Иволга будет летать (СИ) - Годвер Екатерина. Страница 23

– Рассказывая мне все это, вы не совершаете служебного преступления?

– Нет: почти все, что мне известно, я узнал, скажем так, неофициальным путем. – Каляев нахмурился. – Возможно, мне не стоило бы вас огорчать… Тем более, что все пока под грифом «если». Но, я подумал, вы заслужили честный ответ на свой вопрос, Валя. Что будет? Что бы ни было, кредитов Шатранг больше не получит, это уже вопрос решенный. Или планета встанет на ноги, или станет для Содружества расходным материалом. Последний вариант жесток по отношению к коренному населению, однако это неизбежная жестокость эволюции… Прогресс всегда жесток. Шатранг своими вулканами обломал нам зубы; чтобы пройти дальше, нам предстоит переломить ему Хребет; простите за каламбур. Если Володинская методика покажет свою эффективность, это будет прорыв. В будущем она облегчит жизнь миллиардам…

– Шатранг и сам по себе – жестокая планета. – Абрамцева взглянула с балкона на улицу, где все еще бушевала непогода. Ливневые колодцы не справлялись: по тротуару бежали реки воды. – Особенно горный Шатранг. Но, Миша, когда у нас говорят о великих победах, то говорят: «оседлать Дракона». Не подразумевая поломанных костей.

– Валя, поймите: я приехал сюда не ломать, – тихо, почти просительным тоном сказал Каляев. – Я не охотник на драконов. Но тот, кто просто-напросто в них не верит.

– Я понимаю. – Абрамцева вздохнула. – Позволите просьбу? Не рассказывайте пока Смирнову: его удар хватит.

Публика потянулась обратно к своим местам: прозвенел третий звонок.

На переднем ряду оживленно переговаривались Мелихов и механик с Дармына; как можно было понять из их разговора, в антракте прошел слух о скорой сенсации. Группа специалистов биофизического института под руководством профессора Гварамадзе, изучавшая аномальные атмосферные явления и, в том числе, «дыхание Дракона», намеревалась сделать в ближайшие дни какое-то крупное заявление для прессы.

– Да, я тоже слышал. Как думаете, это что-то существенное? – шепотом спросил Каляев.

– Нет. – Абрамцева покачала головой. – Не думаю. Но вдруг?

Первые звуки пятой симфонии Бетховена упали в зал, как камни: весомые, мощные. Словно сама судьба стучала в дверь – перед тем, как войти без спросу.

***

Работы по восстановлению Иволги продолжались обещанные трое суток; первый запуск назначили на полдень четвертого дня. В зале вокруг кабины имитационной установки собралось полтора десятка человек: все участники рабочей группы, Абрамцева с начальником и двое помощников Белецкого, подключавших компьютер. Права Каляева присутствовать никто не оспаривал: инспектор стоял чуть в стороне от остальных и разговаривал вполголоса с Давыдовым об особенностях полетов с ИАН в горных районах. Затем подошел к Белецкому.

– Игорь Дмитриевич, а вы, человек ученый, верите в местные легенды? – спросил Каляев; как завязать разговор с инженером он не знал и выбрал первую попавшуюся тему. – Среди ваших сотрудников они довольно популярны. Про Дракона, снежных призраков, ледяных великанов и тому подобное…

– Что?.. – Белецкий уставился на него с искренним недоумением. – П-простите, господин инспектор, но внеслужебные увлечения моих подчиненных шатрангским фольклором – их дело. Я этим не интересуюсь. А работать драконы и п-призраки мне пока не мешали.

– Миша, Игорь настолько мало значения придает мистическим, как вы выражаетесь, «бредням», что даже не считает нужным их опровергать, – сказала пришедшая на выручку к инженеру Абрамцева. – Он еще больший материалист, чем вы.

– Но если однажды ко мне в кабинет явится ледяной великан, я непременно отправлюсь с ним к доктору П-печорскому, – серьезным тоном заверил Белецкий. – Надеюсь, великан п-пролезет в дверь.

Мелихов, слышавший весь разговор от начала и до конца, рассмеялся. Иванов-Печорский, психиатр дармынской медчасти, подмигнул Каляеву:

– Вы тоже не стесняйтесь, заходите, если вдруг что!

