Плачу любые деньги (СИ) - Обухова Оксана Николаевна. Страница 26
- Поедем вместе или разделимся? - спросила шефа.
- Я беру на себя дворецкого, - решил Олег. - Ты поедешь к женщинам.
- О’кей, - вздохнула Дуся. - Не думаю, что будет много толку - мироновские там давно все обшарили... Но все же, все же... Авось чего-то накопаем.
...В большом викторианском доме стояла гробовая тишина. Намаявшиеся в больнице, перенервничавшие хозяева рухнули спать. Уборщицы разошлись, охранники тихохонько гуляли по территории; как только Дуся взошла на крыльцо, собак из вольера выпустили: огромные псы загремели карабинами, зацепленными на протянутую вдоль забора проволоку...
Уснула Евдокия, едва коснувшись головой подушки.
***
Вера жила в новом микрорайоне за МКАД, в высоком доме, напоминающем свечу, на предпоследнем этаже. Дверь Евдокии открыла мама горничной. Невысокая кругленькая женщина в домашнем ситцевом сарафане, с реденькими волосами, закрученными на затылке в скромный кренделек.
Из комнаты доносился громогласный детский рев. Евдокия появилась в момент, когда медсестра из поликлиники пришла делать укол пятилетней дочери горничной.
- Вам кого? - прислушиваясь к плачу внучки, невнимательно поинтересовалась тетушка.
- Здрасте, мне бы Веру... - замялась Дуся.
- Проходите, - быстро посторонилась женщина, захлопнула за гостьей дверь и, не дожидаясь, пока та освоится, унеслась на всхлипывания внучки.
Дуся пришла не вовремя. Но это как сказать.
После ухода медсестры Вера осталась в комнате, успокаивать дочь Марью; ее маму, Фаину Александровну, не пришлось расспрашивать о житье-бытье, расстроенная болезнью внучки бабушка, совершенно не интересуясь, кто такая Дуся, вываливала на нее все горести.
- Марье операция нужна. Отец, прохвост, не помогает, Вера с ног сбивается, на чужих людей работает... Лекарства дорогие - жуть!..
Когда Вера зашла на кухню, где Фаина Александровна поила Дусю чаем, Землероева только взглянула на ее расстроенное лицо и... почувствовала себя бессердечной ищейкой, вломившейся в домик под стеклянной крышей. Эмоции - наружу. На лице Веры отразилось только слабое удивление, безмерная усталость и ни малейшего намека на испуг.
Человек, позавчера убивший женщину и отравивший мальчика, так себя вести не может. Даже если все думы матери отвлечены и заняты больным ребенком - не может. Поскольку мысль о том, что ее могут заподозрить в преступлении, посадить в тюрьму и тем лишить ребенка последней поддержки, оторвать от дочери, должна прорваться.
Но не прорвалась и даже тенью на лице не проскочила.
Евдокия невразумительно наплела что-то о рабочих сыщицких обязательствах, сказала Фаине Александровне «приятно было познакомиться, извините за вторжение» и пулей вылетела из квартиры, где только что уснул больной ребенок.
Олегу позвонила уже из машины:
- Паршин, Вере, конечно - кровь из носу! - нужны деньги, но она не убийца. Она - настоящая мать, отравить чужого сына не посмеет ни за что. Сама настрадалась.
- А может быть, как раз потому, что до последней черты дошла...
- Нет! - перебила Землероева. - У Веры вся квартира в иконках, она - верующий человек. Такие люди греха боятся, он на детях отражается. Понял?
Протяжный вздох Паршина напомнил Дусе, кому она это рассказывает - менту, выезжавшему на убои в квартиры, освещенные лампадками, к убийцам с крестами на груди...
- А вся ее мнимая тупость, Паршин, не от скудоумия, а от перегруженности головы: все мысли Веры заняты больным ребенком.
- Проехали, - сказал Олег. - Я только что от родственников мажордома...
Лев Игнатьевич Старостин с женой Еленой не разводился, из квартиры не выписывался, хотя фактически супруги жили врозь - Игнатьевич много лет по месту службы проживал. Олегу повезло нарваться на словоохотливую тещу, презирающую зятя от всей тщедушной, но пылающей груди. Теща ко всему прочему еще и отчаянно скучала по причине временного безвылазного проживания со сломанным пальцем ноги на шестом этаже без лифта.
