Трон Знания. Книга 1 (СИ) - Рауф Такаббир "Такаббир". Страница 40

Адэр словно раздвоился. Его восхищали смелость и выносливость Малики. Он столько дней черпал из этих далеко не женских качеств собственную силу и понимал, что стержень внутри него – это она, девица из низшего сословия. И в то же время смотрел на нее, как смотрят на грязь под сапогами, боролся с презрением, но ничего не мог с собой поделать.

– Ты ждешь от меня благодарности? – спросил Адэр.

Малика устремила на него взгляд:

– Нет. Не жду.

– Правильно, что не ждешь. Ты поступила очень глупо.

Она изогнула бровь.

– Нет, я ошибся. Твоей самой большой глупостью было не прыгнуть под прут, а заговорить с ракшадом. Будь ты немного умнее, он сохранил бы тебе жизнь. Продолжала бы ублажать мужиков.

Лицо Малики покрылось красными пятнами.

– Как я понял, ты уже нашла общий язык с Жердяем. Ну и как он? Силен в мужских делах?

– Я вас прощаю, – промолвила она.

– Разве я просил у тебя прощения?

– Вы не такой, каким хотите показаться.

– Меньше всего меня волнует, каким я тебе кажусь.

– Сейчас говорит ваша темная сторона.

– Я могу повернуться к тебе другим боком. И уж поверь – ничего не изменится.

– Вы боитесь смерти, и за гнусными словами пытаетесь спрятать страх.

– Пока мы сидели здесь, я сотню раз умер. Теперь я знаю – намного легче умереть один раз, по-настоящему.

Адэр запрокинул голову. В дырах крыши серебрилось небо, а на душе выл ветер, гремел гром и хлестал дождь. Если ему не связали руки и не пристегнули к цепи, значит, неминуемая смерть близка. Чем заняты бандиты? Провожают ракшадов? Или делят деньги? Безусловно, важное занятие. Опять же важнее, чем он.

– Вам надо продержаться одну ночь, – проговорила Малика.

– Я попрошу крыс поедать меня медленнее.

– Мне нужна всего лишь ночь. На рассвете мы с Криксом придем за вами.

Адэр сел рядом с ней, прижался затылком к стене:

– Сколько метров до моря? Сто? Двести?

– Думаю, больше.

– Ты, вероятно, не знаешь, что при прыжке с большой высоты удар о воду все равно, что удар о бетон.

– Я знаю, как надо нырять.

– А вдруг там подводные скалы. Ты об этом не думала?

– Я не думала, что вы так быстро сдадитесь.

– Ты пытаешься подарить мне надежду, но не понимаешь, что навязываешь еще одну ночь кошмаров и мучений.

– Вам так не терпится умереть?

Адэр смотрел в черные глаза как в зеркало. Видел себя изнутри и снаружи и искал в себе силы отвернуться – отражение не нравилось: с виду он этакая заумная ехидна, а душа трясется зайчонком.

– Я не боюсь смерти в глобальном смысле слова, мы все когда-нибудь умрем. Но не хочу умирать долго и мучительно. И если мне суждено умереть сегодня, хочу, чтобы смерть была мгновенной.

Снаружи послышались шаги.

– Это за мной, – сказала Малика и поднялась. – За вами придут, когда стемнеет. Днем пещерные крысы не нападают на людей.

Адэр схватил ее за руку:

– Постой. – Сжал прохладные девичьи пальцы. – Обещаешь за мной вернуться?

– Обещаю.

– Я буду ждать.

Когда Жердяй вывел Малику из лачуги, Адэр уткнулся лбом в согнутые колени и обхватил руками голову.

***

Малика все поняла.

Скользнула взглядом по ленивым пенным облакам. Мун говорил, что облака бывают глубокого белого цвета, а небо – ярко-синим, бирюзовым, лазурным или серебристо-голубым.

Посмотрела на солнце, зависшее над горной вершиной, похожей на горлышко бутылки. Говорят, что цвет солнца зависит от высоты над горизонтом. Интересно, какое оно сейчас?

Конечно же, Малика, как и любая другая незамужняя моруна, различала цвета, но видела мир сквозь мутную пленку, которая странным образом делала краски бледными, тусклыми, будто разведенными грязной водой, и при этом не искажала четкость и резкость окружающей картины. Лишь познав плотскую близость с любимым и любящим мужчиной, моруна постигает все разнообразие цвета и его великую силу.

