Дембель против бандитов - Ахроменко Владислав Игоревич. Страница 8

— Ничего, пользы от них больше…

В то морозное январское утро на крыльце новоселовского дома беседовали муж и жена Федоровы. Яша, Галя, их двое племянниц и четверо детей-погодков были первыми цыганами, поселившимися в этом пригороде. В слободке о них говорили разное. Одни утверждали, что из Калуги, откуда переехали Федоровы, их якобы выгнали по распоряжению цыганского барона, потому что Яша крупно проворовался у своих. Другие свидетельствовали, что Федоровы уехали по доброй воле, поскольку сильно конфликтовали с калужскими ментами. Третьи уверяли, что у этих людей в городке объявились какие-то дальние родственники, которые обещали отписать им в наследство большую квартиру с условием переезда из Калуги… Как бы то ни было, но сразу же по приезде в Новоселовку Федоровы купили подвернувшийся по случаю длинный дом из силикатного кирпича, лучший в слободке, где и поселились всей своей шумной вороватой оравой.

Во многих традиционных цыганских семьях мужчины, как правило, целыми днями бездельничают. Любая работа для них оскорбительна, любое ремесло их унижает. Деньги в дом обычно приносят женщины, добывая их исконным национальным промыслом: мелким мошенничеством, гаданием, воровством, попрошайничеством и спекуляцией. Яша Федоров с самого начала дал понять, что замечательная народная традиция не работать — явно не для него. Едва обустроившись, Яков деятельно занялся собственным бизнесом, столь же своеобразным, сколь и прибыльным.

Год назад во дворе Федоровых был замечен инвалид — безрукий мужичок неопределенного возраста со спитым, пепельного цвета лицом. Инвалида этого периодически встречали и у здания железнодорожного вокзала, где он клянчил деньги, представляясь «беженцем из Таджикистана». Затем инвалид исчез и вместо него появились трое чумазых детишек лет восьми-десяти, два мальчика и девочка. Детишки день-деньской шастали по улочкам города, приставали к прохожим, гундося традиционное: «Простите великодушно, мы люди не местные… от поезда отстали, мамка заболела… подайте на билет!..» Затем один мальчик куда-то пропал и вместо него появились две пропойного вида старухи, матерившиеся по утрам на всю Новоселовку. Одна старуха-сквернословка целыми днями сидела на паперти Екатерининской церкви, держа на коленях нечто, напоминавшее закутанного младенца. Другая нищенка, с лицом, покрытым отвратительными красными струпьями, была поставлена у Петропавловского собора, что на главной улице, места людного еще и потому, что собор этот располагался напротив популярной в городке рюмочной «Холодок». Спустя три месяца старуху «с ребенком» у Екатерининской церкви сменил молоденький слепой в допотопных синих очках, с облезлой овчаркой на поводке. На шее собаки висела аккуратная картонка с трогательной надписью: «Подайте на лечение поводырю — четвероногому другу». А чумазые беспризорные детишки тем временем переместились в электрички, идущие на Москву: шлялись по вагонам с протянутой рукой, выводя заученно: «Подайте Христа ради, мамка умерла, похоронить не на что…»

И инвалиды, и старухи, и детишки и были теми самыми «батраками» цыгана Яши, о которых он беседовал с женой. «Батраки» эти были его полнейшей и безраздельной собственностью, такой же, как дом или микроавтобус: всю выручку они отдавали хозяину, получая взамен кров, скудную пищу и иногда — по стакану дешевой водки.

Бизнес Федоровых процветал.

Это лишь кажется, что нищим подают немного. «Птицы помалу клюют, а сыты бывают», «С миру по нитке — нищему рубашка» — в справедливости этих старых истин Федоровы убеждались каждый день, подсчитывая отнятое у «батраков» подаяние.

Эти несчастные попадали к новоселовским цыганам разными путями. Чаще всего обманом, шантажом, примитивными посулами их завлекали в слободку, где Яша предусмотрительно отбирал у бездомных инвалидов документы (если таковые имелись). Иных Федоровы выменивали или покупали у коллег-цыган в других подмосковных городах и в столице, где «рома» промышляли таким же бизнесом. Несколько дней новички содержались дома на всем готовом, после чего следовала фраза: «Пожрали? Отдохнули? Отогрелись? Водяры на халяву напились? Теперь отрабатывать придется…» Строптивцев били, держали в холодном сарае с крысами, не давали спать, морили голодом — как правило, через неделю ломались даже самые стойкие.

