Веритофобия - Веллер Михаил. Страница 22

Самое главное, что нужно понимать о трафарете: сквозь забор внутренних построек не видно. Трафарет неопровержим. Наличие трафарета – это качество мышления. Трафарет может быть только заменен другим трафаретом.

Агрессор – плохо. Вероломство – плохо. Нам не сюда. Поэтому наш Советский Союз никогда не мог первый напасть на гитлеровскую Германию. И ни на кого не мог. Ни на Финляндию, ни на Прибалтику, ни на Румынию, ни на Японию. Те первые начали. Или сами согласились. Или не пошли навстречу.

Американцы богатые и расчетливые, немцы аккуратные и точные, японцы вежливые и жестокие, евреи умные, жадные и хитрые, русские добрые, талантливые и храбрые, итальянцы музыкальные и шумные.

Трафарет – это самое простое одношаговое сочетание предметов и качеств, крайне устойчивое по причине общепринятого и многократного подтверждения и абсолютной объясняющей силы.

Трафарет в логике подобен раковой клетке в организме. Она очень живуча по причине своей абсолютной простоты и тем самым устойчивости.

Трафарет крайне устойчив, ибо он есть истина как продукт общественного договора и многократного повторения.

Трафарет чаще всего ложен. И как ложь – отрицает правду.

Ложь как трафарет обладает огромной устойчивостью против правды. Правда – вещь сложная, если начать разбираться. А разбираться человеку необходимо только в том, что его лично касается и что он в состоянии изменить. Насчет прочего мира человеку достаточно простейшей маркировки – для самого общего мировоззрения.

Трафарет – это упрощенный заменитель истины.

Трафарет – этот обобщение проблемы на все случаи жизни.

И вот как обобщение – трафарет отрицает нюансы. То есть:

Как общий случай правды – трафарет отрицает частные случаи правды.

Трафарет – это абстракция. И как абстракция – он отрицает конкретность. Во всех случаях, когда частная мелкая конкретность не совпадает с абстракцией – трафарет ее отрицает.

А поскольку дьявол в мелочах. И любая случайность хоть в каких-то мелочах всегда индивидуальна. То вот что главное для нас в этом сочинении:

Образец трафарета в мебельном производстве – Прокрустово ложе. Оно несло смерть всем живым – не совпадали по размеру.

…Архетип в принципе расплывчат и не сводим к уровню конкретности.

Часть третья

От вселенской погони не уйти, не уйти никуда. На небесном погоне оборвалась звезда

Попытка к бегству

Иногда человек просто не в состоянии воспринять правду, если она ему ужасна, предельно нежелательна. Его психика не в состоянии адекватно ориентироваться в новой реальности, ей там просто нет места, она не в силах перестроиться, не может адаптироваться к той действительности, с которой столкнулась.

Чаще всего – это трагическая смерть очень близкого человека. Любимого, ребенка. Это разрушает всю человеку жизнь, лишает смысла. Это слишком сильное потрясение.

И тогда он остается в своем мире. Его жизнь оказалась на распутье – пути реальный и беспредельно желаемый разошлись. В реальном мире можно работать, убирать дом, стареть, общаться с людьми. В воображаемом – мать продолжает растить сына, заботиться о нем, кормить, покупать ему вещи, разговаривать. Она держится за этот мир, он бесконечно дорог ей, в мире реальности она не вынесет горя, боль слишком сильна, мир черен, примирение невозможно. Даже самоубийство не поможет – этим ничего не поправишь. Хотя для верующих есть варианты.

Военная психиатрия знает, скольких людей война сводит с ума и перемещает в воображаемый мир.

Если ты не можешь изменить реальность, с которой не в силах примириться – благодатное воображение создает тебе другую реальность, и ты в ней живешь, более или менее счастливо.

И вы будете доказывать такому человеку, что он заблуждается, ненормален? Что на самом деле все не так? Нет. Во-первых, у вас обнаруживаются совесть и сострадание. Во-вторых, он вам не поверит и останется со своей воображаемой правдой.