Взор Малики перескакивал с костра на горы, с торчащего из расщелины кустика на шумную стайку пичуг. Она старалась сохранить в памяти все размытые краски без оттенков. Скоро она погрузится в серый мир, ибо принесет себя в жертву. Только так она сможет отомстить.

Жердяй толкнул ее:

– Пошла!

Малика вдохнула соленый воздух и направилась к бандитам, сгрудившимся возле крайней хибары.

Внутри вдоль стен лежали горбатые тюфяки, валялись рваные одеяла и грязное тряпье. На перевернутой бадье сидел седой ребенок.

– Уйди, Вайс, – попросила Малика.

Мальчуган сполз на землю, втиснулся в угол и сжался в комок.

Хлопнула дверь. В хибаре сгустился и потемнел воздух. Малика повернулась к мужикам.

Молчат и прерывисто дышат. Глазеют слащаво, с вожделением. Жердяй облизнулся, покосился на пижона в кепке и алом платке на шее. Лысый голодранец с прыщавым лицом сплюнул через губу. Хлыст толкнул локтем Осу. Оса кивнул человеку в брезентовом плаще и капюшоне, скрывающем лицо.

Пока похотливая братия, удерживаемая силой взгляда, робела – переминалась с ноги на ногу, пыхтела и потеряно мялась, – Малика считала. Шестеро… Один остался возле лачуги Адэра. Двое возле расщелины сторожат невольников. Один на вершине утеса. Наверное, еще двое засели где-то на подступах к лагерю. Итого двенадцать. Значит, достаточно четверых, чтобы они перегрызли остальным глотки.

С двумя будет покончено здесь же, в этой лачуге. Следующими будут сторож Адэра и надзиратели горемык. Затем испустят дух караульные. Тот, что дежурит на утесе, вероятнее всего, бросится в бега. Возможно, его преследование затянется на всю ночь. Ближе к утру эти четверо передерутся. В конечном счете, останется один. И на рассвете она убьет последнего.

К полудню они с Адэром доберутся до «Рискового». Вечером она вернется сюда, чтобы привести в исполнение свой смертный приговор. Только бросится не в море, а на самую острую скалу. Она сама остановит свое сердце, ибо совсем скоро все ее чувства умрут, и исчезнет смысл бытия.

Ей суждено пробыть в сером мире всего лишь сутки. Сутки из двадцати двух лет – вычет невелик. А значит, жизнь прошла не зря.

Оса похрустел пальцами, склонил голову к плечу. С показной бравадой приблизился. Попытался растянуть рот в ехидном оскале, но так и замер, приоткрыв изреженный ряд желтых зубов.

– Не смотрите ей в глаза! – гаркнул человек в плаще. Подскочил к Осе, оттолкнул его в сторону. – Не смотри ей в глаза!

Слишком неожиданным и сильным был удар в лицо. Всхлипнув, Малика отлетела назад, затылком впечаталась в стену и стекла на пол. В ушах загудело.

«Твою мать…» – «Какого хрена…» – «Бурнус! Совсем сдурел?»

– Это моруна, – произнес человек в плаще и опустился перед Маликой на корточки.

– Брось, – насмешливо проскрипел Оса. – Моруны все сдохли.

Бурнус скинул капюшон. Смоляные волосы, правильное, с тонкими строгими линиями лицо, серые, как сталь, глаза, черные брови вразлет. Перед Маликой сидел ветон – представитель древнейшего народа Порубежья.

– Хотела обуть нас на обе ноги? Не выйдет, – процедил он сквозь зубы и бросил через плечо: – Отвечаю. Такая, как она, свела моего прадеда в могилу.

– Хватит лясы точить, – возмутился прыщавый голодранец. – Хочешь быть первым – давай. Не задерживай очередь.

– Стадо идиотов, – прошептал Бурнус и поднялся. – Моруны превращают мужиков в рабов. Вы хотите стать ее рабами?

Бандиты переглянулись.

– Сказки все это, – проговорил Жердяй. – Не встает на девку, отвали.

– Моруну нельзя брать против ее желания, – встрял в разговор пижон с платком на шее. – Слышали о проклятии?

– И ты отвали, – выпалил Жердяй.

– И отвалю, – огрызнулся пижон и вышел из лачуги.

– Я слышал, что у морун светлые волосы, – сказал прыщавый голодранец.

– И бледная кожа, – добавил Хлыст.

– А глаза? – спросил Бурнус.

– Ну, черные. И что? – Хлыст пожал тощими плечами. – У нас в «Горном» баба жила. Вот у той глазищи были, похлеще этой. Муженек топором ее искромсал. Значит, не раб.