Последний пророк - Вуд Барбара. Страница 84

Когда Элизабет достала еще одну сигарету и зажгла ее, она увидела, каким тоскливым взглядом Моргана провожала автобус. Вспомнив, какой стеснительной она была в присутствии симпатичного молодого водителя, Элизабет спросила:

— Этот красивый юноша твой парень? Я имею в виду того, кто за рулем.

— Сэнди?! — Моргана покраснела от смущения. — О, нет. Мы просто друзья. Мы знаем друг друга с детства.

Элизабет обратила внимание, как глаза Морганы провожали исчезающий из вида автобус, будто, когда он проехал мимо них, ее сердце запрыгнуло в его салон. Она видела, как Моргана облизывала пересохшие губы, как пылали ее щеки.

— Значит, мне все это показалось? — с улыбкой спросила Элизабет. — Известно, что детская дружба часто перерастает в романтические отношения. Ты это знаешь?

Моргана вздохнула:

— По мне что, видно?

— Только тому, кто сам испытал тайную любовь.

— Я бы умерла, если бы узнала, что Сэнди о чем-то догадывается!

— Ты уверена, что он не разделяет твоих чувств?

— Сэнди смотрит на меня, как на младшую сестру Он называет меня «малышка». Я думаю, он любит Аделлу Картрайт. Она уж точно глаз на него положила.

Элизабет закрыла глаза, подставив лицо пустынному ветру, и вспомнила любовный треугольник, который был у нее когда-то, в прошлом, третьей составляющей была она сама, и как он трагически закончился.

— Доктор Делафилд, когда мы становимся старше, любить становится легче? Я хочу сказать, — спросила Моргана, ломая пальцы, — любовь — прекрасное чувство, я знаю, но она также может быть мучительной и пугающей.

Элизабет посмотрела на девушку — нежный цвет лица, большие выразительные глаза — и вспомнила себя саму в таком возрасте, тридцать лет назад. Она вспомнила и одного юношу…

Элизабет училась в университете в северной части Нью-Йорка, добиваясь получения диплома антрополога. Один из предметов, которые ей нужно было сдать, чтобы окончить курс физической антропологии, и который читался в соседней клинике, назывался «Анатомия и физиология». Элизабет была единственной девушкой в группе, и профессор по анатомии отказывался читать лекции в ее присутствии. Тогда было решено, что она будет слушать и записывать лекции, сидя за дверью аудитории. Но ее вообще не допустили к практическим занятиям по аутопсии. Без зачета по анатомированию трупов она не сдала бы анатомию и физиологию, как следствие, провалив весь курс по физической антропологии, и не получила бы диплома.

Как она ни умоляла декана, сколько ни писала петиций в деканат факультета, как ни пыталась задобрить профессора по анатомии, ей не удавалось проникнуть в мир, который, как считали мужчины, принадлежит только им. Она слышала, что в других, более просвещенных университетах, девушкам-студенткам жилось вольготно, но Элизабет не могла себе позволить те просвещенные центры. Если ей не повезет с нью-йоркским факультетом, ей придется вернуться домой, как выразился бы ее отец, «поджав хвост».

Когда Элизабет совсем измучилась от переживаний и не знала, что предпринять, ей на помощь прибыло спасение в лице Кристофера Айверсона, старосты группы, который поглядывал на Элизабет во время лекций по древним цивилизациям. Высокий красавец-блондин, Кристофер был одним из тех, кто терпимо относился к женщинам на территории университета, всегда был вежливым, никогда не делал насмешливых замечаний и даже однажды, когда их взгляды встретились, одарил Элизабет улыбкой.

Как и Моргане, ей тогда было двадцать два года, и она была тайно и безумно в него влюблена.

Это был солнечный день. Элизабет сидела на траве на территории университета и обедала. Вдруг к ней подошел Кристофер Айверсон и спросил, не может ли он к ней присоединиться. Сердце Элизабет подпрыгнуло до небес. Они болтали и ели фрукты; в какой-то неосторожный момент Элизабет открыла ему душу, рассказала о лекциях по анатомии, о своих страхах и переживаниях из-за диплома.

