Колонист - Лернер Марик (Ма Н Лернер) Н. "lrnr1". Страница 1

Annotation

Так ли просто жить попаданцу в прошлом? Не ко всем приходят маги и полководцы, делающие из них героев. На твой счет пророчества пока не придумали, и лучше помалкивать, чтобы не угодить в одержимые дьяволом и не закончить на костре. А еще ты никогда не бывал в деревне, не отличишь рожь от пшеницы, и когда сезон уборки картошки, не представляешь, всю жизнь покупая необходимое в супермаркете. Так что же делать, если ты даже не фермер, а практически подневольный слуга и никому тут твои нововведения не сдались, потому что существуют цеховые правила и любого нарушившего их отдают под суд? Да и страна вовсе не Россия, история мало похожа на ту, что из учебников. Впрочем, еще неизвестно, лучше ли было бы очнуться в качестве крепостного мужика в восемнадцатом веке, обремененным женой и кучей детей. Главный герой? Хорошо бы у такового хотя бы за спиной удержаться, пока он пользуется твоими идеями.

Марик Лернер

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

notes

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

23

24

25

26

27

28

29

30

31

32

33

34

35

36

37

38

39

40

41

42

43

44

45

46

47

48

49

50

51

52

53

54

55

Марик Лернер

КОЛОНИСТ

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Слуга

Глава 1

Пришествие человека из будущего

Еще раз осмотрел туфлю. Все в лучшем виде. Мадам Стевин останется довольной. Самому приятно, когда вместо грубых фермерских башмаков с многочисленными заплатками приносят изящную женскую обувь. Работа более тонкая, зато и результат выйдет намного удачнее. Слух пойдет наверняка — ведь не разболтать местные сплетницы не способны. В нашей семье дети бегали босыми лет до двенадцати, а потом сами тачали себе обувку. Естественно, под руководством отца. А кто не мог, тот ходил и дальше без башмаков. Правда, на моей памяти такого не случалось ни разу, хотя качество изделий было неодинаковым. Мои творения выходили достойнее, но все же не шедевр. А здесь и такого мастера не найдется.

Круг заказчиков, убедившихся в моем умении, стремительно расширялся. И уже не какая-нибудь батрачка пришла с просьбой, а уважаемая хозяйка. Рваная обувь если и не смотрится после моих рук новенькой, то хотя бы еще послужит и выглядит добротно. Уж лучше, чем тащить в Де-Труа[1] за много лье отсюда и чинить за двойную плату. Мне можно меньше заплатить, но это уж как получится. Все равно пять-шесть су в моих обстоятельствах совсем не лишние, а последнюю неделю ни дня не проходит, чтобы не занесли хоть что-нибудь. Причем тащат сразу по несколько пар, так что работаю на всю семью сразу.

Если бы еще Мари не была такой сквалыгой и вечно не косилась. Даже подкатиться пыталась, будто я чего-то должен. Но это ей обломится. В свободное время имею право хоть чем заниматься. Она это знает и норовит специально придумать дополнительную работу, раз не желаю делиться. Хорошо еще старый Жак нормальный человек, с понятием и поставил ее на место. Но, чую, будут еще неприятности. Даже деньги дома не храню. С нее станется забрать и потом разводить руками.

Глэн застонал протяжно и зашевелился. Кажется, очухался. Или нет? Смотрит с исключительно тупым видом. Что-то пробормотал невнятно. Я встал и взял кружку с сидром. Помог Глэну приподняться и сунул кружку. Он жадно выхлебал все содержимое и с облегчением вздохнул. Потом посмотрел на меня с испугом и опять произнес нечто невразумительное. Похоже, все еще бредил.

— Не врубаюсь, — сказал я чистосердечно.

— Франсе? — изумился он.

— А ты, милок, на каком беседовать желаешь?

Он опять начал нести какую-то муть.

