Заповедник Сказок 2015 (Том 5) - Лебедев Валентин Витальевич. Страница 5

В пустынной вроде бы галерее я натыкаюсь на читающую девицу, сидящую на перилах. Почти прошёл мимо, но она отрывает взгляд от страницы, вздрагивает, вскакивает, роняя книгу, и смотрит в меня с ужасом и восторгом. Именно из-за таких моментов я не могу позволить себе ходить по улицам. Я галантно улыбаюсь и собираюсь вежливо удалиться, но вместо привычного «Ваше Величество!» девица выдыхает:

— Зеркало! Ты — зеркало.

Стоп! Я останавливаюсь и качаю головой: — Нет, всего лишь меченый.

Она быстро прячет пальцы в длинные рукава, обхватывает плечи и отступает на шаг:

— Значит, у тебя есть выбор.

Замечаю у неё родинку в уголке левого глаза, почти у самого кончика брови.

— А у тебя разве не было?

Она хмыкает:

— Мой отец — золотое зеркало, моя мать — зеркало из стали. С таким началом выбирать не дано.

Я не в силах сдержать любопытство: — И… как оно?

— Истина — очень, очень, очень страшно, — говорит она, и я замечаю седину в её светлых прядях. — И это прекраснее и драгоценнее всего, что есть в мире. Это практически невозможно вынести, и жить без этого невозможно, — она закусывает губу. — Мой брат — капитан корабля, и он счастлив, что ему не досталось эта метка. Моя сестра — затворница, отвергшая всё земное ради небесного. А я… я думала, что тоже так смогу. Но я не могу! Я не могу с людьми, потому что это слишком страшно, это опасно для меня… и для них тоже. И я не могу без людей, потому что весь наш мир создан только ради людей, мой дар связан с людьми, я не могу скрывать его от них… — она улыбается дрожащими губами и машет рукой. — Видишь, как хорошо, когда есть выбор: ты можешь выбрать, надо ли оно тебе. Как тебя зовут?

— Фернандо, — отвечаю я.

— Фернандо, — повторяет она. — А я — Беатриче.

И я понимаю, что не могу просто так уйти и оставить её наедине с истиной и предназначением. Просто потому что теперь слишком хорошо знаю, что это значит. Я вглядываюсь в её лицо — обычное девичье лицо, каких тысячи и тысячи — и говорю:

— Послушай… если я могу тебе чем-нибудь помочь, ты просто скажи.

Она поднимает бровь.

— Ты серьёзно?

Я протягиваю ей руку:

— Есть способ проверить.

— А ты не боишься?

— Боюсь. Но это неважно.

И наши руки соприкасаются.

Лариса Бортникова

Жил-был у бабушки…

Держались мы с Лариской целый июнь и половинку июля, а потом всё-таки Лариска не утерпела. А всё из-за велика, которым Мишка Завадский хвастался и никому не давал покататься. Можно подумать, что мы этот велик слопаем без повидла. Ну, Завадский хвастался, хвастался, ездил туда-сюда по Пролетарской — от забора Капитоновых до самого молочного, а Лариска рассердилась и выдала всё про Солонку. И то, что он у Бабсани в сарае прячется, и только по ночам в сад выходит, и то, что он булки по шесть копеек любит — рогалики, и то, что у него спина горячая-прегорячая, а на хвосте бугорки, вроде бородавок. Мишка нам язык показал, и как тормознёт прям на щебёнковом пригорке у гаражей… Лариска долго пятак к шишке прикладывала, который я ей дала. А копейку Мишка на земле нашёл. Ну и помчали мы все втроём в хлебный — как раз свежий привезли.

А вечером через Бабсанин забор полезли. Там такая дырка была на углу, мы с Лариской сразу протиснулись, а Мишка ещё дурацкий велик свой проталкивал.

Солонка нас издалека учуял, зафыркал, как огроменная кошка, и задышал жарко-прежарко — изо всех сарайкиных щелей пыхало.

— Это он рогалик унюхал, голо-о-одный. Не бойся, он не кусается, если не дразнить, — пояснила Лариска, чтоб Завадский не трясся так сильно, а то у него даже в животе проглоченным вчера шурупом дребезжало.

— Врёте всё, дуры. Пошёл я домой. — Мишка спиной попятился и велик за собой потянул.

