Колонист - Лернер Марик (Ма Н Лернер) Н. "lrnr1". Страница 18

— Это другое…

Совсем плох.

— Ну, хоть теперь можно быть уверенным, что бабушку в прошлом не прибьешь.

— Бабушку? Откуда ты знаешь? — подался вперед.

Положительно, голова не в порядке. Сам как-то, подвыпив, излагал очередную теорию, что можно изменять мир, не боясь уничтожить собственных предков и оттого исчезнуть. Это было бы любопытное зрелище, но боюсь, дотянуться до них не удастся. Уж очень далеко ехать, да и не в курсе Бэзил про предков дальше дедов. На этой почве он панически страшился возвращаться в Россию нынешнюю и плакал от невозможности стать боярином.

Проспался и забыл о занимательном разговоре. А вот я таких вещей не упускаю. Здесь фактик, там второй — глядишь, и выйдет польза.

— Шучу я. А знаешь, тебе надо развлечься. Вон видишь, женщина из приезжих? Она на баркасе в третий раз к нам заглядывает вместе с братом-купцом. На, — я вложил ему в безвольную руку монету, — будешь должен. Предложи. Только не на людях.

— Откуда ты знаешь? А… чего это я. Пробовал?

— Запомни, — невольно ухмыльнулся я, — настоящие мужчины о таком не говорят.

— До чего же я дошел, господи, — пробормотал Бэзил на русском. Настолько я уже понимал. — Раньше бы и не глянул на такую, — сказал уже на английском и поднялся.

И чего ему не нравится? Конечно, Мишель моложе, но она и просит больше. А у этой есть за что подержаться, задница каменная, а на груди кружка величиной в кварту^[16] стоять может. Полная, если не ясно, о чем я.

Отвалился на стену и стал расслабленно наблюдать за происходящим в зале. Морячки еще не дошли до правильного градуса и драться не собирались. Купцы и трапперы тоже тихие. Да и нет настроения. Играть тоже не хочется. Устал. От всего. От работы на износ до холодов, от учебы, от которой голова устает не меньше, и от неприятных мыслей о родичах. Два письма отправил — и больше года молчание. С этими тоже почты мне не было. А уж читать и писать, пусть плохонько, среди наших найдется кому. Неужели все так паршиво в Европе? Мне еще добрых полтора года, прежде чем смогу выписать кого-то из младших. Отодвинул в сторону плохое и вспомнил об успехах.

Надо сказать, когда мадам Ренье поняла, что месяцы идут, а сдаваться я не собираюсь, она допустила до библиотеки. Первое ухваченное самостоятельно было «Законодательство о свободе и кабальном рабстве». То есть общие вещи я и раньше знал, но вот подробности и правильные формулировки… Вторым оказался «Черный кодекс». Не очень понимаю, зачем ей в Мичигане юридические нормы по части негров, у нас тут до сих пор не водились, но в качестве сравнения с моим положением и для лучшего понимания замечательного юридического дела оказалось очень уместно. Правда, бился я много дольше и тяжелее, чем с грамматикой. Куча слов даже не на франкском, а латыни, и частенько страшно запутано. Как бы не сознательно.

После этого на обычной литературе душой отдыхаешь. Ага, я прочел четыре книги самостоятельно! «Дон-Кихота», «Путешествия Гулливера», сборник пьес Мольера и Шекспира, а также «Африканские путешествия» Поля де Шайю. Сервантес мне не понравился, хотя честно дочитал. Одного сумасшедшего Глэна рядом достаточно. По мне, настоящий там один Санчо, а все прочие — воспаленные видения больного мозга. Рыцарство в нашем мире если и имеется, то точно не на дорогах. А испанцы те еще любезники, жгущие на кострах еретиков и нарушающие правила капитуляции.

Гулливер был занимательней, хотя тоже не имел отношения к обычной жизни. Ну да сказки я понимаю. Пьесы пошли гораздо лучше и даже имели успех в доме Жака у взрослых. А про Африку я даже показывать не стал. Рано еще детям такие ужасы слушать. Попойки, драки, штормы, людоеды, рабовладельцы, пираты, туземные царьки, ловящие соседей для продажи в обмен на ружья и порох. Это все у нас прямо рядом имеется. Только вместо негров индейцы. Как увидят не той расцветки, так и зарежут. Белых колонистов не так ненавидят, как чужое племя.

