Я - Даго (ЛП) - Ненацки Збигнев. Страница 29

— В этом и заключаются твои чары, — поддел ее сын Бозы.

Он заглянул в миску, набрал ложку с верхом и подал ее Астрид.

— Съешь ты, пока я не начал. Я никогда не беру никакой еды из женских рук, прежде чем хозяйка не попробует.

— Я не голодна.

— Делай, что я сказал. Я из рода спалов, и у нас такой обычай.

— Не хочу.

— Ешь, иначе я ударю тебя. — Сын Бозы был голоден, и в нем нарастала злость.

Женщина пожала плечами и съела ложку каши.

— Никогда не слыхала про спалов, — сообщила она. — Ты похож на ребенка и, будто ребенок, не имеешь имени. И в то же время, ты осторожен и недоверчив, будто бы тебе уже сто лет.

Астрид молча глядела, как ест ее гость. Она не присела на лавку рядом, но продолжала недвижно стоять у пылающего огня и о чем-то сосредоточенно думала.

— Возьми, — сын Бозы отодвинул пустую миску и ложкой указал ей на кучку куфических монет. — Это тебе.

Женщина собрала монеты и положила их в два кошелька.

— Один из них мне известен, — сказала она. — Он был у купца, который покупал рабов у Гурды. Ты убил Гурду.

— Да, — кивнул он. — Это мое колдовство.

— Если я сообщу об этом стражникам князя Акума, ты тоже потеряешь жизнь.

— Ну а эти куфические монеты? — спросил сын Бозы. — Ведь я же не требую от тебя многого. Предоставь мне жилье, научи языку и обычаям. Ты рассказывала мне, что после смерти мужа живешь в бедности, что тебе пришлось продать рабов и уволить служанок. Теперь ты станешь богатой.

Женщина коснулась рукой груди, рисующейся под льняной рубахой.

— Чего ты еще потребуешь?

Он отрицательно качнул головой.

— В этом городе много женщин. Я видел их обнаженными до пояса. Они заманивали меня своим телом. Если мне захочется женщину, за одну из этих монет приведешь мне одну из них.

— И ты больше ничего не хочешь, кроме еды, жилья, обучения языку и обычаям?

— Ничего. И если правда то, что ты живешь без мужчины, мой меч даст тебе защиту. Я убиваю быстро и бесшумно. Только это я и умею.

— Ладно, — кивнула она.

Тогда сын Бозы попросил, чтобы она села на лавке по другую сторону стола, подсунул лампу под самое ее лицо и потребовал, чтобы она поглядела ему прямо в глаза.

— Ты приказываешь мне, будто я ребенок, — оскорбилась Астрид. — А ведь я могла бы быть твоей матерью. Зачем ты хочешь смотреть мне в глаза?

— Тебе мало лет, чтобы быть моей матерью. У тебя красивые зеленые глаза, а кожа на щеках нежна будто лепестки у цветов.

— Не говори со мной так красиво, а не то я подумаю, будто ты меня хочешь.

Еда наполнила сына Бозы сытостью. Но, вместе с тем, он почувствовал и страшную усталость.

— Разве ты не видишь, как я оборвался? — спросил он. — Я хочу отдохнуть. Дай мне чистую рубаху и укажи место, где бы я мог заснуть.

— Это дом аскоманна, — ответила женщина. — Аскоманны спят голыми. Ложись на лавке возле камина. Там есть баранья шкура, под ней тебе будет тепло. А завтра я устрою для тебя баню и дам одежду, оставшуюся от мужа. Ты долго шел сюда?

— Я не считал дней и ночей, но их было много.

Астрид подкинула дров в огонь и неспешно поднялась по лестнице. Может она спала там, или же ей хотелось там спать сегодня. Сын Бозы чуть ли не на ощупь нашел лавку и разложенные на ней шкуры. С огромным облегченьем сбросил он с себя вонючие лохмотья — ведь он не мылся и не снимал одежду уже много дней и ночей. Кожа на его теле буквально лущилась от грязи.

Свою кольчугу и щит он уложил на утоптанном глиняном полу, лохмотья положил на лавке. Голый, держа в руках лишь Тирфинг и нож и набросив на себя баранью шкуру, сын Бозы укрылся в самом темном углу комнаты. Он сел там и прикрыл веки. Рукоять ножа он опер на колени, направив лезвие вверх. Если бы он заснул, и голова упала, кончик ножа обязательно уколол бы его подбородок. Парень боялся заснуть, так как показалось ему, что в глазах у Астрид увидал он фальшь. Он сознавал, что обладает нечеловеческой силой, так как в нем течет кровь великанов. Но, как предостерегала его Зелы, и как учил собственный опыт, Лесной Человек был сильнее, и жизнь ему спас лишь Тирфинг. Но даже и меч оказывался бессильным, если держащий его поддавался человеческой слабости — потребности во сне. Ибо ведь у спящего победителя украл Одоакр чудесный меч Тирфинг — этому учила песнь Зелы.