Кристофер нахмурил свои великолепные брови и сказал, что наверняка что-то можно придумать, чтобы решить этот вопрос. Перед уходом он пообещал ей подумать над этим, встал и мигнул ей на прощание, словно они были заговорщиками. Элизабет почувствовала, что теперь еще сильнее любит его.

Решение Кристофера было следующим: Элизабет должна тайно проникнуть в трупную анатомичку, где она получит печатные конспекты и диаграммы, там ей объяснят, что она должна выучить, чтобы сдать экзамен. Там же она сможет взглянуть на труп, чтобы потом честно заявить на экзамене, что она стояла у стола со вскрытым трупом и наблюдала, как работает патологоанатом.

Однажды поздней ночью он зашел за ней в пансион. Элизабет переполняло чувство любви, ее волновали предстоящие приключения. Она тайком сбежала с Кристофером. По дороге в университет он смеялся и держал ее за руку, а Элизабет путалась в своих длинных юбках и задыхалась в корсете, которые она тогда еще носила.

Когда они подошли к темному кирпичному зданию, Кристофер открыл заднюю дверь, отступил в сторону, чтобы Элизабет прошла первой, а потом последовал за ней. Он что-то шептал ей и легкомысленно смеялся, удивляясь, какая она милая!

Анатомичка находилась в конце длинного коридора, наполненного странными и неприятными запахами. Снова Кристофер вежливо пропустил ее вперед, а потом зашел сам, прикрыв за собой дверь. Он щелкнул выключатель, и над головой загорелись электрические лампочки.

В битком набитой лаборатории находились все члены ее группы, все тридцать человек, и у всех на лицах было какое-то странное выражение. Элизабет бросила на Кристофера непонимающий взгляд, но его глаза тоже как-то странно поблескивали. «Вам, сучкам, здесь не место!» — сказал он и отдернул простыню, под которой оказался труп какой-то женщины.

Элизабет посмотрела на тело.

Они сделали с телом что-то непристойное.

Элизабет упала в обморок, а когда пришла в себя, то обнаружила, что лежит на полу в анатомичке морга, где никого уже не было, а труп привели в должное состояние и закрыли простыней.

После этого происшествия в коридоре и в лекционном зале Элизабет ловила холодные взгляды студентов-мужчин, которые без слов напоминали ей, что женщина должна находиться в своем, отведенном ей природой мире.

Профессор Кин, с пониманием относившийся к проблемам женщин, которые пытались пробить головой брешь в ревностно охраняемом мужчинами бастионе науки, ходатайствовал за нее, убеждал ее декана исключить аутопсию из списка требуемых к сдаче предметов, чтобы она смогла достойно получить свой диплом.

Но этот инцидент оставил глубокий шрам на ее сердце, научив в дальнейшем не верить людям. Кстати, именно тогда она начала носить брюки, выражая тем самым человечеству свой протест.

Голос Морганы вывел ее из задумчивости, когда Элизабет с трудом попыталась отогнать воспоминания, которые, казалось ей, она давно похоронила.

— Доктор Делафилд, я хочу признаться Сэнди, но боюсь, он рассмеется надо мной.

Элизабет кивнула:

— Страх получить отказ — одна из сильнейших мотиваций держать язык за зубами.

А другая, подумала она, — страх быть обиженной. Элизабет услышала свой собственный голос, сквозь годы отдающийся эхом из каньона Баттерфляй: «Фарадей, дважды меня сильно обидели. У меня на сердце две глубокие раны. Мое сердце не переживет третьего удара». Фарадей обещал, что никогда не обидит ее, но все же именно так он и поступил.

Стало трудно дышать, и на глаза угрожающе накатили слезы. Элизабет, справившись с волнением, спросила:

— Твоя тетя что-то говорила по поводу твоего отъезда через несколько дней. Могу я поинтересоваться, куда ты едешь?

Моргана продолжала мечтать о Сэнди, она представляла, как она сидит в автобусе вместе с туристами и смотрит на его мускулистые руки, которые управляют большим рулем, она смеется над его шутками, доверяя ему свою руку, спускается со ступенек, вот она споткнулась, а Сэнди поймал ее и крепко обнял. Девушка рассказала Элизабет, что собирается ехать в школу медсестер в Лома-Линде, где она будет жить и учиться следующие три года.