Реквием (СИ) - Единак Евгений Николаевич. Страница 134

Мама подвела меня к невысокой ели, растущей перед школьным крыльцом. Там, окруженный детьми, стоял мой учитель Петр Андреевич Плахов. Серьёзное строгое лицо. Внимательный взгляд изучал каждого из нас. Пробежал взгляд учителя и по мне. Стало неуютно, помимо воли опустил глаза. Однако всё оказалось в порядке. Все пуговицы были застегнуты.

Наш учитель был выше среднего роста, прическа с косым пробором. Стянутая кзади гимнастерка, желтая бляха ремня. Темно-зеленые брюки галифе, заправленные в высокие хромовые, начищенные до зеркального блеска, сапоги.

Потом прозвенел первый в моей жизни звонок. Мы пошли вслед за нашим учителем в угловой класс. На всю жизнь запомнились дощатые, серо-салатового цвета, потолки. Такого же цвета были высокие, как нам казалось, двери. Неровно вытертые за десятилетия детскими ногами, сучковатые, пахнувшие керосином, полы. За высокими окнами часть неба закрывала темно-зеленая ель. За ней вдоль школьного забора у самой дороги выстроились в ряд высокие пирамидальные тополя.

Уже дома мама рассказала, что почти тридцать лет назад в этом классе училась она с моим отцом. Мои родители были одноклассниками. Тополя вдоль школьного забора и ели вокруг школы посадили тогда же директор школы Кукульский и учитель Шаргу с учениками. Деревца айвы, кусты сирени и жимолости вдоль аллеи и вокруг школы высадили позже, когда мама уже не училась.

Запомнились первые косые палочки, написанные нашим учителем мелом на черной классной доске. Затем он подходил к каждому из нас и своей рукой водил наши, в которых были пока ещё карандаши. Потом пошли цифры, буквы. На всю жизнь впечатался в память строгий каллиграфический почерк нашего Петра Андреевича. Буквы, написанные красными чернилами для образца в наших тетрадях, были точь в точь как напечатанные в прописях по чистописанию.

В сентябре была наша первая школьная экскурсия для младших классов. После третьего урока нас построили в колонну по классам. Впереди колонны шел наш первый класс. Петр Андреевич шел рядом. Шествие замыкал четвертый класс. За колонной шли три учительницы и пионервожатая.

Мы шли на долину. Достигнув края села, повернули направо. На широком пригорке раскинулась колхозная бахча. На краю лесополосы возле шалаша были расстелены полотнища брезентов. По периметру брезентов были разложены крупные арбузы. Те арбузы были не только нашим угощением. Нас ждала работа. Поедая в день экскурсии отборные арбузы, из года в год ученики выплёвывали черные зрелые семена на брезент. Потом семена сушили, ссыпали в мешок и в следующем году колхоз, выбрав участок целины, снова закладывал бахчу.

Встав кругом, мы с нетерпением смотрели, как оба сторожа и Петр Андреевич резали арбузы. Потом, как по команде, мы набросились, выбирая скибки потолще и покраснее. По брезенту застучали арбузные семечки. Учительницы, смеясь, собрались вокруг самого крупного арбуза. Петр Андреевич встал рядом с нами, первоклассниками. Он аккуратно отрезал тонкий ломоть и, не спеша, своим перочинным ножиком выковыривал семечки, лезвием отбрасывая их на середину брезента.

Когда мы уходили, сторожа вручили учителям по два арбуза. Все учительницы, выбрав, взяли и почти сразу вручили их мальчикам из четвертого. Ребята несли арбузы к домам, где жили их учителя. Петр Андреевич вежливо поблагодарил и отказался. Через пару дней, стоя у ворот, я видел, как Петр Андреевич нёс в большой авоське, купленные в колхозном ларьке, арбузы.

Мы учились во вторую смену, после обеда. Когда начинало темнеть, Петр Андреевич зажигал, заправленные с утра четыре керосиновых лампы. Стекла ламп ежедневно протирала школьная уборщица. Помогал учителю всегда самый высокий из нас Иван Твердохлеб. При свете керосиновых ламп во вторую смену я учился недолго, месяца полтора. Электрический свет в нашем селе появился осенью пятьдесят третьего, во второй половине первой четверти первого класса. Когда в классе включили электрическое освещение, было очень непривычно, класс сразу стал другим, незнакомым.

