Посланники Великого Альмы (СИ) - Нестеров Михаил Петрович. Страница 78

Итак, Джулия знала только то, что девочка отказывается принимать пищу, решив тихо уйти из жизни. Она готовилась стать жрицей, свято верила в Бога, и Джулия уже знала, что только одна тема предстоящего разговора может спасти девочку. Хотя Литуан долго беседовал с Аницу, но она слушала его, молчаливо и твердо стоя на своем.

— Пойдем со мной, Тепосо, и постарайся быть точен, переводи мои слова взвешенно, и если что непонятно — лучше переспроси. Жизнь девочки в твоих руках.

— Можешь положиться на меня, — твердо проговорил вождь.

Джулия невольно хмыкнула, уловив в его голосе интонации Лори.

Но Тепосо был строг и серьезен. Его лицо горело возмущением, и он почти не отводил глаз от стены высоких деревьев, за которой была ещё одна стена — кирпичная, приютившая за своей толщью скверну.

Джулия тихо подошла к Аницу и села рядом. Тепосо устроился напротив них, опустив ноги в ручей.

— Давай мы с тобой представим вот что, — тихо начала Джулия, смотря на чистое дно ручья. — Представим, как Бог создал мир. — Она старалась говорить убедительно, спокойно, чтобы её речь не была навязчивой и поучительной.

Тепосо таким же тихим голосом начал переводить, изредка поглядывая на Аницу, открывая для себя тайны сотворения мира. Он дивился своей памяти, которая наверняка это знала, но в силу каких-то причин забыла. Для него все так было понятно, даже как-то торжественно просто, что он вновь поймал себя на мысли, что не знает это, а просто вспоминает. Ведь не должно было быть иначе, когда вначале Бог сотворил небо и землю, отделил свет от тьмы и назвал это днем и ночью. А как можно было забыть второй и третий день великого сотворения, когда появилась вода и суша, названная землею, и она чудесным образом вмиг покрылась зеленой травой и деревьями, приносящими плоды.

И Аницу слегка приподняла голову, поймав глазами лучи одного из двух светил, управляющих днем и ночью. Ящерицы и кузнечики, рыбы и птицы, которых она сейчас видела и слышала, предстали перед ней, будто именно сейчас был четвертый день, когда сказал Бог: «Да произведет вода пресмыкающихся, душу живую; и птицы да полетят над землею, по тверди небесной; плодитесь и размножайтесь…» Она соглашалась с Богом, когда он, видя дело рук своих, говорил, что это хорошо… А вот день шестой, когда по образу своему и подобию сотворил он человека, дабы властвовал он над рыбами и над птицами, над скотом и над всей землею.

— … И люди — его творение, — продолжала Джулия. — И создал он их для цели, известной только ему. Бог велик, в его руках тайны мироздания, и он один знает великий секрет смысла жизни. Вот если мы с тобой задумаем определить — в чем он, смысл жизни, мы окажемся в затруднительном положении. Я долго искала ответ на этот вопрос и даже дошла до того, что предположила, что мы — некое орудие в руках Бога. И тогда получилось что-то зловещее, что-то не от Всевышнего, который добр и милосерден. Значит, это не то. А может, своим орудием нас считает дьявол — вечный соперник Бога, который хочет зла? Растление и зло — вот его сущность, превратить изначальное слово «человек» в страшное — «орудие». Но давай оставим дьявола, не он сотворил мир и не ему знать ответа на вопрос — в чем смысл жизни.

Бог дает жизнь — и только он вправе распоряжаться ею. Уйти из жизни, совершить самоубийство — значит пойти против Бога, совершить величайший из земных грехов. Повторяю: мы не знаем цели Бога и, самовольно уходя из жизни, ставим препятствия на пути его могучего замысла; рушим его идеи, приводя своим слабым характером его в гнев.

Если рассуждать дальше, то получится, что естественная смерть как бы является той малой частью смысла жизни. Только маленькой частью, остальное — там, за пределами нашего понимания. Но Бог откроет нам завесу, когда мы предстанем перед ним, упадем на колени и будем с благоговением взирать на него, поняв, наконец, его грандиозный замысел. Для нас перестанет быть тайной смысл мироздания, и мы станем маленькими частями чего-то большого, непостижимо великого, над чем так долго трудился Бог. Он дает нам мучения, сжигающие наши тела и души, чтобы там, наверху, мы были, может быть, ещё крепче. Клинок выходит крепким только тогда, когда его раскалят в огне, закалив холодной водой.

