Цена ошибки. Трилогия (СИ) - Грибанов Роман Борисович. Страница 4

— Только тогда у вас ракета не с ядерной БэЧе была. И вы были в КапЯре, а не возле ФРГ?

— Да. Но ты не думай, лейтенант, что тебе одному страшно. Всем страшно, только дураки не боятся. Но дураков в ракетные войска не берут.

— Ракета поднята! Доклад первого номера вернул их в реальность из тихого разговора.

"Так". — Подумал Борис. "Всем страшно, все боятся. Не думай, что ты такой особенный".

— Ослабить захваты! Скомандовал он. Настала самая ответственная часть подъема. Если вдруг окажется, что ракета стоит с наклоном, то, когда первый номер начнет опускать стрелу, она просто вырвет ветровые болты и упадет на расчет. На него. С тремя тоннами азотной кислоты, с почти тонной горючего, которое похлеще керосина. И с ядерной боевой частью в триста килотонн. Борис невольно поежился. "Какого хрена!" — вдруг обозлился он на себя. "Я же сам проверял стол и смотрел на кренометр! И, вроде, ракета не прилегла ни к захватам, ни к стреле".

— Развести захваты! Отвести стрелу! "Ну, точно, что я трясусь все время! Стоит себе спокойненько. Вот, мля, и стояла бы себе так".

— Опустить стрелу!

Первый номер щелкнул тумблером, стрела пошла вниз.

— Ракету в вертикаль! Первый и четвертый номера при помощи начальника расчета наведения стали регулировать четыре тарели под стабилизаторами ракеты. — Есть вертикаль!

— Провести ГИ! Есть провести генеральные испытания! Ответил заскучавший было старший оператор.

— Навести ракету! НРНР уже закрепил к ракете угломер. Не дожидаясь конца команды, первый и четвертый номера, повинуясь жестам НРНР, начали крутить стол с ракетой вокруг вертикальной оси все теми же стальными стяжками. Негруца на угломере стал ловить марку теодолита.

— ГИ норма! Доложил старший оператор. Теперь, в основном, пошла его работа

— Схему в боевое!

— Есть схема в боевом!

— Подготовить к выстрелу систему АПР*!

_____________________________________________________________________________________

* АПР — система аварийного подрыва ракеты. Находится на ракете 8К14 и разрушает её, не вызывая детонации боевой части, при значительном отклонении ракеты от заданного курса или сбоя в работе двигателя.

АПР готова!

— Ввести высоту!

— Высота введена! Отрапортовал СО.

— Какая? Тихо спросил Борис.

— Низкий воздушный. Кому- то мало не покажется… Также тихо ответил оператор.

— Ракета наведена! — Это уже Негруца. "Быстро он" — подумал Борис. "Так мы и норматив на "отлично" перекроем". Он уже успокоился. "Делай, что должно и пусть будет что будет"- так кажется, сказал кто- то древний. "Мда, древний. А что если сегодня история Земли закончится? Нафиг, не заводись. Ты действительно должен делать то, что должен".

— Ввести дальность! Скомандовал он оператору и пошел к угломеру проверять углы наведения.

"Угол… все так, как на карточке".

— Дальность введена! Отрапортовал старший оператор.

Борис метнулся обратно к нему в кабину. "Да, значения циферблатов управления числом поворота шагового электродвигателя автопилота ракеты совпадают с числом на карточке. Число большое, это под триста километров получается. И угол наведения у Негруцы двести пятьдесят с гаком. Ни хрена себе, мы и в самом деле за Гамбург стрелять собрались!". Он хотел подбежать к машине управления, но капитан уже сам вышел к нему.

— Товарищ капитан! Пусковая установка в готовности номер один! — внезапно пересохшим голосом крикнул он.

— Отлично, лейтенант! Меньше тринадцати минут, ты перекрыл норматив.

— Батарее оставаться в готовности номер один, ждать команды! Расчетам завтракать сухпаем на своих местах! После завтрака отрыть щели для укрытия личного состава!

Через полчаса к капитану подошел, прихрамывая, пожилой немец.

— Герр гауптман, битте. Он протянул капитану небольшой листок.

— Что это? Спросил Живодеров.

— Dies ist Rechnung fur Kohle. Это есть счет… за Kohle. Ваш унтерофицир требоваль дым… des Rohres, — он показал на трубу.

— А, вы просите оплатить уголь? Для дыма? Я могу написать расписку, мой командир поставит печать, позже, днем. Ферштейн?

