Я - Даго (ЛП) - Ненацки Збигнев. Страница 65

Даго поглядел на курган с пеплом Хлодра и Астрид, на торчащие из земли деревянные члены с человеческими лицами и слепыми глазами, и показалось ему, будто те шепчут своими деревянными вырезанными устами: «Жизнь сильнее смерти, а мы означаем Жизнь». И что с того, что в прах превратились тела Хлодра и Астрид, раз он, Даго, вскоре отправится открывать необъятный мир, и от его члена вздует животы у множества женщин, и родится новая жизнь, новые людские существа. Его меч будет нести смерть. но член всегда будет приносить жизнь, ибо жизнь и смерть — это наивысшая тайна окружающего его мира. Смерть и жизнь — будто две сестры, две стороны ладони, день и ночь.

На пир он не пошел, а спрятался под шкурами на своей постели в шатре Василия и, обливаясь раз за раз потом, в конце концов заснул, крепко и без сновидений…

На следующий день Василий продал купцам из Хольмгардра самые крупные из своих кораблей, а вместо них купил суда поменьше, которые уже находились в особом порту на реке Донапр. Остальные суда поменьше и полегче были перевезены по суше на громадных повозках, куда были запряжены по четыре пары волов. Пять дней продолжался этот сухой путь от реки Волхов до реки Донапр. И потом почти неделю плыли они уже по этой реке, которую древние называли Бористенес. Когда же приблизились они к другому городу-государству, которым владел князь Кий, их предупредили, что в порту останавливаться нельзя. Оказывается, в этом году князь Кий и его русы предприняли большой военный поход против ромеев и, грабя страну, дошли до самых Великих Стен. Русы знали, что большого отпора они не встретят, так как в это же время цесарь ромеев, Михаил III, вместе со своим дядей, знаменитым полководцем Бардасом, выступил в поход против «подданных». Но кто-то донёс цесарю о нападении русов, после чего он с Бардасом повернул назад, прорвался к осаждённому городу и русов разгромил. Лишь малая их часть вернулась в Киев с добычей.

Поэтому град Кия проплывали ночью, в темноте на них никто не напал. Да и кто осмелился бы напасть на такую сильную флотилию, везущую три с половиной сотни воинственных варегов. После этого их ждала переправа через каменные пороги, и шесть раз пришлось им перетягивать корабли по суше. Изнуренные и обессиленные увидали они в конце концов тёплое Понтийское море, а в нём — три громадных, защищенных свинцовыми листами ромейских корабля. Когда-то ромейским шпионам удалось овладеть секретом удивительного изобретения: смеси серы, нефти, селитры и негашеной извести, которой из медных сифонов на больших судах или же с помощью маленьких лодочек, называемых «карабос», поджигали чужие корабли. Чудесная смесь обладала тем свойством, что вызывала пожары, грохот и клубы дыма, поджигала корабли и горела даже на воде. Благодаря этому чудесному оружию, ромеи уничтожили огромный флот тяжелых муслиминских дромонов, пытавшихся заблокировать пролив, и тем самым спасли свой город, Но, как это часто бывает с чудесным оружием, муслимины тоже проникли в его тайну. С тех пор военные ромейские суда предохранял от огня панцирь, изготовленный из свинцовых листов.

Три ромейских корабля направлялись в сторону устья Донапра. Василий переговорил с командующим этой экспедиции, и позднее Даго узнал, что по совету патриарха Фокия император Михаил направил к русам посольство с дарами и словами мира. Ромеям не хотелось иметь врагов у самых своих границ. За подарки и возможность торговли с ромейскими купцами послы просили Кия, чтобы тот разрешил ромейским священникам выстроить в его граде храм и позволил обращать местных жителей в веру Христа. Будущее показало, насколько велика была мудрость Фокия, и что действительно — общая вера в одного и того же Бога способна сплотить разные народы или же сделать их друзьями. Впоследствии русины отказались от предложения папы принять крещение от него, отвергли они и веру Аллаха с его пророком, равно как и уговоры иудеев отдавать честь их Богу, хотя в него уже верили соседи русинов — хазары. Крещение русы приняли из рук ромейских миссионеров, приняли они и их литургию, их культ величественных храмов и прекрасных икон…

Тем временем флотилия кораблей Василия через несколько дней плавания по Понтийскому морю зашла наконец в пролив Босфор и в бухту Золотого Рога. Даго своими глазами увидал Великие Стены императора Феодосия и стены императора Константина, громадные купола храмов и крыши каменных дворцов. Он увидал сотни, а то и тысячи мачт в портах Золотого Рога. тучи белоснежных чаек, вздымавшихся над рыбацкой пристанью. ибо воды эти славились обилием рыбы. И если бы кто сказал ему тогда, что проведет он здесь целых три года — вскрикнул бы от изумления. Не знал он, что годы эти заполнены будут учебой, хотя и встречаться будут дни сладкого ничегонеделанья и любовных наслаждений среди небывалой роскоши.

