Моряк (Рассказы) - Кипнис Ицик. Страница 6
Он кинул сумку наземь и стал тихонечко подкрадываться к Маринке. Носки зашевелились, Маринка выглянула, засмеялась и, недолго думая, давай закидывать Мишку снежками.
— Ах, ты так! — разгорячился Мишка. И тоже давай швырять снежок за снежком.
Мишка и Маринка забыли обо всем на свете. Щеки у них запылали. Они без конца хохочут и без устали нагибаются за снежками.
Вдруг, откуда ни возьмись, примчалась Кнопка — Мишкина дворняжка. Она забегала, засуетилась.
— Кнопочка, ко мне! — закричала Маринка.
Кнопка, барахтаясь в снегу, побежала к Маринке.
— Кнопка, — строго позвал Мишка, — куда пошла! Ко мне!
Кнопка повернула к Мишке.
Она забегала с веселым лаем от Мишки к Маринке, от Маринки к Мишке, виляя хвостом и от всей собачьей души радуясь зиме.
А снег сыплет и сыплет, а ребята все резвятся и резвятся! Потом Маринка запыхалась и сказала:
— Хватит снежками, давай лучше человеков в снегу делать.
— Каких человеков?
— А вот каких, смотри!
Она подошла к Мишке и вдруг — как толкнет его в сугроб. Мишка с хохотом повалился, вскочил, а она опять его — в сугроб; он еще вскочил, а она опять его… И каждый раз в снегу отпечатывался «человек».
Маринка развела руками:
— Ой, сколько человеков!
И вдруг — бух в сугроб! Это Мишка ее толкнул за то, что она его толкала. И от Маринки тоже в снегу отпечатался замечательный «человек» — в сапогах, руки расставлены.
— Руки у него, — сказал Мишка, — коротенькие.
— Нет, руки впору, — сказала Маринка, — ноги очень чересчур длинные.
А Кнопочка понюхала «человека» в снегу, помахала хвостиком и два раза пролаяла — значит, «человек» ей понравился!
А Кнопочка понюхала «человека» в снегу…
Вдруг откуда-то Маринкина мама закричала на всю тихую, белую, пушистую улицу:
— Маринка-а! Ты где пропада-аешь? Домой пора!
Маринка убежала. Мишка и Кнопка остались с носом. Какая она нехорошая, Маринка, — даже не сказала «до свидания»! Правда, Кнопочка?
Но Кнопка тоже убежала — за Маринкой. Тогда и Мишка поплелся домой. Прошел двор, поднялся на крылечко, стряхнул с себя снег и только собрался, как всегда, переложить книги в левую руку, как вдруг хватился: а сумка?!
Миша испугался. Упустил сумку! Он скорей побежал на то место, где они с Маринкой играли.
А там все чисто, гладко, покрыто ровным снегом: ни сумки, ни книг — ничего!
Как же быть? Мишке стало холодно.
За воротником мокро, ногам сыро, руки озябли, и в кончиках пальцев так щиплет. Скорей бы домой, в тепло, поесть бы чего-нибудь! Книги совсем еще были целехонькие. И сумка новая, недавно купленная.
В глазах у Мишки — слезы. Понурив голову, голодный, холодный, он добрался до дому. На лесенке он споткнулся — что такое путается под ногами? Он посмотрел — Кнопочка!
Мишка вытер глаза, нагнулся, видит — у Кнопочки в зубах тесемочка, а за тесемкой тянется что-то большое, серое.
— Сумка! — вскричал Мишка, — моя сумка!
А Кнопка радёхонька. Она ласкается к Мишке, и, видать по глазам, ей хочется сказать: «Что ж ты, Миша, думал, я так и оставлю на снегу сумку своего приятеля!»
Мишка гладит Кнопку, обнимает, прижимает к себе, теребит за уши, за хвост, за лапы:
— Хорошая ты моя Кнопочка! Умница ты моя! Ум-ум-ум-ница!
Мише опять тепло, Мише снова весело. Он взбежал на крыльцо, затопал сапогами: «А ну, снег, долой с моих ног!» — затарабанил в дверь кулаком: «Бух-бух, распахнись-откройся дверь!»
— Что за грохот? — закричали за дверью. — Что за гром? Кому там не терпится?
— Мама, — закричал Мишка, как только дверь приоткрылась, — какая зима!
