Убийца по имени Ной - Горбачева Наталья Борисовна. Страница 6

Да, действительно, все правильно: много грехов совершает человек, он ищет Бога, но не находит, потому что очень горд, под себя хочет Бога найти. А нужно стать как дети — и Бог сам войдет в сердце. Все правильно. А эти парни и правда уже стали как дети, и в нем, в Викторе, увидели такого же ребенка. Поэтому Бог и соединил их. И не нужны никакие попы, которые сплошь продались власть предержащим.

Тут Виктора немного покоробило. Ребята это чутко уловили и тут же исправились, сказали, что безгрешных нет вообще, а у попов особый путь, они тоже могут спастись. Служение в обычной, как сказали парни, церкви — это первая обязательная ступень их очищения. В их — истинной — церкви, в которую звали парни, есть гуру, который окончательно избавился от греха путем истинного очищения. И этот гуру — бывший поп.

Разговор длился больше часа. Подошла официантка и вежливо попросила всех троих покинуть помещение и продолжить свои дебаты в другом месте.

Виктор с ненавистью посмотрел на нее, на пришелицу из ужасного современного мира, где человек человеку волк. Парни же из истинной церкви были настолько миролюбивы и благожелательны, что после небольшого диалога с ними официантка стала извиняться и расшаркиваться, попросила перейти в укромное место — было такое для постоянных или богатых клиентов в небольшом зальчике под пальмой, где были уже не стойки, а столы со стульями.

— Я сама ее из финиковой косточки вырастила, — призналась девушка. — Я скажу хозяину, он вас не будет беспокоить.

Виктор был потрясен тем, как быстро все уладилось. Истинно эти два парня были словно дети. Виктору безумно захотелось стать таким же, прямо сейчас.

— Я не поверил вам сначала, — проникновенно сказал он и заметил, что все внимание парней переключилось на официантку. Виктор готов был расплакаться. — Простите меня! Я даже не спросил, как вас зовут.

Первый уже вручил анкету официантке, та заинтересованно спрашивала, что да как…

— Земное имя не имеет значения, — суховато ответил второй. — У всех будут другие имена, небесные. Мы обращаемся друг к другу «брат» или «сестра». Но это очень ответственное имя. Мы не даем его первым встречным.

— Я и не прошу… — растерялся Виктор.

— Все придет в свое время, — замял оплошность второго первый. — Сейчас можешь называть нас серафимами…

— Это имя? — удивился Виктор и мысль о сумасшедшинке снова вернулась к нему.

— Это наше олицетворение.

— Понятно… И что же мне делать дальше?

— Дальше с тобой нужно работать, — сказал первый, плавно перейдя в разговоре на «ты». — Ты избранный…

— Вы обещали помочь найти Ольгу, — перебил Виктор.

— Она сама найдется после того, как ты очистишь себя.

— Но это долго…

— Ребенок рождается через девять месяцев — как же ты хочешь нарушить закон? — Сухость появилась и в голосе первого.

— А пошли вы в жопу! — неожиданно для себя самого вновь ругнулся Виктор. Он поднялся с удобного стула и пошел к выходу, не оборачиваясь. Он уже знал, что стоит обернуться — они снова его обаяют.

— Брат, брат! — крикнул вслед, кажется, первый.

— Тамбовский волк тебе брат! — Виктор стиснул зубы и не обернулся.

VII

Солнце пригревало вовсю. В грязных и холодных лужах купались и чирикали воробьи. Трудно было не улыбнуться, глядя на них, а если бы еще подслушать, что они обсуждают… «Какую чудесную и глубокую лужу мы нашли, как легко дышится у воды, какая дружная у нас семья, какой огромный кусок булки обронил человеческий ротозей — тут и завтрак, и обед, и ужин!» В душе Виктора рождался вольный перевод воробьиного чириканья. Наивные! На этот кусок булки вдруг набросилась вся стая, а уволок его, конечно же, самый сильный. Оставшаяся без завтрака семейка отлетела на ближайшую березу.

Что было дальше, Виктор не видел: прошел и сразу все забыл. Мозг больше не вмещал никаких впечатлений. Упасть бы сейчас и заснуть и проснуться только тогда, когда снова все встанет на свои места: найдется Ольга, восстановится душевное равновесие, забудутся последние разговоры с родителями пропавших девушек. Пусть они, родители, займутся их поисками — он, Виктор, сыт по горло.

