Иволга будет летать (СИ) - Годвер Екатерина. Страница 15

– Хорошо. Сделаю, – сказал майор ан-Хоба. Давыдову явственно представилось, как он хмурится и поглядывает на часы. – Будь осторожен: не соскользни в трещину, из которой не вылезешь.

Майор отключился, оставив Давыдова наедине с нетерпеливо сигналящим погрузочным краном.

Часть вторая

Смирнов не стал пытаться утаить шило в мешке. Дождавшись от патологоанатомов подтверждения, он созвал на экстренное совещание рабочую группу по расследованию аварии и прокрутил запись доклада майора ан-Хоба.

– И как это понимать? Самоубийство? – произнес слово, висевшее в воздухе, рыжебородый капитан, прикомандированный из генштаба ВКС сотрудник авианадзора Шатранга: его звали Густав Цибальский. – А основания для такого поступка…они были, или это все слухи?

– Я не вмешиваюсь в личную жизнь моих сотрудников и не подглядываю за ними в форточку, – мрачно сказал Смирнов. Совещание проходило за круглым столом в его приемной. – Позволю себе предположить, что это слух, но, к сожалению, не лишенный некоторых оснований и потому правдоподобный, – с нажимом произнес он. – Абрамцев, чуть поразмыслив, мог счесть его в полной мере правдивым, особенно если доверял источнику информации. И все это явилось бы для него большим потрясением, несомненно.

– Так что же, по-вашему – самоубийство?

– Еще недавно я бы взял на себя смелость утверждать, что Денис и самоубийство – понятия совершенно несовместимые. Доктор Иванов-Печорский, проверявший ежегодно его психофизиологический профиль, наверняка сказал бы вам то же самое. – Смирнов вопросительно взглянул на пожилого психиатра из медчасти Дармына: тот кивнул, соглашаясь. – Да бог бы с ним, с психопрофилем! – Смирнов повысил голос. – Я работал с Абрамцевым больше десяти лет. Лично могу подтвердить: он был очень надежным, глубоко заинтересованным в успехе проекта «ИАН» человеком. Он хорошо владел собой и умел преодолевать трудности. Невозможно представить, чтобы он совершил настолько безрассудный и безответственный поступок. Но вы сами все слышали. – Смирнов развел руками. – Это пока вся информация, какой мы располагаем. Для выводов ее абсолютно недостаточно. Но, уверен, никто из присутствующих не станет спорить, что мы обязаны рассмотреть вышеозначенную… версию со всей серьезностью.

Давыдов бы непременно поспорил: поэтому Смирнов в приказном порядке отправил его домой, отсыпаться.

– Да уж придется, – буркнул старший инженер-авиамеханик. Он отвечал не за Иволгу, но за вертолет, и, как и Белецкий, аварию воспринимал как личную катастрофу.

– Возможно, неточность пилотирования, ошибка из-за нервного расстройства? – озвучил другое предположение капитан Цибальский.

Он пытался принять в работе группы деятельное участие, вероятно, из лучших побуждений, однако по специализации был не летчиком и не диспетчером, а экспертом по топливу, и в летном деле понимал ненамного больше какого-нибудь двоечника-курсанта. Само его присутствие – вместо профильных специалистов – вполне ясно говорило о готовности авианадзора Шатранга саботировать расследование и принять любые выводы, которые им предоставит Смирнов. Генштабу ВКС и правительству планеты нужна была Иволга, а не объяснения, почему ее нельзя запускать в серию.

– Неточность, ошибка – это было бы возможным объяснением, если бы машина влетела в облако «дыхания дракона» или что-то подобное, в общем, столкнулась бы с препятствием, которое можно не заметить. Ну, или заметить, но допустить ошибку при маневре отклонения, – снисходительным тоном разъяснил Цибальскому Павел Мелихов, молодой военный летчик в чине капитана – негласный «номер третий» Дармынской эскадрильи. – Но из траектории и данных по метеоусловиям следует, что Иволга уклонялась от несуществующего препятствия. Скажите, доктор, разве от расстроенных нервов возможны галлюцинации?

Мелихов последние месяцы проходил интенсивную переподготовку и учился работать с Иволгой, однако сложных вылетов ему еще не поручали – в том числе, по причине его «несерьезного» характера.