— Не придуривайся. Кто всю жизнь прожил мошенником, вряд ли умрет честным человеком, — машинально выдал я старую пословицу, многократно слышанную от матери. — Кто ж тебе поверит?

— Говоришь на английском? — Глэн аж подскочил, услышав меня.

— Ну вабче, — продолжил я на своем наречии. — Совсем умом поехал. Нашел кого пытать на ентот счет. Тебе-то зачем знать, парижский прыщ?

— Не понимаю, — произнес он с усилием (я видел, тяжело ему еще разговаривать), но определенно не на обычном жаргоне нищих трущоб прекрасной Франции. Она таковая, безусловно, и есть, разве что не для всех. — Где я? — Опять на английском!

Мне в жизни много раз приходилось слышать разные языки. И в Ливерпуле, и в Лондоне, и в Новом Амстердаме. По правде говоря, отъедешь на несколько лье от деревни — и там уже не имеют понятия о соседнем графстве и говорят иначе. Поневоле пришлось научиться всяких разных понимать. Я с кем угодно объясниться способен. Хоть ланкашир, на котором изъясняются вокруг моего родного города, кокни с джорджи[2] или нормандский с валлонским. Даже парижский жаргон Глэна сложности для меня не представлял. Так что понять при желании любую корявую речь не проблема. Скорее развлечение. А за Глэном сроду талантов чужие языки разбирать не водилось, пусть имечко и не франкское.

— В сарае, красавчик.

— В сарае? — В глазах идиотское выражение недоумения.

— А ты кумекал — во палаце? — хмыкнул я. — За свои грешки мог бы и с пеньковой тетушкой близехонько спознаться. Скажи Господу нашему агромадное «спасибочки», что не приняли за насильника. Ты ж, дубарь, и воровать не умеешь! Спалился на раз, отделался поркой. Даже не кнутом — плетью. Убей не пойму, че пожалели. Одно слово — методисты. О душе беспокоятся. Правда, не знаю — своей или твоей. По мне, одинаково без пользы.

— Меня били? — морща лоб, переспросил он. Похоже, особо ничего из моих слов не уловил.

— Тебя пороли.

— Ничего не понимаю. — Он опять понес бредятину. — Это не Россия?

— Ты начинаешь надоедать, — сказал я, поднимаясь. — Уже не смешно изображаешь потерю соображалки. По кумполу не били — спина за все расплатилась.

— Скажи!

— Мы с тобой на ферме Жака Сореля, что в колонии Канада возле Де-Труа в Соединенных Королевствах под скипетром короля Людовика Шестнадцатого.

— Де-Труа… Канада… Какой год?!

— Тыща семьсот восемьдесят четвертый от Рождества Господа нашего.

Он завыл без слов, качаясь в полусидячем положении на нарах. Кажется, натурально сбрендил, не косит. Ну ниче, кидаться начнет — недолго и в морду кулаком.

О! Топает кто-то. Шаги хорошо слышны по здешней грязи. Не иначе, Жак пришел с приглашением. Я выглянул за дверь. Ну так и есть. Пришла, видать, пора. В руке топор.

— Как этот? — спросил старый, кивая в темноту сарая за моей спиной.

— Очнулся. Только, кажись, умом тронулся. Ладно не узнаёт — так вдруг франкский забыл.

— Че, правда?

— Святой истинный крест, — машинально осенил я себя знамением, — по-английски заговорил, рыжий козел.

— Притворяется, — уверенно сказал Жак. — Ему не впервой жульничать.

— Да вроде не похоже.

— А, поживем — увидим, — махнул он рукой. — Ну, ты готов?

— А нам-то че? Нищему только подпоясаться, — сказал я, демонстрируя заранее остро отточенный нож.

Это не мой, хозяйский. А вот точило собственное. И доверять заточку никому не собираюсь. Тут главное — правильно выдерживать угол. Привычка нужна, иначе недолго испортить хорошую вещь.