— Я, я, — закивал немец. — Vereinbaren.[1] — Потом замялся, но все же спросил, не глядя капитану в глаза:

— Герр гауптман, sagen Sie mir,[2] это война?

— Учения! — как можно более спокойным тоном ответил Живодёров.

— Irgendwie Ich glaube, Sie betrugen mich…[3] — пробормотал немец.

— Как это случилось? Wie ist es? — неожиданно для себя спросил капитан, показав рукой на хромую ногу немца.

— It? Im Jahr 1944, eine Bombe von einem amerikanischen Flugzeug in Lubeck,[4] — хмуро пояснил немец и захромал в сторону котельной.

____________________________________________________________________________

* Согласен (нем.)

** Скажите мне (нем.)

*** Почему-то я думаю, что вы меня обманываете (нем.)

**** Это? В сорок четвёртом, бомба с американского самолёта, в Любеке (нем.)

Майор Остащенко испытывал странное ощущение. Ему казалось, что он раздвоился. Одна часть его сознания по — прежнему командовала дивизионом, указывала места расположения технической батареи и командного пункта, проверяла маскировку, отвечала на вопросы командира бригады и решала сотни других важных и неважных дел, вроде подписи и печати на забавной расписке, которую ему предоставил комбат-два Живодеров. Она, эта часть, еще удивилась простоте решения по маскировке, которое придумал капитан. Ведь бюллетень Метео-44 обещал устойчивый слабый ветер один метр в секунду в южном направлении как минимум еще сорока восьми часов. А это значит, что пусковые установки второй стартовой батареи капитана Живодерова будут хорошо прикрыты с воздуха. Ведь на пусковую установку с поднятой ракетой маскировочную сеть не натянешь, как это сейчас делал весь дивизион с другой техникой. Остальные пусковые позиции двух других батарей пришлось укрывать более привычным способом, располагая их на опушках и просеках лесного массива.

А вот другая часть его сознания испытывала странное чувство, почти дежа вю. Майора Остащенко не покидало ощущение, что все это с ним уже когда — то было. И что вся эта суета и подготовка является только прелюдией, вступлением к чему — то гораздо более важному. И гораздо более страшному. И тут он, наконец вспомнил, когда. Эта рутинная, почти повседневная возня, вообще-то обычная для всей его военной службы в армии, именно сегодня до боли напоминало то памятный день, случившийся с ним вот уже больше девятнадцати лет назад. 26 сентября 1943 года. Точно, совершенно похожие ощущения. Такой же заполошный, длинный день, который, казалось, никогда не кончится. Он был тогда младшим сержантом, простым наводчиком орудия тридцатой отдельной истребительно — противотанковой артиллерийской бригады седьмой гвардейской армии Степного фронта. Они тогда весь день, без отдыха, сколачивали плот, потом, к вечеру, пользуясь ненастной погодой и рано легшим туманом, спускали его в широченный Днепр, с матюгами затаскивали на него свое орудие, потом вязали к плоту ящики с боеприпасами. А потом был короткий сон и следующий день, который он не забудет никогда. Они форсировали Днепр в предрассветном сумраке в первой волне со стрелковом батальоном. Ему тогда неоднократно повезло в это день, 27 сентября 1943 года. Он не пошел ко дну вместе с плотом, как другие расчеты его батареи, потопленные разрывами немецких мин и снарядов. Его не срезало пулеметными очередями из немецких дзотов, как многих других его товарищей, когда они под огнем возились по пояс в воде, стаскивая такую тяжелую в тот момент сорокопятку. Он не поймал в грудь минометный осколок, волоча к берегу снарядные ящики, как второй номер его расчета. Напротив, они успели вытащить и развернуть орудие, открыв огонь и прямой наводкой уничтожить семь огневых точек врага, что позволило батальону, вернее, тому что от него осталось, выбить немцев из села со смешным названием Бородаевка. И потом он остался жив, когда его жизнь превратилась в один сплошной кошмар отражения немецких атак, с редкими передышками на сон. Который часто приходилось прерывать на разгрузку редких порций снарядов, ночью на лодках, доставляемых через Днепр. Вплоть до самой кульминации 2 октября 1943 года. Тогда немцы решили покончить с надоевшей занозой, крохотным плацдармом, бросив в атаку на их измученный батальон, давно поредевший до роты, свежий батальон и пять танков. В тот день он, фактически, спас всех, на редкость хладнокровно подпустив танки на двести метров и точными выстрелами подбив три из них. Остальные танки отступили, пехота немцев залегла под огнем стрелков и его осколочных снарядов, а потом и вовсе откатилась назад.