Аницу слегка повернула к ней голову, и Джулия впервые услышала её голос — красивый и мелодичный.

— А моя мама, сестры и братья — они тоже совершили грех?.. Я просто хочу присоединиться к ним. Если они совершили грех и Бог покарал их, я хочу разделить их участь.

— Знаешь, девочка, это большая проблема. Бог все видит, и это не было самоубийством. Это он сам позвал их.

— Но я чувствую, что Бог зовет и меня.

— Тебя зовет не Бог, тебя зовет дьявол. Ты только представь себе: вот ты ушла из жизни — мы только представляем это, — и встретила на небесах свою мать, и она тебя спрашивает: «Что там? Ты сделала то, о чем просил нас вождь? Ты сумела спасти род альмаеков своим женским началом?» А ведь это была воля не только вождя, его устами говорил Господь. Вас осталось мало, и вам во сто крат будет тяжелее, но от этого и славен будет ваш род, будет могуч, если из жалкого, угасающего уголька вы вновь запылаете. И ваши дети и внуки будут гордиться вами. А если ты уйдешь из жизни, тебе не простят этот поступок здесь и уж конечно там.

Джулия незаметно перевела дух, стараясь не выдавать внутренней дрожи.

— Ты простила свою мать, поняла ее?

— Да.

— Вот видишь, значит, ей, мученице, уготовано двойное прощение — тобой здесь, на земле, и Богом — на небесах. А кто простит тебя?.. Тебя будут жалеть, поминая слабоволием, а твоя мать останется в сердцах как сильная, гордая женщина. Вот различие между двумя самоубийствами. Если тебе жалко только себя, что ж, уходи. А если тебе жалко остальных — ещё меньших, чем ты, детей, то ты останешься.

— Но ведь они все узнают, будут жалеть меня.

— Нет, девочка. Они будут гордиться тобой, твоим сильным характером, зная, что ты не сломалась. Зная, как тебе тяжело и больно. Они будут любить тебя и почитать как сильную девочку.

— Похоже, ты все знаешь, — вздохнула Аницу и решилась взглянуть на Великую Богиню Дилу.

Джулия приняла её в свои объятия, тихо раскачиваясь из стороны в сторону. После долгой дороги она даже не умылась, но слезы, хлынувшие из глаз, исправили положение, ручейками смывая со щек въевшуюся пыль.

Аницу ладонью вытерла ей лицо.

— А ты правда жена Альмы?

— Нет, дитя, у меня другой муж, его зовут Самуэль.

— А он — Бог?

— О, да! — сквозь слезы улыбнулась Джулия, взяв девочку за руки. Знаешь, я что-то проголодалась. Не составишь мне компанию?

— Можно, я ещё немного посижу здесь?

— Конечно, можно.

Джулия поцеловала Аницу в лоб и кивнула Тепосо: «Пошли».

Отозвав в сторону Лори, она положила ей на плечо руку.

— Лори, я тебе больше не командир, и ты вправе вот с этого момента не подчиняться моим приказам.

— Можешь не продолжать, Джу, я — ясновидящая.

— Вот поэтому я к тебе и обращаюсь. Я тебе и слова не скажу, если узнаю, что за сегодняшнюю ночь ты перебьешь весь гарнизон в городе. Я равнодушно пройду мимо трупов, но… Лори, один из них должен остаться жив, и ты приведешь его ко мне. Это условие.

— Послушай, Джу, я хочу рассказать тебе одну историю. Дело было ещё до знакомства с тобой. Один маньяк взял заложников в шахте и — вот мерзавец! Обещал взорвать и затопить шахту. Я взяла его, Джу, хотя мне пришлось спуститься за ним под землю на полкилометра.

— В прошлый раз это было двести метров.

— Да?.. Ну может быть. Так я что, уже рассказывала?

— А кроме того, не было никакой шахты.

— Ты не веришь мне, Джу?!

— И не было маньяка.

— Но он мог там быть, понимаешь?

— Понимаю. Просто ты хотела сказать, что достанешь этого подонка из-под земли.

— Точно. Я его достану, ты уж поверь мне. Я вернусь в будущее, я приволоку с собой бурильную установку, я привяжусь к буру, я…

— Я верю тебе, Лори.