Зверь на ловца бежит. Остановился проезжавший мимо «жигуль», Виктора окликнул его дружок Женька. С ним были две девицы, выкрашенные в жгучий черный цвет. Как цыганки. Был у них какой-то праздник — то ли день рождения, то ли Восьмое марта. Да-да, Восьмое марта, Международный женский день — надо же, у Виктора из головы вон… У него ведь и подарок был припасен для Оли — агатовые бусы.

Поехали к одной из девиц. В процессе общения выяснилось, что нынче все-таки не восьмое марта, а десятое, но все равно женский день — не в международном, а в местном масштабе одной, отдельно взятой квартиры. Никому не запрещено устраивать такие праздники.

Сценарий был известный и давно отрепетированный. Сначала много пили, закусывали бутербродами с дорогой ветчиной и швейцарским сыром, хотя точно так же пошла бы и килька в томате, но ведь ее теперь поди найди! Только деньги из народа выколачивают — вокруг этой проблемы вертелись все разговоры. Девицы оказались большими знатоками по этой части. Не только в теоретическом, но и в практическом плане. Хорошо, что Виктор потратил свои деньги на сосиски с кофе. Были бы у него сейчас деньги, девицы распорядились бы ими в одно мгновение. Согласились девицы и в постель лечь, но не раньше, чем обобрали Женьку до нитки, — у него осталась бумажная мелочь на проезд в трамвае. «Жигуль» давно уехал — он был нанят.

Бросили жребий: кто с кем. Виктор и не помышлял ни о чем таком — просто напивался, чтобы забыться. Но сценарий требовал заключительного акта. И как известно, из песни слова не выкинешь…

Состоялся ли этот акт или он только предполагался — Виктор не мог себе ответить. Помнил, что прилепилось вдруг к нему что-то холодное, как лягушка, — тело голой цыганки, но уже не жгуче-черной, а блондинки. Парик, что ли, сняла вместе с одеждой?.. И это мертвенно-холодное тело хотело разжечь в нем страсть; говорило какие-то непристойности, целовало ярко-красными губами, обвивало молочно-белыми руками — ничего живого, теплого… Тело долго терзало его в надежде удовлетворить себя, но безрезультатно. Молочно-белая рука шлепнула его от злости по лицу, а нога пнула в живот — наверно, чтобы привести в чувство. Но чувство было одно — гадливости. Вернее всего, акт так и не состоялся.

Неожиданной была развязка. Когда наконец Виктор добрался до дома — снова ночью, он долго не мог войти в подъезд: почему-то стало страшно. Некоторое время он нерешительно топтался у двери, прислушиваясь к внутренней жизни дома и ожидая, чтобы кто-нибудь вышел.

В подъезде было темно, но в этом не было ничего странного: новые лампочки выкручивали, как правило, в течение недели. Виктор ощупью стал подниматься по ступенькам. И на втором этаже на него напали: кто-то схватил его за руки и заломил назад, и пока он не вырвался, другие сильные мужские руки нанесли ему несколько ударов под ребра, в шею — куда попало.

— Помогите! — заорал Виктор.

Он не знал, с кем борется и борется ли вообще, потому что и без того еле стоял на ногах. Его несколько раз толкнули в стену, не выпуская из цепких рук. Виктор понял, что его хотят не избить — скорее напугать…

— Не поможет тебе никто, — прошипел один из нападавших, и сразу послышался топот убегающих ног.

Виктор перевалился через перила, его рвало. Наконец он медленно пошел наверх.

На одной из площадок он столкнулся с Пашкой.

— Витек, это ты? Что это с тобой? — спросил тот удивленно.

— Избили.

— Кто? Чего на помощь не позвал?

— Кого? — усмехнулся Виктор. — Ладно, я пошел.

— Давай доведу, с фонариком вот…

— Не надо.

— Тебя ограбили, что ли?

— Оставь меня… — еле слышно произнес Виктор.

— Может, мне сегодня не ездить? — испугался чего-то Пашка. — Да нет… это какие-нибудь болваны дом перепутали. У нас тут никто такой не живет. Много их было-то?