Мальчишка, что с него взять! Только и умеет, что выступать: «Я — красный командир, разведчик, а вы — просто санитарки».

— Ага! А это ты видел!? — Лариска дверь распахнула, а из сарайной темноты красным светом прям в глаза ка-а-ак даст! А потом жёлтеньким замигало! Это Солонка всегда так делал, когда нас видел — радовался. Получалось даже красивее, чем ёлочная гирлянда, только надо было отпрыгнуть вовремя, чтоб не обжечься. Потому что Солонка, словно неисправный примус, настоящим огнём изо рта пыхал.

Мишку-то мы забыли предупредить, чтоб отпрыгнул, поэтому вышло хорошо, что он чуть поодаль стоял, а то бы пришлось бы нам его подорожниками обкладывать.

— К-к-кто это? — Мишка спросил, когда очухался. Солонка уже успел нас с Лариской обнюхать и рогалик сжевать.

— Дракон! — Лариска важничала, как будто это был только её дракон. — Дракон — Солонка!

— Имя вы ему какое-то девчачье придумали.

Мишка тихонечко поближе подошёл, и даже Солонку за крыло потрогал. Ну а через полчаса уже совсем привык. И Солонка к нему привык — позволил лоб почесать и между пальцами. Солонка любил, когда ему между пальцами чешут.

— А летать верхом на нём можно? — Мишка деловито так поинтересовался.

Мы с Лариской плечами пожали. Нам как-то в голову не приходило на Солонке летать. Глупости какие! Вот в «принцесс» играть здорово. У Лариски настоящая корона была, ей папа смастерил, а у меня — фата из бабушкиного платка в ромашку. Поэтому мы с Лариской по очереди: сначала она принцесса, а я служанка, а потом — наоборот. А Солонка всегда играл за дракона, который нас выкрадывал из дворца.

— Нельзя на животном летать. Оно для этих целей не предназначено. — Это Лариска от папы своего нахваталась — папа у Лариски офицером работал.

— Надо седло найти. И уздечку. — Мишка нас не слушал. Шарил по полкам и нашарил драный ремень. И Солонке его на шею нацепил. Дурак. Хорошо Солонка всё-таки добрый, не стал на Мишку огнём дышать, а только осторожно скинул на землю.

— Ну вас с вашей чепухой, у меня велик есть. — Мишка обиделся. — А я возьму и расскажу всем про дракона, его в зоопарк отдадут.

— Не смей! — зашипели мы с Лариской хором, а я добавила. — Вот только попробуй. Я тогда тёте Вале (это Мишкина мама) пожалуюсь, что ты зимой у неё из шубы пять рублей вытащил и масла шоколадного купил целых два кило.

— Сами же и слопали это масло, — буркнул Мишка, но, по-моему, передумал Солонку в зоопарк сдавать. — Ладно. Не скажу. Только давайте его выгуляем, а то темно тут в сарае, и грустно.

— А убежит? — Испугалась Лариска. А я не испугалась, потому что мне Солонку жалко было и хотелось, чтоб у него тоже были разные друзья, и небо, и деревья, и даже наша Пролетарская с самого забора Капитоновых до трамвайной остановки, а не только мы с Лариской. Ну, и Мишка. Хотя, какой из мальчишки друг?

Мы Солонку на лужайку за дворы вывели. Тихонечко. И он там с нами в салки играл. И даже один раз взлетел, и мы все смотрели и переживали, что он заденет каким-нибудь местом за провода. А он криво как-то затрепыхал крыльями и шлёпнулся на пузо.

— Вот! Я так и думал: дракон этот — раненный. — Мишка поковырял пальцем в ухе. Он всегда ковырялся в ухе, если думал. — Его в зоопарк надо. Там вылечат. А может быть даже в милицию… И вообще, откуда он к нам на Пролетарскую прибыл, а? А вдруг это немецкий шпион? Вдруг он фотографирует местность, чтобы…

Пришлось Мишку несильно ударить, чтобы он ерунду не нес. Пришлось признаться, что мы к Бабсане за грушей лазили, а потом услыхали, как что-то в сарае шипит. И что потом ещё долго просили засов отодвинуть, потому что внутри очень странно шипело и громыхало.

— По-твоему, будет Бабсаня шпиона в сарае держать, а? Она же ветеран войны и труда. И сама учительница.