Если нельзя, но очень хочется – ты или это делаешь, или сходишь с ума. И тогда делаешь это в воображении. Правда может попасть в мозг, как камень в стеклянный дом.

Болезнь

В СССР 1960–70-х годов среди многих правил в медицине действовало и такое: онкологическому больному не сообщали его диагноз. Так предписывала советская медицинская деонтология. Чтобы не нанести непоправимую травму психике больного, как считалось.

Момент первый: правда может сильно повредить здоровью. Так считалось. Больной впадет в депрессию, утеряет волю к жизни, и вообще зачем омрачать безнадежностью его сознание. Это негуманно. Пусть верит, что это не рак, и он излечится. Это гуманно.

Момент второй: больной, успокаиваемый врачами, впадал в сильнейшее беспокойство. Он мучительно хотел знать настоящий диагноз. Он не верил врачам – переходя от неверия к вере и обратно. Пытка надеждой расшатывала его психику. Пытка неизвестностью вела к неврозу, нервному истощению и упадку сил сама по себе. Иногда из любви к близким он делал вид, что верит успокоению врачей – а близкие притворялись, что верят, что он верит в утешительный диагноз и не знает првды. В этом мраке и ужасе он близился к мучительной смерти.

Так ведь и с желанием правды не все однозначно. Меж врачей и больных ходила байка: Старик Фрейд упросил друга-доктора все-таки открыть ему истинный диагноз – и услышав, что это рак, мрачно помолчал и сказал: а все-таки ты меня убил. По другой версии слова Фрейда были: кто дал тебе право говорить мне такое? Иногда фигурировал не Фрейд, а Павлов; иногда безымянный больной или знакомый знакомого.

То есть. Официальная советская медицинская наука. Которая отнюдь не была уж вовсе глупой. Искренне полагала, что в таких случаях правду пациенту говорить нельзя. Запрещено! Для его же блага. Вредна ему такая правда и негуманна.

Дальше больные делились на несколько разрядов:

Одни верили и жили свой срок спокойнее и с надеждой, им действительно так лучше оказывалось.

Другие не знали, верить или нет, и сильно страдали от неизвестности, желая узнать правду; им было от такой методы только хуже.

Третьи не знали, верить или нет, но вообще-то правды страшились и предпочитали, чтоб им ее с неотвратимостью приговора не открывали. А пока есть сомнение – есть и надежда, а с надеждой жить легче.

То есть. В одной и той же ситуации. Применительно к разным людям. Правда бывает полезна, а бывает вредна. И еще: одни хотят ее знать, а другие нет.

Вариант первый. Вот есть сильный, уверенный в себе человек. С оптимистичным мировоззрением. И он предпочтет знать правду. Он не оцепенеет в шоке и не свалится в депрессии. Он построит себе план и сделает все для его выполнения: как выздороветь, использовав один шанс из тысячи. А хоть бы и без шансов: не было – так будет! Он победит! И в любом случае – как лучше, счастливее и рациональнее всего прожить оставшееся время.

А вот есть другой сильный уверенный человек. Да плевать он хотел на вашу правду вообще, он занят делами, у него в жизни масса радостей, и ничего он в жизни своей не изменит, разве что темп уплотнит. Беспечный он и веселый, как ребенок, туземец или идиот.

Вот слабый человек, пугливый и неустойчивый. Такие любят, когда ответственность берет кто-то другой. Вот скажет доктор, что он скоро поправится – и он настроен поправиться. Доктор сказал. Любой симптом он исправно толкует в пользу утешительного диагноза. Мысли о зловещей правде он гонит прочь, когда они приходят. Правда начнет подавлять его иммунитет и волю к жизни, сопротивление снизится, он проживет меньше и всех изведет своими ужасами и тоской.

То есть. Человеку охота жить. Для этого его психика должна быть настроена на жизнь и победу – оптимистически. Один, узнав правду, проживет лучше и больше. Как сэр Френсис Чичестер, заболев отправился в одиночную кругосветку на яхте впервые в истории – и дошел, и выздоровел к изумлению врачей, и прожил еще прилично. А другого правда пригнет и загонит в гроб раньше срока – он нуждается в утешительной лжи.