Пока же что он поселился во дворце Великого Конюшего, выстроенного рядом с резиденцией самого цесаря. Ему дали одеяние человека из богатого рода — пурпурное платье, богато изукрашенное перламутром и павлиньими перьями. Позолоченные ножны получил и его Тирфинг, но Даго как священный предмет сохранил и старые ножны из липовых дощечек. Еще он отпустил бороду, поскольку слово «безбородый» в этом городе звучало оскорбительно, ибо здесь проживало множество евнухов и кастратов. Иногда, когда ему случалось сопровождать Василия в роли личного телохранителя, Даго одевал одежду каудиатов, то есть гвардейцев императора. К ней полагался позолоченный панцирь и белая пика. В этой одежде вместе с Василием несколько раз посещал он патриарха Фокия, был на пиру у цесаря Михаила, а также у его дяди, знаменитого полководца Бардаса. В граде Бизиса, называемого еще городом Константина или же Византион повсюду пользовались греческим языком. Василий приказал Даго учить этот язык, а еще язык франков, для чего ежедневно в комнату Даго приходили специальные учителя. Время от времени ему разрешали посетить цесарскую канцелярию, где десятки скриб бегали с восковыми табличками, на которых тщательно записывались всяческие полезные новости, привезенные купцами или же сотнями разосланных по всему свету шпионами. Даго казалось, что нет в мире события, о котором здесь не знали бы. «Помни, — говорил Василий, — что власть — это еще и знания. Нельзя править людьми не только без золота и без войска. но еще и без знаний о том, что происходит в мире и собственной державе: кто выражает недовольство, кто с кем встречается, и о чем они разговаривают; кто кого не любит и желает чьей-то смерти; о чем говорят солдаты, о чем моряки и купцы, о чем шепчутся во дворцах вельмож, а прежде всего — какие мысли скрываются в головах людей, приближённых к повелителю.»

Через неделю после прибытия в Византион, Василий пригласил Даго на пир, который давала его жена, Эвдокия Ингерина. Никогда Даго не видал настолько красивой женщины; ему казалось, будто сотни прелестных женщин отдали свою красоту ей одной, сотни других отдали ей свой голос, а сотни следующих — свою привлекательность и мудрость. Она догадывалась, что Василию для чего-то нужен этот юноша с почти белыми волосами и потому с улыбкой подавала ему наполненные вином кубки, а затем через Василия, служившего ей переводчиком, пообещала Даго сделать его счастливым. Уже на следующую ночь она прислала Даго красивую чернокожую невольницу, затем женщину с желтой кожей и узкими раскосыми глазами, щебечущую будто птичка; впоследствии получал он гречанок и ромейских женщин. Так что, благодаря Эвдоксии, Даго понял, какую необыкновенную радость может дать совместная жизнь с женщиной, познавшей искусство самых изысканных ласк. Ибо, хотя и ему, благодаря Зелы, не были чуждыми любовная игра и язык тела, сейчас повстречал он женщин, превосходивших его как в игре, так и понимании телесного языка. До сих пор Даго знал, что это мужчина был обязан собственным искусством вести себя и женщину на священную вершину наслаждения и, по мере собственного умения, продлить там совместное пребывание. Женщины, которых присылала ему Эвдоксия. давали ему возможность вести себя туда без трудностей, иногда же так долго, что из него уходили всяческие силы. И вот тогда-то они — как будто новые силы взялись ниоткуда — начинали перенимать роль мужчины, садясь на него верхом и зажимая его соски своими большими грудями, легонько покусывая его шею, губы и веки, а после того могли они удивительнейшим образом так двигать своим нутром, что у него появлялось чувство, будто член его посасывают и сжимают, после чего мужская сила вновь возвращалась к нему. Но они не передавали ему собственного перевеса в любви, но, сидя на нем, медленно и тихонько раскачивались, а затем все быстрее и быстрее, пока вновь не испытывал он нового момента экстаза, хотя перед тем считал себя уже ни на что не способным. Вот почему с тех пор, в течение всей своей жизни Даго тосковал по тем женщинам, которые одними лишь прикосновениями пальцев рождали любовное возбуждение и могли довести до экстаза. До самой своей смерти носил он в памяти запах их волос, их тела, их умение поцелуев.