомогательный: Мюнхен — Лейпциг — Вроцлав — Краков — Львов — Киев — Ростов.