Но это вовсе была тетя, а не мама. Миша на ходу снял пальтишко, бросил на стул сумку и помчался по всем комнатам искать маму. Надо же ей рассказать, какая нынче удивительная, замечательная зима!
Отличная зима! Отличница-зима!..
Мушка
Настало веселое, теплое лето. Мишка, Гришка да Мушка целыми днями резвятся на воле.
У Мишки — бабушка. Она старенькая и любит ворчать на Мишку. Если за дело — Мишка терпит, слушает, а если зря, ни за что, ни про что, — тут уж Миша себя в обиду не даст, за словом в карман не полезет!
С улицы посмотреть, — можно подумать, будто Гриша и Миша живут в одном доме. Но это только так кажется. На самом деле у них дома разные, только крыша одна. И дворы разные. И жизнь разная. У Гришиной мамы сегодня, скажем, щи из овощей, у Мишиной бабушки — суп перловый. Гришина мама сегодня, примерно, суетится у печки, гремит кастрюлями, горшками, а Мишина бабушка сидит тихонько в уголочке и седые свои волосы расчесывает… Разная жизнь, разные обычаи! Но Гриша и Миша все равно приятели и поминутно бегают друг к другу.
А Мушка — это собака. Артельская.
На Мишкином дворе, надо вам сказать, работает артель овчинников. Они овчины выделывают, которыми тулупы кроют.
Там у них весело, на Мишкином дворе. С раннего утра до позднего вечера кипит работа в артели.
Вот Мушка и пристала к этой артели. Артельщики вовсе не думали обзаводиться собакой. Им вовсе нужна была лошадь, а не собака.
Они и купили лошадь… Сначала они купили Рыжего — жеребца. Потом они его обменяли на Белую — лошадку. Но Белая оказалась ленивой до невозможности. Тогда они ее продали и опять купили Рыжего, только не того, а другого, потемней. Это был добрый конь — всем вышел: и сильный, и статный, и резвый, с длинной гривой и тонкими ногами. На нем сам председатель артели ездит — товарищ Мейер.
Товарищ Мейер заботится о Рыжем: кормит его вовремя и поит, и Рыжий хорошо бежит под Мейером — кнута никакого не надо!
Товарищ Мейер давно обещал взять Мишку и Гришку в город, только все не приходится: то телега нагружена товаром, сесть некуда, то он укатит чуть свет, когда ребята еще спят. Но эго ничего! Товарищ Мейер, если обещал, — наверняка сделает. И ребята терпеливо ждут. Они Мушку тоже возьмут с собой в город. Она будет бежать за телегой, она сильная. А что, ей не добежать до города, что ли?..
Когда Мушка пристала к артели, все обрадовались: а ведь собака нам, пожалуй, очень даже кстати будет! Особенно были рады товарищ Мейер и сторож Евдоким. Тот самый Евдоким, у которого острая бородка, как у козла, громадные ноги и который научился в артели отлично говорить по-еврейски.
Но больше всех к Мушке привязались, конечно, Мишка и Гришка. Мушка тоже к ним привязалась. Куда они, туда и она. Они на баштан— и она на баштан; они в сад за яблоками— и она в сад за яблоками; они на речку— и она на речку…
Когда Мушка появилась в артели, она была худа, как голодный волк. И шерсть у нее была серая, волчья, и уши торчали, как у волка, а хвост был трусливо поджат.
Но Мишка с Гришкой взялись за нее как следует, и через недельку собаку нельзя было узнать. Она стала веселая, гладкая, пушистая, и все, кто хоть сколько-нибудь понимает в собаках, все говорили:
— Замечательная собака у артельщиков. Где они раздобыли такую?
И Мишка с Гришкой гордо переглядывались. Они были рады.
Беда была только с Мишкиной бабушкой. Она в собаках ничего не понимает, и вот она невзлюбила Мушку.
— Я ее когда-нибудь кипятком ошпарю, вашу собаку, — грозилась она, — не надо мне собак. Я уже, слава богу, шестой десяток обхожусь без собак!
Ох, Мишка разозлился! Ох, он давай ругаться с бабушкой!
— Ты только тронь ее, — кричал он, — ты только вот столечко ее тронь! Я тебе тогда покажу «кипятком ошпарю»!
А Гришка стоял под окном, слушал, как Мишка спорит с бабушкой, и думал:
«Чего она мешается не в свое дело? Что ей Мушка сделала? Разве можно такую замечательную собаку — кипятком? Старуха такая злющая!..»