Горстка людей (Роман об утраченной России) - Вяземски Анна. Страница 6

— Я сказала, игры окончены! — прикрикнула англичанка.

Эта девушка лет двадцати совсем недавно поступила на службу к Ольге и Леониду. Несмотря на свою молодость и неважный русский язык, она неплохо справлялась с детьми.

Но сегодня случилось неожиданное — вмешалась Наталия:

— Пожалуйста, мисс Люси! Разрешите нам пробежаться наперегонки до липы! А потом они пойдут спать!

— Наперегонки! Наперегонки! — подхватили сестренки.

— Хорошо, только один раз, — сдалась мисс Люси. — Станьте в ряд, а я дам сигнал.

Услышав сигнал, Дафна сорвалась с места и понеслась стрелой. Она бежала, высоко и ритмично вскидывая ноги, словно не касаясь земли. Уверенная в своем превосходстве, Дафна уже предвкушала победу.

Яростный вопль девочки слился с победным кличем Наталии, когда та перегнала ее у самой липы и первой коснулась ствола. Дафна накинулась на нее и замолотила сжатыми кулачками по груди и животу. Наталия уворачивалась как могла:

— Перестань, мне щекотно!

Ее смех еще пуще разозлил Дафну:

— Это нечестно! Нечестно! Ты большая, должна была мне уступить!

Она даже расплакалась от обиды и разочарования. Подоспевшая мисс Люси оттащила свою воспитанницу и по-английски напомнила ей, что надо уметь проигрывать, если хочешь быть «а good sport».

Наталия прислонилась к липе, переводя дыхание:

— Нет, вы видели? Я ведь не обогнала ее сразу, хотя могла, я дала ей фору! И все равно победила!

— Не считается! Нечестно! — не унималась Дафна.

Мисс Люси силой потащила ее к дому, где взрослые, услышав крики, вышли на террасу посмотреть, в чем дело. Сестры Наталии брели следом. Сами себе не признаваясь, они разделяли негодование Дафны: нечего было Наталии вмешиваться в их игры. Еще много-много лет спустя, став, в свою очередь, взрослыми женщинами, они не могли простить этого старшей сестре. Но Наталия ни тогда, ни после не чувствовала за собой вины. Этот бег наперегонки с детьми, накануне свадьбы, по песчаной аллее Байгоры, остался одним из самых лучших ее воспоминаний. И в тот вечер, под липой, девушка уже знала, что так и будет.

«Я должна запомнить все это», — думала она полулежа в траве и с наслаждением вдыхая сладковатый запах липы и пряный аромат от клумбы с гвоздиками. Вот уже несколько минут звонили церковные колокола — Бог весть почему. Звонили весело, будто звали на праздник. Быть может, так приветствовали ночь?

В доме зажгли электричество. В окнах второго этажа сновали тени: горничные готовили спальни.

Она не видела, как он вышел, пересек террасу и спустился на аллею. Но зашуршавшие по гравию шаги она узнала и тотчас встала, протянув ему навстречу руки. Он взял их в свои и пылко поцеловал. Его встревоженный взгляд сказал ей о тех минутах, когда он, увидев, что ее нет, отправился искать ее; улыбка — о том, как он рад, что ее нашел. Наталия подумала, сейчас он попросит ее не гулять одной, но он промолчал.

Они не вернулись в дом, а пошли вместе по аллее. Шли медленно, шаг в шаг, прислушиваясь к последним птичьим крикам, к далекому лаю собак и еще неуверенному кваканью жаб.

Вдруг мелодичный хор голосов донесся из темноты, и Адичка ускорил шаг, направляясь в ту сторону.

Церковь стояла поодаль; вся белая, она четко вырисовывалась на темном фоне молодого ельника. Луна освещала три синих купола с тонкими золочеными крестами. Из распахнутых дверей лилась песня — просторная, полнозвучная; пели только мужские и детские голоса. То был хор певчих, созданный Адичкой; он специально привозил из Петрограда певцов, выбирая таких, которые сумели бы развить музыкальные задатки в его крестьянах. Но он не стал рассказывать ей о том, как лично прослушивал каждого, кто был наделен от природы красивым голосом; с каким вниманием следил за их успехами; как гордился, когда ему говорили, что его хор теперь не уступает лучшим столичным. В ответ на вопросительный взгляд Наталии он сказал только:

— Они репетируют величальные песни к нашей свадьбе.