Наконец, подготовка была закончена, и Смирнов отдал команду начинать.

«Пятнадцать… десять… пять…» – обратный отчет на системном экране шел невыносимо медленно. За пять секунд до включения ожила сенсорно-кинетическая система: замигали зелеными и желтыми огоньками датчики давления и температуры, зажужжали газоанализаторы; выдвинулась вперед, на позицию готовности, рука-манипулятор и кронштейны с видеосенсорами. В «летном» режиме данные загружались напрямую в искин через лабораторный компьютер, так что Иволга даже не могла определить, что имеет дело лишь с имитацией полета, но в режиме тестирования ей необходимы были привычные органы чувств; лишить ее их было бы все равно что лишить человека или зверя осязания, обоняния и зрения, оставив лишь слух.

Ее социальное обучение на поздних этапах строилось, по большей части, на тех же принципах, что и обучение животных: за желательным поведением, будь то успешное выполнение рабочей задачи или простое подчинение приказу, следовало то или иное запрограммированное эмоциональное подкрепление. Это сняло многие теоретические и практические проблемы, существовавшие при организации взаимодействия человека с обычными искинами. Иволга осознавала себя рукотворной машиной и, в соответствии с программой, испытывала от этого осознания удовлетворение – быть машиной значило для нее быть незаменимым помощником, товарищем, а не слугой или инструментом; к человечеству она относилась уважительно и доброжелательно, без зависти или гнева, осознавая и принимая существующую взаимозависимость.

«Три... два… один… старт!»

Загорелся системный экран, над голопроектором появилась фигурка черно-золотой птицы. «Глаза» видеокамер зашарили по залу.

– Всеволод Яковлевич. – Голос у Иволги был женский, глубокий и бархатистый. – Что случилось? – спросила она очень по-человечески, с интонацией тревоги и растерянности.

– Что последнее ты помнишь? – Смирнов взглянул в объектив нависшей над ним камеры.

– Посадка по возвращении с Ахар-Занара была сложной, – без заминки откликнулась Иволга. – Потом меня отключили на техобслуживание. Но перед тем Денис сказал, что следующим утром будет вылет на Хан-Арак. А про тестирование он не предупреждал. Почему его нет?

Смирнов переглянулся с Белецким и Давыдовым и неохотно кивнул последнему.

– С тех пор прошла неделя. – Давыдов вышел вперед. – По дороге на Хан-Арак вы попали в аварию. Дэн погиб. Ты серьезно пострадала. Возможно, в модуле памяти произошел откат системы к последней точке восстановления: из-за этого ты не помнишь последних суток до аварии.

– Причина аварии уже установлена? – мгновенно отреагировала Иволга. Человеку наверняка потребовалось бы время осознать и осмыслить новости, но она была создана обрабатывать невообразимые объемы информации за миллисекунды.

– Пока нет: ведется следствие. Мы надеялись, ты поможешь нам, – сказал Смирнов, против воли, с укором.

– Я сожалею о случившемся и о невозможности помочь вам. – Искусственный голос Иволги был практически не отличим от человеческого. В нем отчетливо слышалась печаль. – Игорь, сохранились ли резервные копии данных на аварийных самописцах?

– Частично. В-ведется их в-восстановление, – сказал Белецкий; в последние дни он стал заикаться сильнее обычного. – Тебя ознакомят с ними позже. Пока я п-переведу тебя в гибернацию.

– Подожди! – вдруг требовательно попросила Иволга. Кто-то шепнул: «Во дает!»; на него тотчас зашикали. – Что еще случилось за прошедшее время?

– Ничего, о чем стоило бы сейчас упоминать, – ответил за Белецкого Смирнов, – кроме инспекции из сектора. Ты искин, Птица, но ты одна из нас – так что веди себя, как полагается дисциплинированному сотруднику.

– Перехожу в режим гибернации, – тотчас откликнулась Иволга поскучневшим голосом. – Три, два, один…

Датчики погасли; голограмма исчезла.

– Спасибо за понимание, – мрачно сказал Смирнов и обернулся к остальным. – Что ж, господа. Это совсем не то, на что я… мы с вами рассчитывали. Но что уж есть. Какие будут комментарии?