А ведь он был всего лишь юношей, измученным долгой дорогой и бессонницей; тепло очага и спокойствие темного дома отбирали остатки сил и отдавали тело на милость сну. И все же, что заставляло его быть чутким и защищало перед слабостью. Какая-то странная горячка, начавшая травить его во время погони за воинами Гурды — Жажда Деяний, ничем не успокоенное желание действовать. Юноша чувствовал в себе эту горячку, и это она время от времени будто судорогой сотрясала все его тело, отгоняя сон и слабость.

Трижды кончик ножа больно кололо его в подбородок. В третий раз он поднял отяжелевшие веки и увидал спускающуюся по лестнице Астрид. Она была совершенно голая, с распущенными волосами; в руке она держала длинный нож. Отблески огня в очаге и масляная лампа слабо освещали комнату, но белизна женского тела резко выделялась в темноте, а по лезвию ножа несколько раз алой искрой пробегало отражение каминного жара. Сын Бозы глядел, как она бесшумно приближается к тому месту, где должен был он спать. Так же бесшумно поднялся сын Бозы из своего угла и встал за спиной Астрид.

— Почему ты хочешь меня убить? — спросил он. — Ведь я же не сделал тебе ничего плохого?

Она вздрогнула, перепуганная его голосом, и повернулась, а он, без всяческих усилий, вынул из ее руки нож с длинным лезвием.

Женщина не сказала ни слова, в темноте ему не было видно выражения ее глаз. Они стояли, друг против друга, совершенно обнаженные — она, белокожая, с маленькими девичьими грудями, со стройными ногами и округлыми плечами, по которым разметались волосы. Стиснутые губы говорили о ненависти и страхе. Лишь на короткое мгновение захотелось ему ее убить, снести голову женщины Тирфингом. Ее лицо показалось ему слишком красивым, чтобы его исказила гримаса смерти. Никогда еще по-настоящему не обладал он женщиной, а ведь на стольких насмотрелся сегодня. Страх Астрид усилил его желание. Сын Бозы заметил, что женщина направила свой взгляд меж его ног. Он посмотрел туда же и обнаружил, что его член начинает подыматься и твердеть будто рукоять ножа. Тогда медленным движением Астрид повернулась к юноше спиной, нагнула спину, схватилась руками за лавку и оттопырила свой круглый зад. Сын Бозы отбросил свой меч и нож и вошел в нее так глубоко, что женщина даже вскрикнула от боли. Желудь на конце его длинного члена был велик, и он погрузился в Астрид глубже, чем когда-либо доставал ее муж, Отар. Но сразуже после мгновения боли у нее появилось чувство совершеннейшего переполнения, доставившее доселе неиспытанное ею наслаждение, потому она еще сильнее согнулась, чтобы член юноши входил в нее глубже и глубже. Ее изогнутой книзу шеи коснулись кончики его пальцев, затем губы, из-за чего наслаждение усилилось. Сын Бозы нежно покусывал Астрид за шею, его пальцы схватили ее свисающие книзу груди и сжали так сильно, что у нее даже перехватило дыхание. Но это только лишь увеличило наслаждение, равно как и страх, что, удовлетворив свое желание, юноша отрубит ей голову за то, что она хотела его зарезать. Потому с крайней тревогой воспринимала женщина каждое прикосновение и неспешные движения его мужского естества в своих укромнейших уголках тела, совершенно непохожие на те, что делал ее Отар — он брал ее грубо и резко, спешно утоляя свое желание, точно так же, как быстро утолял он голод, разрывая пальцами ячменные лепешки и куски мяса. Только страх перед смертью как-то не убивал наслаждения, наоборот — только увеличивал его, как будто последние мгновения жизни женщина хотела пережить вдвойне, втройне, параллельно… Она понятия не имела, что после подобного удара, который выдержало ее влагалище, чувство раскошного блаженства будет еще усиливаться и усиливаться, пока в какой-то миг не потеряла ощущение действительности, очутилась на краю какой-то пропасти, а затем упала в нее, погружаясь вниз, в теплую бездну… Астрид громко вскрикнула от ужаса и блаженства, а потом вскрикнула еще раз, почуяв в себе извержение его семени. Беспомощно упала она на колени и спрятала лицо в овечьих шкурах, лежавших на лавке.