Реквием (СИ) - Единак Евгений Николаевич. Страница 128

Одним утром родители на работу не вышли. Ночью прошел сильный ливень. По двору продолжали бежать юркие мутные ручейки. Отец еще лежал. Меня от безделья одолевала нудьга. Войдя в дом, мама сказала отцу:

— Ливень залил полностью приямок в сарае у коровы. Надо вычерпать.

Отец встал, оделся. Вышел в коридор. Одел один сапог. Удовлетворенно потопал ногой по полу. Взявшись за голенища, резко одел второй:

— Ай!

— Что такое? — мама вышла в коридор.

— Что-то сильно колет в сапоге. Ай!

— Так разуйся быстрее! Что ждешь?

Во мне все застыло. Руки и ноги онемели. До меня начало доходить. Сапоги-то я не проверил! Отец сильно дернул ногу из сапога:

— Ай-йа-йай!

Мои сомнения исчезли. Но я еще не мог двигаться.

— Быстро зови Николу! — отец беспомощно стоял на одной ноге. — Кажется кровь заливает.

Мама вышла на крыльцо. Сосед Гусаков прочищал канаву вдоль забора. На крик мамы он поспешил в дом. Ясно было одно: надо резать сапог. Сосед заставил отца лечь на пол и поднять пострадавшую ногу. Из голенища показалась струйка крови. Я приготовился. Сосед ножом надрезал носок сапога. Затем секатором с трудом стал отделять подошву. Отец скрипел зубами и рычал.

Я сорвался с места. В коридорчике я чуть не сбил соседа. Отец снова закричал. Но я уже был далеко. Босиком. Прибежав к тетке Марии, я ворвался в дом. В комнате сидел приехавший из района мой двоюродный брат Макар. Он был старше меня почти на двадцать лет. Они оба растеряно уставились на меня. Я рассказал все, как было.

— Иди! Иди ты! Иди и поговори, а то он его убьет, — сказала Макару тетка Мария. — Боже, що за дитина? Якийсь дiдько…

Мы пошли. Возле Франковой кирницы, что в пятидесяти метрах от нашего дома, я отстал и спрятался за сруб. Макар пошел один.

Мне показалось, что в доме у нас он пробыл очень долго. Наконец Макар вышел. Махнул мне рукой. На тяжелых, словно налитых свинцом ногах я вошел в комнату. Отец сидел на кровати. Нога его была перевязана. Он молчал. До сих пор я не могу дать оценку его взгляду. Но помню отлично. Макар еле сдерживал рвущийся из него смех.

К концу этого же лета мне исполнилось уже восемь лет. К очередному приезду Лейбы тряпок у меня не было. На яйца свой товар он менять не желал. Я стоял сбоку бестарки, глядя, как мои счастливые приятели становятся обладателями сказочных вещей.

В руках я крутил медную головку от алмаза, который у отца иногда занимали соседи, чтобы резать стекло. Для меня алмаз был инструментом для резания стекла. Называется же молотком инструмент для забивания гвоздей!

Отец привез алмаз в сорок пятом из Германии вместе с сине-серой шинелью, перешиваемой потом в пальто сначала брату, а потом мне. Алмаз был закреплен на очень красивой деревянной ручке с удобными вырезами для пальцев.

Сверху он был покрыт рубиновым, уже начавшим лущиться, блестящим лаком, через который был четко виден рисунок дерева. Со временем ручка сломалась и алмаз бесполезно тарахтел при открывании и закрывании шуфляды кухонного стола вместе с другими ненужными железками.

По бокам алмаза были четыре разных выреза. С их помощью отец надламывал стекло, не входившее в проем рамочки над дверью в каморе. В самом центре полукруга, видимо, очень давно застрял блестящий кусочек стекла. Я несколько раз безуспешно пытался его выковырять. Бесполезно. Поскольку он меня не царапал и не резал, я оставил его в покое.

Лейба, увидев алмаз, протянул руку:

— Дай посмотреть.

Я с готовностью протянул ему остатки алмаза. Он одел очки и внимательно осмотрел железку. Особенно долго он почему-то рассматривал застрявшее стеклышко. Наверное, решал, как оттуда его вытащить, подумал я.