– Напрасно иронизируете: в некоторых обстоятельствах – возможны, – сухо ответил психиатр. – Но Денис Абрамцев никогда не проявлял склонности к галлюцинациям. Кто проводил предполетный осмотр?

Смирнов вызвал ожидавшего за дверью медика: тот отчитался об отсутствии каких-либо тревожных признаков в состоянии Абрамцева перед вылетом и подтвердил наличие кольца у него на пальце на момент осмотра.

– Путь от смотрового кабинета до кабины занял у Абрамцева четыре минуты сорок секунд, – взял слово начальник безопасности Дармына и заместитель Смирнова подполковник Кречетов. – Мы проверили записи камер: за это время Абрамцев дважды останавливался, чтобы переговорить с сотрудниками базы, но каждый разговор имел продолжительность менее минуты и касался только служебных вопросов. Из чего следует, что стрессоваяинформация тем или иным образом дошла до Абрамцева уже в кабине. Мы также запросили расшифровку с портативного коммуникатора Абрамцева, который тот подсоединил к модулю связи Иволги. Но ни одного вызова зарегистрировано не было: переговоры велись только с диспетчерской и носили обычный характер.

– Это оставляет две возможности; три, если предположить, что Абрамцев зачем-то собрал себе личный, незарегистрированный коммуникатор и пронес его незамеченным в кабину, – сказал Смирнов, жестом давая понять, что думает о третьей возможности. – Итого, всего два варианта. Либо Абрамцев без помощи внешних факторов пережил так называемый «инсайт», озарение, сложил два и два и самостоятельно сделал выводы. Либо стрессовую информацию ему сообщила Иволга. Игорь, подобное действие со стороны искина теоретически возможно?

– Возможно, – односложно подтвердил ссутулившийся в кресле Белецкий. Не для Смирнова, с которым ситуация уже обсуждалась, но для всех остальных.

– Но ей-то откуда об этом знать?! – изумился капитан Цибальский. – Не в кабине же они… к-кхм. – Он, смутившись, кашлянул в кулак.

– Тесно там и острых краев много, – нарочито-серьезным тоном сказал Мелихов. – Даме бы не понравилось.

За столом послышались сдавленные смешки.

– Попрошу без шуток-прибауток, Павел! – Подполковник Кречетов осуждающе взглянул на молодого летчика. – Вопрос был задан резонный. Откуда Иволге знать то, что и для большинства людей-то новость?

Кречетов оглядел собравшихся за столом; взгляд его остановился на Белецком.

– Не может же быть, чтобы она научилась распознавать чувства точнее человека! Но откуда-то же она узнала. У вас есть объяснение, Игорь Дмитриевич?

– Не важно, – вмешался Каляев, до того все совещание молчавший, и только меланхолично поглаживавший пальцами серебристый корпус служебного планшета; Кречетов поглядывал на устройство с завистью. – Достаточно и тех людей, кто догадывался. Кто угодно мог ей сказать и теперь даже не помнить об этом. Допустим, упомянуть вскользь в разговоре друг с другом… Тут мы концов не найдем, но это и не важно. Важно другое: зачем искин передал информацию Абрамцеву?

– Возможно, тоже ненамеренно. – Кречетов пожал плечами. – Упомянула в связи с каким-то иным поводом.

– Каковых, надо полагать, предостаточно в кабине маневрирующего над сопками вертолета, – насмешливо сказал Каляев. – Возможно, ненамеренно. А если намеренно – то зачем?

Повисла неприятная пауза.

– На этот вопрос мы получим ответ только после того, как удастся допросить Иволгу, – сказал Смирнов. – Кожух выдержал взрыв, но сочленения элементов кибермозга пострадали от нагрева и удара достаточно существенно; кибернетики дают на первичное восстановление минимум трое суток. До того мы можем только выдвигать гипотезы. Прошу заметить: не ради того, чтобы кого-то обвинить! А для планирования наших действий. Вы предлагаете что-то конкретное, Михаил Викторович?

– Я предлагаю исходить из предположения, что Иволга может руководствоваться некой неясной, пока неизвестной нам мотивацией в своих действиях, – сказал Каляев. – А также, что она способна вводить людей в заблуждение. Даже опытных киберпсихологов.