Ладно, Глэн уж вырос и до фермы сам способен добраться. Допил, оставил мелочь у Мюнцера за себя и за него и предупредил, что ушел. Свежий воздух на улице приятно охладил. Неторопливо отлил и, обнаружив силуэт сидящего на пеньке для колки дров, подошел.

— Здравствуй, Шустрый Койот, — сказал в своей обычной невозмутимой манере старый вайандот,^[17] попыхивая трубкой.

— Ты же знаешь, — садясь напротив на корточки, чтобы не нависать, а смотреть в лицо, произнеся с досадой. — Поваленное Дерево, не люблю, когда меня так называют.

— Почему? Хорошее имя досталось.

Сам уж точно имеет прозвище с намеком.

— Почти у всех племен он символ хитрости.

Говорил индеец на франкском не хуже большинства фермеров и достаточно чисто. Ничего удивительного. В молодости несколько лет жил при иезуитской миссии, пока не перебрался к потаватоми, женившись на одной из тамошних девушек. Вроде не ссорился, но и не ужился. Это для колонистов он индеец, а те своим совсем не считали. Отделился. Собственно, потому и имя такое. Вырванный с корнем из родной почвы, так и не прижившийся в иной.

У него было нечто вроде фермы, где сажал то же, что и белые, и даже скот держал в хлеву. Точнее, к моему появлению семейство насчитывало не меньше сотни человек, несколько домов, возделанные поля и в Де-Труа с добрый десяток скво из его дома — внучек, дочек и прочих племянниц, вышедших замуж за колонистов-католиков и исправно рожавших ему потомков со смешанной кровью. Когда в Де-Труа заезжал кюре, всегда наступало оживление. Крестили новых членов рода, отпевали погибших и умерших, исповедовались.

У здешних даже имелось определенное название для таких — митифы. Уже не индейцы, но еще не белые, происходящие от смешанных браков. В правовом смысле они ничем не отличались от остальных, зато при ссорах им могли и припомнить происхождение. Ну это как водится. Англичане рассказывали анекдоты про скупость шотландцев, выпивку и желание подраться ирландцев, вороватость фламандцев, глупость с гонором нормандцев и излишне высокое мнение о себе французов. Те, в свою очередь, недолюбливали жителей острова и любили обвинять их во всяческих грехах.

Правильней было бы сказать, что Соединенные Королевства в целом очень большие, но, даже глядя на Англию, несложно обнаружить различия между Севером и Югом, Западом и Востоком, а также между сельской местностью и городом. Характер людей, еда, традиции, одежда и язык частенько сильно различаются. Да и разнообразие природы не может не вносить в поведение определенный вклад. Поэтому митифы ничем особенным от прочих не отличались. Выходцы с Юга бывают не менее смуглыми, а с северных гор даже более дикими и непредсказуемыми.

Охотился Поваленное Дерево только зимой и имел собственные участки где-то далеко в чаще, принося на продажу прекрасные шкурки пушного зверя. Между прочим, когда хотел, умел нормально разговаривать и не вспоминал прозвищ.

— Я тебя когда-то обманывал?

— Не самый сильный, зато хитрый и всегда найдет возможность получить выгоду. Причем все будут уверены в своем превосходстве, а на деле больше всех получает койот.

— Мне уйти? — зло спросил я.

— Почему ты не куришь? — спросил он неожиданно, заставив растеряться. — Ты же не методист и не квакер. Бретанцам^[18] можно.

— Индеец, который не пьет, заинтересовался, почему белый не курит?

— Давным-давно, — заговорил вайандот размеренным голосом старого сказителя, замолчал и продолжил уже нормальным тоном, — я был молод и крайне глуп. Встретил по дороге к фактории двух трапперов. Они меня угостили выпивкой. Потом еще и еще. Добрые такие, готовые поделиться с первым попавшимся по дороге охотником. Утром очухался — ни бобровых, ни пушных шкур, ружья нет и даже лошадь увели, а голова болит жутко. И ведь не просто так шел: для семьи многое приобрести требовалось. Мы тогда чуть с голоду не умерли. До сих пор стыдно.

— Не догнал?

— Я их потом встретил. Лет через пять. У меня память хорошая и на плохое, и на хорошее.

Я посчитал за лучшее не выяснять подробностей случившегося. Хотя про Поваленное Дерево говорили, что он в душе почти белый, в иных отношениях спокойнее не знать. Снятый скальп — не самое плохое, что случается. Странно, что вообще о таком заговорил. Не так часто радует откровениями.