На столе моего первого учителя лежал журнал и стояли две чернильницы. На каждую из них опиралась пером простая ученическая ручка. Одна ручка была красной, другая темно-зеленой. Обмакнув в чернильницу красную ручку, учитель ходил по классу, выставляя оценки красными чернилами. После обхода каждого ряда, Петр Андреевич аккуратно погружал перо в чернильницу, набирая чернила. Темно-зеленой ручкой с фиолетовыми чернилами учитель писал в классном журнале.

Я помню, как настойчиво, без устали переучивал учитель Лену Твердохлеб и моего троюродного брата Броника Единака писать правой рукой. Оба были левшами. Но в то время упорно требовали от учителей и учеников, чтобы все учащиеся писали только правой рукой. Глупо? Противоестественно? Не спорю!

Броник старательно делал вид, что пишет правой рукой. Когда Петр Андреевич отвлекался, мой троюродный брат списывал у меня левой. Лена быстро научилась писать правой. В последующих классах она писала правой, но великолепно рисовала левой рукой.

Изменить природу не дано никому, а попытки сделать это обходятся очень дорого. В результате переучивания дети с незаурядными способностями теряют их навсегда. Левши, как правило, отличаются яркой индивидуальностью. Они преуспевают в творческих профессиях: музыке, танцах, живописи, поэзии, актерском мастерстве. Александр Македонский, Микельанжело, Рубенс, Наполеон, Пушкин, Толстой, Эйнштейн… Сколько и каких одаренных людей теряем, убиваем потенциальных гениев, переучивая наших детей! В случае с моими одноклассниками я не виню нашего Петра Андреевича и тысячи других педагогов. Такова была порочная установка «Сверху».

Мой учитель очень редко улыбался. Петр Андреевич никогда не повышал голоса, но мы на расстоянии ощущали его недовольство. Он никогда никого не хвалил, но мы чувствовали его одобрение по тому, как его рука, в которой он держал ученическую ручку с пером «Звёздочка», аккуратно, словно выписывая узор, рисовала красивую, с нажимом и завитушкой вверху, пятерку. Такие строгие, идеальной формы пятерки потом я видел только на пятикопеечных желтых монетах.

— Вы помните напольные большие классные счёты?

— Вы помните метровую деревянную, размеченную по сантиметрам, желтую классную линейку?

— Вам рассказывал Ваш первый учитель, откуда берется дождь?

— Вам объяснял первый учитель, почему реки текут, а в озерах вода стоит неподвижно?

— Вам рассказывал в первом классе учитель, почему дует ветер?

— Вам рассказывал Ваш первый учитель, что существуют, невидимые глазом, живые микробы?

Петр Андреевич рассказывал обо всём третьеклассникам, а мы, первоклассники, внимательно слушали каждое слово учителя.

Через всю доску учитель от руки тянул мелом прямую линию. Когда звенел звонок, извещавший о конце урока, Петр Андреевич, закрыв журнал, выходил из класса. А мы брали классную метровую линейку, подвешенную учителем на небольшой гвоздик, вбитый им сбоку классной доски и прикладывали «метр» к его линии. Линия, прочерченная Петром Андреевичем, почти всегда совпадала с линейкой.

— Вы помните, как Ваш учитель рисовал от руки на доске или в тетради круг почти идеальной формы?

Я помню. Мною овладевали восхищение, гордость за моего учителя и навязчивое, на долгие годы, желание нарисовать круг так же.

— Вы помните, как Ваш учитель, исписав доску, вытирал её?

Затем Петр Андреевич вытирал руки чистым носовым платком, постоянно лежащим в ящике учительского стола. Мы же, закончив писать на доске, либо вытерев её, несмотря на замечания, старательно вытирали наши руки о собственные штаны.

— Вы помните уроки труда?

Фигурки утки, зайца, гриб, груша, сосновая шишка из пластилина появлялись из под рук Петра Андреевича быстро и всегда неожиданно. Он ловко вырезал фигурки из бумаги.

Во втором классе нам было велено принести на урок труда салфетку, иглу и нитки для вышивания «Мулине». Когда прозвенел звонок, в наш класс пришла Зинаида Александровна, учительница первого класса. Она показала нам как вышивать, дала задание и ушла. Сразу же вернулся, видимо, заменявший её в первом классе, Петр Андреевич и продолжил урок. Вышивание, скорее всего, нашему Петру Андреевичу не давалось.