История одного карандаша (Рассказы) - Драбкина Елизавета Яковлевна. Страница 3

У Владимира Ильича я была в самом конце июня. А в первые дни июля произошли важные события. Петроградские рабочие, солдаты и матросы из Кронштадта и с кораблей Балтийского флота вышли на улицы с красными знамёнами и с требованиями: «Долой министров-капиталистов!», «Долой войну!», «Вся власть Советам рабочих, солдатских и крестьянских депутатов!»

Правительство вызвало войска и расстреляло безоружных демонстрантов. Оно отдало приказ об аресте Владимира Ильича Ленина и обещало богатую награду тому, кто найдёт и схватит Ленина живого или мёртвого.

Владимир Ильич вынужден был скрыться от грозящей ему расправы. Он переменил несколько квартир и наконец добрался до рабочего-большевика Емельянова, у которого неподалёку от станции Разлив был сенокосный участок. Владимир Ильич поселился в шалаше на этом участке.

Положение большевистской партии стало очень тяжёлым. Большевиков преследовали, арестовывали, приговаривали к смертной казни. Когда они пробовали выступать с речами или раздавали листовки, в которых говорили народу правду, их избивали.

Мне казалось, что в такое трудное время Владимир Ильич даже думать забыл о ребятах с детской площадки на Выборгской стороне. Однако в конце июля Надежда Константиновна сказала мне, что в воскресенье я должна собрать ребят и поехать вместе с ними за город, в Мустамяки.

— А деньги на билеты?

— Не надо. Всё будет приготовлено.

И действительно, в назначенный день и час на вокзале нас ожидал пустой вагон, который сумели достать наши товарищи железнодорожники. Они прицепили его к первому отходящему дачному поезду — и под визг и ликование ребят мы поехали!

В Мустамяках нас встретил старый работник партии Александр Михайлович Игнатьев. Ребята построились по четыре. Один мальчик вытащил кусок алого кумача, который припрятал за пазуху. Он водрузил его на палку.

Торжественно, с красным флагом, мы дошли до дома. Там для нас приготовили великолепнейшую пшённую кашу, сладкий чай с молоком, овсяные пышки — всё необыкновенно вкусное, и, главное, есть можно было сколько хочешь, досыта! Это сделали для нас товарищи по просьбе Владимира Ильича.

Скрываясь от Временного правительства, Владимир Ильич продолжал неустанно работать. Он писал книги, статьи и брошюры. Он передавал товарищам письма о том, как подготовить победу революции. И всё же он не забыл о ребятах с детской площадки на рабочей Выборгской стороне и позаботился о том, чтоб подарить им день счастья!

Весь этот счастливый день мы купались, гуляли в лесу, пели. Малыши пищали и катались в высокой, некошеной траве. Девочки плели венки.

И только Алёша Калёнов бродил словно зачарованный. Он молча подходил к цветам, смотрел на них, осторожно поглаживал листочки. А потом лёг на спину и долго глядел в бесконечное голубое небо.

Мы договорились с Александром Михайловичем, что приедем ещё раз. Но буря политических событий помешала это сделать. Обстановка в стране становилась всё более напряжённой. Владимир Ильич тайно приехал в Петроград и поселился на подпольной квартире у Маргариты Васильевны Фофановой, чтоб руководить подготовкой восстания. Вся рабочая молодёжь по мере сил и умения помогала партии, которая собирала силы для Октябрьского штурма.

И вот настал Октябрь, грозный Октябрь семнадцатого года. Кругом бурлило, как в котле. События неслись с невероятной быстротой. 25 октября рабочие, солдаты, матросы, руководимые Лениным и партией большевиков, свергли власть капитала. Теперь власть перешла в руки народа.

Стыдно, конечно, в этом сознаваться, но в те дни я совсем забыла о ребятах с детской площадки и об Алёше Калёнове. Каково же мне было, когда уже после Октябрьской революции я встретила в коридоре Смольного Владимира Ильича и он сразу же спросил меня об Алёше, а я должна была ответить, что ничего о нём не знаю.

— Как он живёт? Где он? — спрашивал Владимир Ильич.

— Не знаю, Владимир Ильич. Давно его не видела, — отвечала я.

— Как же так? Почему?

— Да я… Да мне…

С чувством глубокой вины слушала я Владимира Ильича. Он упрекал меня за то, что я забыла о рабочей семье, о которой обязана была позаботиться.

