Последний пророк - Вуд Барбара. Страница 56

— А где эта девушка живет?

— Ты помнишь развалины, которые мы исследовали в прошлом году? Там я показывал тебе очень древние комнаты, где много веков назад жили люди.

Она кивнула, едва припоминая разрушенные стены и громадные каменные глыбы, но зато она хорошо помнила разноцветных ящериц, переливающихся на солнце всеми цветами радуги.

Пока Фарадей рассказывал дочери о загадочном месте, каньоне Чако, он вспомнил, как Элизабет рассказывала ему о древних существах, которые летали по воздуху и стреляли огненными стрелами, и он задумался: а можно ли вообще разгадать тайну исчезнувших анасази?

50

Когда письмо пришло, Беттина долго и напряженно думала, как ей с ним поступить. Отправителем была Элизабет Делафилд, а предназначалось оно Фарадею. Беттина все же набралась смелости и открыла его, а когда она его прочитала, поняла, что ей необходимо немедленно принимать какие-нибудь меры. Вымогательница могла появиться здесь в любой день.

Стоя в дверном проеме уютного кабинета Фарадея, Беттина внимательно рассматривала книги, наваленные от пола до потолка, карты и чертежи, развешанные по стенам, журналы и газеты, рассыпанные повсюду. Сам Фарадей, согнувшись над столом, писал письмо еще одному эксперту по индейской культуре, в котором просил прислать больше сведений в «Каса-Эсмеральду», где уже собрана прекрасная индейская коллекция. Моргана сидела у его ног на коврике и играла со своей куклой «качина».

Беттина прокашлялась.

— Фарадей, ты не можешь так дальше жить.

Он посмотрел на нее:

— Прошу прощения?

— Мы прибыли сюда, чтобы искать индейских шаманов. Но ты неделями не выходишь из дома. Как мы можем вернуться в Бостон, если ты никак не закончишь того, что задумал? Или ты уже отказался от этой идеи? Если так, то позволь нам вернуться домой…

— Боже мой! — воскликнул он, подскочив со стула. — У меня нет намерения прекращать поиски. Сейчас возможности моих поисков расширились, а моя мечта наконец-то начала осуществляться!

— Тогда тебе следует заниматься чем-то более конкретным, а не читать книги и писать письма.

Фарадей купил лошадь и вьючного мула, лагерную палатку, постельные принадлежности в скатке, фонари, раскладной стул, компас, верхолазную веревку, схемы звездного неба и карты. Он наполнил водой фляги, упаковал мешки консервами и печеньем, пополнил запасы угольков для рисования и карандашей. Он чувствовал, что снова живет, потому что у него была цель. Потом он опустился на колени перед Морганой и, взяв ее за плечи, с дрожью в голосе сказал:

— Я уезжаю лишь ненадолго, ангелочек, но когда я вернусь, я привезу тебе подарки, рисунки, чтобы тебе было что рассматривать, и истории, чтобы тебе было что слушать.

На этот раз он не собирался брать проводников — никакого Джона Уилера или братьев Пинто, — никакого сопровождения. Взяв с собой лишь лошадь и мула, он целыми днями скитался по пустыне, и за это время ни один человек не попался ему на пути. Его товарищами были лишь желто-черные иволги Скотта, которые плели гнезда в дереве джошуа; древесные крысы, строившие свои норы из колючих листьев юкки у подножия гор; и ночные ящерицы, скользившие по упавшему стволу дерева джошуа в поисках насекомых. Ночью он мог выследить рыжую рысь, сову и койотов. Иногда дорогу ему преграждали кукушки, которым приходилось подолгу останавливаться, чтобы перенести свои длинные перьевые хвосты; и смертельно опасные гремучие змеи, извивающиеся по песку. И хотя он с интересом наблюдал за осой-пепсис, пирующей на громадном, черном, покрытом волосками тарантуле, его внимание всегда было приковано к пейзажам.

Первым символом, который дала ему цыганка, действительно оказалось дерево джошуа, поскольку необычные искривленные растения очень походили на людей с поднятыми вверх руками. Но второй символ — зигзагообразная линия, пересекающая квадрат, — пока не поддавался объяснению.

Но в одном он был абсолютно уверен. Фарадей Хайтауэр, который несколько лет назад отправился искать Бога, изменился, теперь его мучила жажда открытий.

