Пленница гарема - Уолч Джанет. Страница 33

— Наверное, это правда. Не так-то просто избавить империю от продажности.

— Истинная правда. Я понимаю, иногда без реформ не обойтись, но Селим зашел слишком далеко. Что он может знать об армии, если тратит время, сочиняя стихи и играя на нэй? В Коране сказано: «Нет равенства между теми верующими, кто сидит дома, и теми, кто старается и сражается во имя Аллаха».

Было трудно отрицать, что Селима больше тянет к музыке, нежели военным искусствам. В глазах Накшидиль это обстоятельство делало его еще более привлекательным.

— Он мудрый султан, — ответила она. — Я не сомневаюсь, что Селиму не хуже нас известно, что лучше для народа.

Айша подняла брови и откинула голову. У нее на шее засверкал большой изумруд.

— Не будь столь уверена. Власть иногда мешает думать. — Изо рта Айши вырывались кольца дыма.

— Что вы хотите сказать? — спросила Накшидиль.

— Я слышала, что правящий класс готов восстать против него. Вот-вот грянет бунт. Улемам надоели связи султана с неверными из Европы, а ты знаешь, что священнослужители представляют серьезную силу. Как религиозные лидеры, они являются неотъемлемой составляющей каждой мечети: они служат там муэдзинами, имамами, чтецами проповедей. А их закон, шариат, является основным законом страны.

— Но улемы не могут применить силу, — возразила Накшидиль.

— Не забывай, что есть янычары. Они недовольны Армией нового порядка. Они недовольны тем, сколько на это уходит денег, и воспринимают перемены как угрозу своему положению. Поскольку за ними стоят улемы, они могут свергнуть Селима. Мой сын Мустафа — старший из принцев, и поэтому сейчас подошла его очередь стать султаном. Затем настанет черед Махмуда. Моя сестра, больше никого нет. У Селима нет наследников. Он проводит слишком много времени в обществе пажей.

Накшидиль молчала. У нее закружилась голова, пока она слушала о янычарах и улемах. А слова о пажах причинили ей боль, словно соль, высыпанная на рану. До нее также доходили слухи о том, что султан любит юных мальчиков не меньше, чем девушек из гарема. Как странно, ведь в постели Селима побывало столько женщин, однако ни одна не родила от него ребенка.

— Накшидиль, тебе пора сделать выбор, — продолжила Айша. — Этот день настанет. Махмуда устранят вместе с Селимом, если он не станет союзником следующего султана. Мустафа желает видеть его на своей стороне.

Эти слова звучали жестоко, но Накшидиль была вынуждена смотреть правде в глаза: хотя она любила Селима, он занялся другими и выбросил ее, словно вчерашнюю еду. А как же быть с Махмудом? Если Селима и в самом деле свергнут с престола, а Мустафа придет к власти, то он ведь может приказать убить своего брата. Бесспорно, Мустафа станет еще популярнее, если Махмуд будет на его стороне. Если Накшидиль сейчас заявит о своей верности Мустафе, то в будущем ее сын может обрести большую власть. Но это означало выступить против Селима.

Айша замолчала. Я мог бы рассечь воздух мечом, в нем витало столь высокое напряжение. Наконец Накшидиль поставила чашку с мятным чаем и сказала:

— Я сегодня так много узнала.

После этих слов Накшидиль встала и, не целуя каймы платья этой женщины, повернулась и ушла. Я последовал за ней, все еще храня при себе платок, который она собиралась подарить Айше. Как только мы отошли на безопасное расстояние, она обратилась ко мне:

— Я не сомневаюсь, что Билал-аге захочется узнать об этом разговоре. Как ты думаешь, Тюльпан?

Я улыбнулся и ничего не ответил, а лишь крутил на пальце рубиновое кольцо, которое она мне недавно подарила. Но я знал, что главный чернокожий евнух проявит к этому не только мимолетный интерес.

13

В ту неделю, когда должен был состояться обряд обрезания, весь гарем гудел, словно улей: двум принцам предстояло пройти это в одно и то же время — девятилетнему Махмуду и четырнадцатилетнему Мустафе. В империи также должны были сделать обрезание тысячам мальчиков. Какие готовились празднества! Пир для тысячи гостей во дворце, цветы, словно ковры, покрывали город, золотые монеты раздавали, словно конфеты, устраивались концерты, маршировали оркестры, везде шли представления: в Топкапе ничего подобного не видели с тех пор, как почти пятьдесят лет назад Ахмед III устроил обряд обрезания своим четверым сыновьям.