— В этот час?

— Крестьяне сегодня работали допоздна. Сейчас самая страда, всегда надо пользоваться погожими днями, чтобы сеять, жать, поливать.

Его тронуло ее внимание, ее готовность научиться от него всему, чего она еще не знала.

— Скоро вы будете знать все премудрости деревенской жизни.

Они постояли немного у церкви, слушая песни, исполненные радости и упования. Голоса пели так слаженно, что казалось, будто мелодия льется из одних уст, рождаясь в едином дыхании. Адичка шепотом рассказывал об иконах — среди них были привезенные из Киева; о колоколе, на котором его дед приказал выгравировать надпись: «В метель и вьюгу спасаю людей». Потом он вспомнил, что родственники, наверно, уже заждались.

Дом вдалеке сиял огнями. В Байгоре недавно установили электрогенератор, и у Белгородских быстро вошло в привычку по вечерам зажигать лампы во всех комнатах: престиж поместья от этого еще вырос, хотя злые языки утверждали, что хозяин попусту тратит деньги, пуская пыль в глаза. Адичке же было важно показать будущей жене, что ей ни в чем не придется завидовать изысканному петроградскому комфорту.

Что-то не давало Наталии покоя, пока они шли к дому.

— А в церкви есть усыпальница?

— Да. Мы пойдем туда завтра утром. Мой отец похоронен там, вы не знали?

Наталия покачала головой. Словно холодом повеяло, и неясные картины всплыли в ее памяти: стены, разрушенные огнем и водой… огромные, тощие вороны… ей даже на миг почудилось, будто она слышит их карканье… Что могло быть общего у руин из ее сна с красивой, как игрушка, церковью, в которой пел хор?

— А мы? Где похоронят нас, вы уже решили?

— Что за странный вопрос, Натали! Откуда у вас эти мрачные мысли в такой вечер?

Вдали, на опушке леса, появилась тень — силуэт лошади. Всадник скакал, перепрыгивая через изгороди, срезая дорогу напрямик по лугу. Этого искусного и смелого наездника Адичка ни с кем не мог спутать.

— Это братишка, — произнес он с нежностью. — Другого такого наездника не сыскать.

Приблизившись к дому, Миша у самой террасы перешел на рысь. Рядом с ним бежали три борзых. Эти породистые охотничьи собаки неизменно сопровождали его, когда он выезжал верхом. От полноты жизни Миша распевал во все горло: весенняя ночь кружила ему голову.

Завидев Адичку и Наталию, он перешел на шаг, давая им полюбоваться легким, словно танцующим, аллюром рыжего жеребца. Потом дал шпоры — и жеребец и борзые следом за ним вихрем унеслись прочь в облаке песка и мелких камешков.

— Я сейчас весь лес разбужу! — что было мочи кричал Миша.

Свадьбу сыграли пышно и весело. Родные, друзья, слуги и крестьяне заполонили церковь, а затем толпой хлынули на праздник, последовавший за венчанием. Много танцевали, и все на время забыли войну и тревожные слухи о бунтах и мятежах. Наконец гости начали разъезжаться.

Мария Белгородская пожелала задержаться в Байгоре еще на день. В это трудное время для нее было очень важно подольше побыть с детьми, укрепить их нерасторжимую кровную и духовную связь. Для Ольги, Адички, Игоря и Миши ее желание было свято. Им предстояла разлука, но неизменная материнская любовь осеняла и хранила их повсюду: в Москве, в Петрограде, на поле брани.

Однако час настал; коляски, которые должны были отвезти их на вокзал в Волосово, ожидали у крыльца. Все собрались в большой гостиной подле семейной иконы, той самой, которой Мария благословила Наталию и Адичку, когда они обручились, той самой, что, как говорили, спасла дом от пожара в 1907 году. По обычаю, посидели минуту-другую молча.

Мария поднялась первой и по очереди перекрестила всех. На верхней ступеньке крыльца она в последний раз крепко обняла Наталию.

— Заботься хорошенько о моем Адичке, тебе достался лучший на свете муж.

Затем Наталия расцеловалась с деверями и невестками. Все говорили ей добрые слова, всячески подбадривали.

— Ты теперь хозяйка Байгоры, — сказала напоследок Ольга. — Я уверена, что ты справишься не хуже меня. С людьми будь справедлива, но тверда. Не давай революционной заразе проникнуть в их умы и сумей себя поставить правильно.