— Хочешь менять?

Я быстро закивал головой, боясь, что он передумает. Лейба открыл сундук, достал пищалку с шариком, петуха и батарейку для фонарика. Я не верил своим глазам. В моем фонарике давно кончилась батарейка. Я твердо решил, что возьму ее. Но Лейба достал еще длинную, завернутую в целлофан, конфету, увитую красными, зелеными и белыми спиралями краски и протянул мне все. Все-о! С трудом поверив, я рассовал все богатство по карманам и быстро ушел, боясь, что он раздумает меняться.

После обеда через огород с бригады вернулся домой брат Алексей, которому уже исполнилось шестнадцать. Он перешел в десятый класс. Я выложил перед ним мои приобретения, рассчитывая на похвалу. Правда, от конфеты осталось меньше половины. Он долго смотрел на меня, приоткрыв рот.

— Ну я ему! — и побежал на улицу. Там уже давным-давно было пусто.

— Ему надо запретить заезжать в село, когда взрослые на работе, — в сердцах сказал Алеша.

Все родственники и соседи в один голос утверждали, что Алеша очень умный, даже умнее меня, с чем я иногда соглашался. Но ту-ут!

— Слушай! Ты хоть отцу ничего не говори, а то он тебя научит коммерции. Коммерсант задрипанный! — сказал, наливая борщ, Алёша.

Несколько лет спустя я уже читал, как купцы меняли у тунгусов горы пушнины на бутылку водки, как папуасы отдавали золото за нитку стеклянных бус. Я уже знал, что такое алмаз. Но я не был в обиде на Лейбу. Тогда он доставил мне столько радости!

Лейба продолжать ездить, мы продолжали ему носить старое тряпье. Появились кругленькие бумажные пистоны, затем целые бумажные ленты. Я приносил их домой и на цементном крыльце разбивал их, недавно привезенными отцом, блестящими ложками, на черенке которых было написано «нерж». Бить ложками было удобно, звук, правда, был слабоватым, но зато какой стоял запах, когда стреляли пистоны!

История развивается по спирали. Я уже успел подзабыть свои пиротехнические опыты. После того, как мой младший, тоже Женя, исколотил ложками и молотком тумбочку в прихожей, я выдворил его «стрелять» на крыльце. Однажды, поедая суп, я с неудовольствием заметил, что мою нижнюю губу что-то царапает. Повернув, с тыльной стороны ложки я увидел мелкие глубокие выбоины с острыми краями.

Позже, обедая как-то у моей мамы, я почувствовал знакомое царапанье по нижней губе. Посмотрев, я увидел знакомые выбоины.

— А когда это малый успел вам изуродовать ложку? — Спросил я маму.

— Какой малый? Этой ложкой ты бил на крыльце пистоны. Не помнишь? — ответила мама.

Пришлось вспомнить.

Надо сказать, что ни одна сторона не была кристально чистой в проведении коммерческих бартерных сделок. Поняв, что камни и куски металла среди тряпок не проходят благодаря бдительности Лейбы, мы, бывало наливали в рукава старой фуфайки по кружке воды, когда видели приближающуюся бестарку. Потом, когда бестарка отъезжала подальше, мы, взявшись за руки, плясали, как дикари с криками:

— Обманули Лейбу! Обманули Лейбу!…

Мы росли. На визиты, казалось, вечного Лейбы начинали смотреть более реалистично и снисходительно. Но за нами подрастали младшие и они с нетерпением продолжали ждать заветную бестарку и бессменные позывные:

— Тгя-я-япки!… Тгя-я-япки!…

Время неумолимо катится только в одном направлении. Уже давно не ездит Лейба по селам. Магазины переполнены самыми разными игрушками и играми. Радиоэлектронные, с дистанционным управлением, движущиеся и летающие игрушки встречаются моими внуками до обидного равнодушно. Им не испытать того пожара в душе, который испытывал я, когда брал в руки надувную пищалку или свисток в виде глиняного петуха, которому надо дуть в хвост.

И мне жаль, что невозвратимо канул в лету маленький, старый, с белыми всклокоченными волосами гномик-чародей из самой короткой сказки, которая называется детством.

Архипка