Потом Владимир Ильич велел мне пойти в комендатуру Смольного и от его имени передать работавшим там товарищам, чтобы они немедленно переселили семью Калёновых в квартиру какого-нибудь буржуя.

Два дня спустя я побывала на новой квартире Калёновых. Марья Васильевна Калёнова, не веря своему счастью, ходила по роскошному кабинету нефтепромышленника Гукасова. Алёша неотрывно смотрел на висевшие на стенах картины.

В конце ноября нам дали три комнаты в барском особняке на Литейном проспекте. Там решено было устроить детский клуб для ребят, которые летом ходили на площадку. Ребята гурьбой отправились туда. Натаскали дров, развели огонь, вымыли пол, — и в бывшем доме царского сановника открыли первый в Петрограде «Детский клуб имени мировой революции».

Все работы по клубу дети делали сами: они и кололи дрова, и топили печи, и убирали помещение, и чистили снег перед входом.

Весной 1918 года я уехала в Москву, но на Первое мая приехала в Петроград. Стоя у трибуны, я смотрела на проходивших мимо демонстрантов. И вдруг увидела ребят из нашего детского клуба.

Они несли большое знамя. На нём был нарисован земной шар, закованный в цепи капитала. Рабочий, одетый в красную рубаху, протянул руку стоявшему рядом с ним крестьянину. В другой руке он держал тяжёлый молот и разбивал им цепи. Надпись гласила: «Берегитесь, буржуи! Мы стоим на страже».

И тут я увидела, как из рядов демонстрантов выбежал мальчик. Он подбежал ко мне. Это был Алёша Калёнов. Он был по-прежнему худой, большие глаза его стали ещё больше, но теперь они светились счастьем.

— Я сам нарисовал это знамя! — кричал он мне. — Я сам!

Он рассказал мне, что его мама работает няней в детском саду. Там же, в детском саду, находятся его младшие братишки и сестрёнка. Сам он учится в художественной школе.

— Прощайте, я побегу, а то отстану от своих, — сказал Алёша.

Это была моя последняя встреча с ним. В следующий мой приезд в Петроград, летом 1920 года, я узнала, что комсомолец Алексей Калёнов добровольно вступил в отряд, отправлявшийся на фронт, и пал смертью храбрых в бою против банд Юденича.

Как горько, что белогвардейская пуля оборвала жизнь Алёши! Какой прекрасной могла бы быть эта жизнь!

Наверное, он стал бы художником и рисовал бы цветы. Но это были бы настоящие цветы — такие, какие он видел вокруг себя.

А главное — над этими цветами не висело бы мрачное, тёмное четырёхугольное небо, похожее на грязную спичечную коробку.

Нет, над ними было бы ясное, светлое, чистое небо, привольно раскинувшееся от края до края небосвода!

ВАНЯ ВЬЮНОК

Летом 1917 года я, автор этой книги, состояла членом социалистического Союза рабочей молодёжи — одной из тех организаций, из которых в будущем вырос многомиллионный Комсомол.

Среди членов Союза молодёжи был невысокий шустрый паренёк, которого все звали просто Ваня, а вместо фамилии Скоринко — прозвищем «Вьюнок», данным ему за необыкновенную живость, подвижность, весёлую бесшабашность.

Где бы ни затевался спор, куда бы ни надо было проникнуть агитатору-большевику, перемахнув для этого через забор или же пробравшись в щель, сквозь которую, казалось, могла пролезть только кошка, Ваня Вьюнок был тут как тут. Он не боялся ни бога, ни чёрта, ни пушек, ни пулемётов, пошёл бы один против целой дивизии, но испытывал невероятный, прямо панический страх перед своим отцом.

Отец этот, рабочий Путиловского завода, суровый, богобоязненный, воспитывал своё единственное чадо «в строгости»: учил сына, что от поклона хозяину голова не отвалится; что политики — болтуны и балаболки, а истинный рабочий должен надеяться только на свои руки. В 1905 году отец на некоторое время поверил Гапону, который уговорил рабочих взять иконы и пойти просить помощи у царя. Но после того, как царь расстрелял безоружных рабочих, пришедших к Зимнему дворцу вместе с жёнами и детьми, отец Вани разочаровался и в Гапоне, и во всякой революции.