Когда над пустыней Мохаве на небо взошла луна цвета слоновой кости, Фарадей написал в своем путевом дневнике:

«Я замкнулся в себе и не обращал внимания на тех, кто окружал меня. Теперь я чувствую себя бабочкой, выпущенной на волю. Когда произошла эта метаморфоза? В разреженном воздухе каньона Чако? В навахском хогане, когда мы там были с Джоном Уилером? Рядом с Элизабет с ее заразительным энтузиазмом? И откуда берет начало эта новая жажда открытий? Она может исходить только от самого Бога, потому что, когда я наблюдал танец орла в племени кауилла или слушал ритмичные удары барабанов в племени серрано, я чувствовал такой же восторг, какой испытывал в соборах Европы.

Я чувствую божью руку на всем, что бы ни делал. Теперь я знаю, что не случайно нашел золотую оллу. Всемогущий вел меня к ней, чтобы я мог расшифровать код по узору и рассказать яркую историю исчезнувших анасази. И я сделаю это, даже если на это уйдет вся моя жизнь.

Я иду по новой дороге. Я не знал о существовании поворота. Я не видел указателей дорог. И все же я здесь. Но эта новая дорога не прямая — она уходит во все стороны, подобно узору на золотом кувшине, связывая меня со всеми вещами. Я разговаривал со старейшиной племени сан-диегуено, хотя люди этого племени себя так не называют. Их назвали так потому, что они жили в стране Сан-Диего. Этот старейшина рассказал мне, что когда первые европейцы пришли сюда, они загнали местных жителей в миссионерские резиденции, крестили их, поменяли им имена и вырвали из своих племен и традиций. Этот старейшина сказал мне, что он уже не помнит, как называлось раньше его племя, не знает он ни мифов, ни языка. Имя этого человека Хосе Ривера, чистокровный индеец с именем белого человека.

Я испытываю страстное желание узнать, что случилось с культурой его народа. Куда она исчезла? Не исчезла ли она так же, как исчез народ из каньона Чако? Какие тайны зарыты в этих безлюдных песках? Я могу установить свою собственную родословную, которая корнями уходит в Англию, к кузнецу Ричарду, который жил возле высокой башни, вплоть до шестнадцатого столетия. Каждый человек заслуживает того, чтобы знать свое прошлое, свое родословное древо.

Теперь я так хорошо понимаю, почему Элизабет плакала в тот день, когда какие-то стрелки, как по мишени, стреляли по стене с наскальными рисунками. Я плачу по Хосе Ривере.

Теперь я еще кое-что понимаю. Ночи под звездным небом — это мое испытание. Вспоминая себя еще до того, как Абигейл Лидделл вошла в мою жизнь, я ужасаюсь тому ограниченному, эгоистичному человеку, который от лица Бога указывал людям, что есть добро, а что зло, цитируя Библию и чувствуя себя вполне уверенным в отношениях со Всевышним. Я гордился своим смирением.

Я продолжаю поиски шаманов, но теперь делаю это с совершенно другой целью. Я был послан сюда, чтобы восстановить утраченное, но восстановить это для тех людей, которые утратили».

Несмотря на новую вспышку энтузиазма, Фарадей периодически возвращался в свое поместье «Каса-Эсмеральда», чтобы отдохнуть и пополнить запасы продовольствия, поскольку исследование пустыни было занятием трудоемким и вода там уходила в больших количествах. Ему также хотелось видеть Моргану и прижимать ее к своему сердцу. У одинокого костра единственным собеседником, который помогал ему скрашивать одиночество, был портрет Элизабет. Он мог часами смотреть на нее при свете звезд, утопать в ее ясных голубых глазах и тихо разговаривать с ней. Почему она его отвергла, он не знал. Но он по-прежнему ее любил, и его никогда не покидала надежда, что однажды, вернувшись в «Каса-Эсмеральду», он найдет ее там.

Из-за того что Элизабет проявляла острый интерес к узору на золотой олле, Фарадей тоже как одержимый пытался расшифровать его. Он был уверен, что через этот узор он сможет отыскать шаманов, не подозревая о том, что, полностью сосредоточившись на золотом кувшине, он таким образом поддерживал связь с Элизабет.