- Дурак безмозглый, - радостно постукивая костылем, докладывала теща Полина Дорофеевна. - Два высших образования - такие надежды, бестолочь, подавал! - а подвизается швейцаром, все деньги на лошадей профукал!
Миловидная и моложавая Елена пыталась вставить слово: «Лев помогает семье, дочь выучил в институте, квартиру отремонтировал...» Тещенька упорствовала: «Потратила ты, Лена, на эту шельму лучшие годы, синяков набила, а все туда же - муж хороший».
Минут через двадцать судебно-защитного диалога Паршин заподозрил в женщинах лукавство. Беседа отдавала отработанным спектаклем: теща походила на любительницу принимать эффектные позы, жена стояла на позициях долготерпения и кротости, но, судя по усердной калькуляции расходов на житье, деньги из мужа тянула с удовольствием и выдумкой. Что позже подтвердил сосед по лестничной площадке. Паршин распрощался с дамами, вышел за дверь, у окна курил мужчина нужного возраста. Скучал не хуже тещи с переломом. Зацепил языком Олега, без наводящих выдал подноготную.
- Ты этих грымз не слушай, - сказал, моментально проникшись к сыщику доверием. - Загнобили бабы Леву. Два клеща-кровопийцы - Левка от них сбежал куда глаза глядят. «Денег мало, денег мало, давай, давай, давай», - целый день талдычили. А он мужик совестливый, порядочный. До получки всегда одолжит и не напомнит.
- Дорофеевна сказала - на бегах кутил...
- Левка?! Да он по маленькой, лошадками полюбоваться ездил! А эти грымзы карманы обшаривали. Рассказывал: приехал на ипподром, глядь - кошелек пустой! Хорошо, что проездной в кармане был... Вот так-то. Ты их не слушай, парень, Лева мужик что надо, даром что образованный...
Рассказ Паршина о знакомстве с семьей дворецкого прозвучал как ода мужской солидарности.
***
В Москве наступила долгожданная сезонная жара. В тенистом уголке старого двора возле дома Алевтины Викторовны сидели на скамейке три бабульки в шляпках, жару эту поругивали. (Не исключено, что пару дней назад эти же бабушки ворчали на прохладу.) Евдокия, зная, что у одинокой экономки никого не может быть в квартире, подошла к ее соседкам, поздоровалась и начала вешать под панамки приготовленную лапшу.
- Я журналистка, - предъявила бабушкам очередное (из заготовленных на все случаи жизни) удостоверение - интернетную покупку. - Наш канал готовит телепередачу о домработницах. И на этот раз мы решили рассказать не только о гувернантках, которые хозяйских детей терроризируют, но и о женщинах, которые действительно становятся членами семей, помогают людям не за страх, а за совесть...
Бабушки, не чувствуя, как на ушах повисают развесистые гроздья, заинтересованно мотали головами.
- Нам стало известно о вашей соседке Алевтине Викторовне... Что вы можете сказать? Она действительно такой порядочный человек и ответственный работник?
Толчок был дан. Перебивая друг дружку и лихо ускоряясь, бабушки залопотали на три голоса:
- Ой! Алечка - святая душа! Уж какая женщина...
- Если кому какое лекарство из-за границы привезти - никогда не откажет! И даже деньги не всегда возьмет, смотря по человеку. Скажет - сюрприз, подарок. Вон, Андреевне какие-то дорогущие капли сердечные привезла...
- А уж как сама-то намаялась! Мать - с инсультом, парализованная пять лет пролежала. Муж - десять лет почками маялся, пока не умер. Алечка еще и свекровь обихаживала...
- Они ж с Толей-то, мужем-покойником, в одном подъезде жили, со школы хороводились. Когда Анфиса-то, свекровь, померла свою квартиру Але завещала...
- Аля вначале ее сдавать решила. Пустила русских беженцев из Узбекистана, а когда у тех третий внук народился - квартиру за сущие копейки продала!..
Информация лилась потоком. Струи выписывали портрет святой бессребреницы Алевтины Викторовны. Дуся даже решила, что бабушки слегка преувеличивают, расписывая доблести соседки. Уж и добрая, и умная, и помогать всегда готова, и беженцев пригрела...