На городской площади Ат-Мейдани установили трон; площадь находилась между Голубой мечетью и Айя-Софией, здесь римляне когда-то устраивали соревнования на колесницах. Гости прибывали со всего мира и два дня подряд утром приходили отдавать дань уважения султану. В жестком кафтане с длинными рукавами, достигавшими пола, Селим восседал на церемониальном троне, его мать сидела рядом с сестрами Селима Бейхан и Хадисе, а опекунши принцев Накшидиль и Айша наблюдали за происходящим из ближайшего павильона.

У бедной Миришах забот хватало, ведь нельзя было допустить, чтобы обе женщины выцарапали друг другу глаза. Айша делала все, чтобы Махмуд не прошел обряд обрезания в то же время, что и ее сын Мустафа: она ради этого послала валиде-султана подарки, вызвалась пожертвовать деньги на строительство фонтана и пыталась подкупить главного чернокожего евнуха своими драгоценностями. Накшидиль пыталась соблюсти приличия и даже предложила отложить обрезание Махмуда.

Но Селим был преисполнен решимости устроить это внушительное празднество и пожелал, чтобы оба мальчика прошли процедуру в один и тот же день. Теперь обе женщины были вынуждены сидеть вместе и демонстрировать вежливость, пока жены чиновников одна за другой подходили засвидетельствовать свое почтение, а провинциальные губернаторы, иностранные послы, священнослужители и везиры бросались на землю, целовали кайму одежды султана или рукав, делали почтительные поклоны падишаху, сидевшему на позолоченном троне.

На третий день празднеств женщины дворца, облачившись в тонкие ткани и блестящие украшения, собрались в приемной Миришах. Скрестив ноги, они сидели на полу у ног валиде-султана, курили усыпанные бриллиантами трубки, а рабыни подавали им на подносах покрытые кунжутом сладости и чашки с пенистым кофе. Валиде настояла на том, чтобы Накшидиль и Айша сидели рядом посреди комнаты, но Айше удалось придвинуться к Бейхан так, что та оказалась слева от нее; она явно надеялась, что льстивыми речами сумеет завоевать дружбу принцессы.

В комнату, обставленную в стиле рококо, вошла главная управительница и объявила:

— Вашему вниманию предлагаются роскошные подарки, которые мы получили в честь обряда обрезания. — За ней следовали рабы с подносами, на которых громоздились такие горы подарков, что мы едва могли разглядеть лица носильщиков. Мы с приятной дрожью наблюдали, как те осторожно развернули замечательную сине-белую фарфоровую вазу из Китая, блестящие хрустальные кубки из Австрии, бесконечные ярды тончайшего хлопка из Египта, мягкого Дамаска [68] из Сирии и рубины из Индии величиной с грецкий орех.

— Конечно, они принадлежат мне, — шепотом сказала Айша Накшидиль, когда кроваво-красные камни засверкали в лучах света.

Накшидиль с тревогой взглянула на нее.

— Они принадлежат нам обеим, — возразила она. — Ведь обрезают наших мальчиков.

— Не смеши меня, — ответила Айша, выпустив струйку дыма в сторону Накшидиль. — Это праздник моего сына Мустафы. Ему четырнадцать лет. Махмуд еще молод, к тому же он тебе не родной сын. Если бы не твои козни, то он ждал бы этой церемонии еще целых два года. Ты здесь, потому что сама сюда пролезла. Ты не заслужила этих подарков. Кроме того, — добавила она, — я слышала, что тебя интересуют не драгоценности, а западные книги.

Накшидиль пришла в ужас.

— Откуда Айше известно о моих книгах? — шепотом спросила она меня.

— Мухаммед Раким, — пробормотал я в ответ, напоминая ей, что учитель каллиграфии дружит с Айшой.

Вдруг я не поверил своим глазам, когда заметил, что Айша кивнула своему евнуху. Нарцисс запустил руку в кучу с рубинами и стал ссыпать их в узел своего пояса. Когда евнух направился к двери, я подошел к нему, сердито посмотрел в его уродливое лицо и ногой преградил ему дорогу. Тот споткнулся и упал, а рубины разлетелись во все стороны. Раздался не один вздох, когда все увидели драгоценности, которые он тайком припрятал. Миришах приказала Нарциссу подобрать камни с пола и принести ей, после этого велела наказать его ударами по пяткам.