Да и куда было податься бездомным, бесправным инвалидам бомжеватого вида, без документов, без денег, без знакомств, да еще в чужом городе? Они неминуемо попали бы в спецраспределитель МВД за бродяжничество и нарушение паспортного режима, если бы пошли в ближайший райотдел милиции.

И все было бы хорошо для Яши, если бы не злобинские бандиты. Уже спустя три месяца после начала бизнеса в Новоселовку приехал известный всему городку темно-синий «Форд-Скорпио» со Сникерсом и его друзьями. Несомненно, бандиты уже подсчитали, какой доход приносят Яшины «батраки», и потому сразу же после угрюмого «здрасте» объяснили, что город — удельная вотчина Злого и за работу в этом городе надо платить. Темпераментный Яков хотел было впасть в амбицию, заявив, что он-де цыган и русские бандитские разборки ему по хрену, однако был срезан неопровержимым аргументом: «Если не согласен — в твоем таборе одним инвалидом станет больше… В мусорню не ломанешься, потому как придется о своем бизнесе сраном рассказывать, а это уже статья УК… Жить надоело, свобода наскучила, а?..»

О том, что бандиты в этом городке способны на многое, в том числе и на запугивание непокорных коммерсантов с помощью ментов поганых, цыган Яша знал хорошо. И, трезво оценив собственные шансы в незнакомом городе, призадумался. Подумав для приличия несколько дней, согласился, тем более что злобинские «крышники» пообещали выпутывать и самого Якова Федорова, и его «батраков» из неприятных протокольных ситуаций Административного кодекса вроде «нарушения паспортного режима» или «попрошайничества». К тому же разум — гибкий утешитель: мол, если почти весь город платит бандюгам, что мне, бедному цыгану, остается?!..

…Вытерев промасленные руки грязной ветошью, Яша присел на крыльцо, выбил о перильце трубку, набил табаком, закурил.

— Галя, ты их уже накормила? — бросил он жене, глядя, как та вытирает мокрые от помоев руки о платье.

— Ага, — низким голосом отозвалась она, — сейчас выведу…

Минут через десять дверь дома раскрылась и на пороге появился первый «батрак». Это был седовласый благообразный старик приятной внешности, одетый в поношенные офицерские галифе и старенькое, но чистое пальтишко. Левой руки у старика не было, и пустой рукав пальто был аккуратно заправлен в боковой карман. На одном лацкане пальто тускло отсвечивали три медальки: «За боевые заслуги», «За взятие Берлина» и «50 лет Вооруженных сил». На другом краснел орден Отечественной войны со сбитой эмалью на звездочке. Этот «батрак» являл собой законченный типаж «Всеми забытый ветеран». Если бы не отсутствующая рука, его портрет вполне можно было бы поместить на поздравительную открытку «С Днем Победы!». Цыган Яша, природный психолог, отлично просчитал, что человеку, лишившемуся руки на войне, будут подавать куда больше, чем чумазым детишкам с их набившим оскомину причитанием «мы люди не местные…». Впрочем, старик имел к Отечественной войне такое же отношение, как и сам Федоров. Награды, этот необходимый реквизит в попрошайничестве, были куплены Яковом неделю назад на городском рынке у какого-то грязного ханыги взамен прежних — медалей «За отвагу», «За оборону Севастополя» и ордена Славы 3-й степени, которые лжеветеран умудрился пропить за первые же два часа «работы».

— Подойди-ка сюда, Гриша, — поманил пальцем цыган и, заметив в глазах старика неподдельный страх, успокоил ласково: — Не бойся, бить больше не буду…

Гриша, еще не веря в то, что его действительно не будут бить, сделал несколько шажков вперед — ордена-медали звякнули на лацканах.

— А теперь повтори, что ты должен говорить на вокзале, — приказал Яков.

— Что… офицер, ветеран, воевал, а теперь жить негде, квартиру отобрали…