Рэгтайм - Доктороу Эдгар Лоуренс. Страница 22

Морган заказал легкий ленч. Вдвоем без особых разговоров они вкушали авокадо, суп из черепахи, "монтраше", седло барашка, "шато латур", свежие помидоры и эндивии, пирог с ревеневым вареньем, залитый густым кремом, и кофе. Волшебный сервис: блюда появлялись и исчезали, слуги действовали так незаметно, будто все это и не человеческих рук дело. Форд жевал отлично, но к вину не притронулся. Финишировал раньше хозяина. Вполне откровенно пялился на Моргановский носище. Нашел на скатерти хлебную крошку и деликатно поместил ее на кофейное блюдце. Пальцы его праздно терли золотую тарелку.

Завершив ленч, Морган предложил Форду проследовать в библиотеку. Они вышли из столовой и прошли через приемную, где сидело несколько человек в надежде перехватить хоть несколько мгновений Джона Пирпонта. Это были его юристы. Они должны были обсудить с хозяином предстоящий визит в Комиссию палаты представителей по делам банков и финансам. Морган отмахнулся, когда они вскочили ему навстречу. Был здесь также делец-искусствовед в сюртуке, только что прибывший из Рима. Последний встал, только чтобы поклониться.

Ничто из этого не ускользнуло от Форда. Он был человеком домотканых вкусов, однако вовсе не отвергал того, что он полагал императорским двором, отличавшимся от его собственного лишь по стилю. Морган привел его в огромную Западную комнату библиотеки. Здесь они уселись по разные стороны высоченного, в человеческий рост, камина. "Подходящий день, чтобы посидеть у огня", – сказал Морган. Форд согласился. Были предложены сигары. Форд отверг. Он заметил, что потолок позолочен. Стены затянуты красным дамастом. Забавные картины за стеклом в тяжелых рамах – портреты желтоватых душевных людей с золотыми нимбами. В те времена никто, кроме святых, не мог заказать себе портрета. Мадонна с младенцем. Пальцы Форда пробежались по подлокотнику красного плюша.

Морган дал ему освоиться. Он попыхивал сигарой. Наконец он заговорил. "Форд, – сказал он грубовато, – у меня нет интереса к вашему бизнесу или к дележу доходов, нет и ничего общего с вашими конкурентами". Форд кивнул. "Недурные новости", – сказал он с хитреньким блеском в глазах. "Тем не менее я восхищаюсь вашими делами, – продолжал хозяин. – И хотя меня подташнивает при мысли, что теперь любой монголоид, зажавший несколько сот долларов, может иметь авто, я признаю, что будущее – за вами. Вы еще молодой человек пятьдесят или что-то в этом роде? – и, возможно, вы лучше меня понимаете, что надо заниматься специально мобилизацией людских масс. Я потратил всю жизнь на стягивание капиталов и гармоническую комбинацию отраслей индустрии, но я никогда не считал, что использование рабочей силы может являться само по себе чем-то гармоническим и объединяющим, независимо от предприятия, где это происходит. Разрешите мне задать вам вопрос. Когда-нибудь вам приходило в голову, что ваша сборочная линия не только признак индустриального гения, но и проекция органической истины? Куда ни кинь, внутризаменяемость частей – это закон природы. Индивидуумы участвуют в создании своих видов и своих генов. Все млекопитающие воспроизводятся одним и тем же путем, у них одна и та же система питания, пищеварения, циркуляции, те же самые органы чувств. Очевидно, нельзя сказать, что млекопитающие имеют внутризаменяемые части, как ваши автомобили, но именно схожесть позволяет классифицировать их как млекопитающих. И внутри видов – к примеру, человек – законы природы действуют таким образом, что наши различия возникают на базе нашей схожести. Таким образом, индивидуализацию можно сравнить с пирамидой, которая завершается лишь после водружения верхнего камня".

Форд варил мозгами. "Окромя евреев", – пробормотал он. Моргану показалось, что он ослышался. "Простите?" – "Евреи, – сказал Форд. – Эти ни на кого не похожи. Они-то могут вашу теорию спустить в сортир". Он улыбнулся.

Морган молчал. Он курил сигару. Огонь потрескивал в камине. Ветер бросал заряды снега в окна библиотеки. Морган заговорил снова: "Время от времени я подряжаю ученых мужей помочь мне в философских изысканиях, я надеюсь прийти к какому-то заключению о жизни, которое вне досягаемости человеческих масс. Я предлагаю разделить плоды моих изысканий. Надеюсь, вы не столь наглы, чтобы считать ваши достижения результатом только ваших собственных усилий. Если же вы рассматриваете свой успех именно таким образом, я предупредил бы вас, сэр, об ужасной цене, которую вам придется заплатить. Вы сядете на мель, окажетесь на краю мира, и ни один человек не появится перед вами в пустоте небесного свода. Вы верите в бога?" – "Это уж мое личное дело", – сказал Форд. "Отлично-отлично, – сказал Морган, – я и не ожидал, что человек вашего склада может охватить такую общую идею. Вы, может быть, нуждаетесь во мне больше, чем вы думаете. Предположите, что я мог бы доказать существование всеобщих законов приказания и повторения, которые дают смысл всей деятельности на этой планете. Предположите, я мог бы продемонстрировать вам, что вы являетесь инструментом перенесения в наш современный мир тенденций человеческого тождества, которые подтверждают старейшую мудрость в мире".

Морган внезапно встал и вышел из комнаты. Форд повернулся на стуле. Старик стоял в дверях и энергичным жестом поманил его к себе. Форд пошел за ним через центральный холл библиотеки в Восточную комнату, стены которой были покрыты книжными полками. Там были два верхних яруса с променадами, стекло и полированная медь, так что можно было, невзирая на высоту, легко вытащить любую книженцию. Морган прошел к дальней стене, нажал корешок какой-то книги, и тогда часть полок отъехала в сторону, открыв проход, через который свободно мог пройти человек. "Прошу вас", – сказал он Форду и, проследовав за ним в маленькую комнату, нажал кнопку, после чего полки встали на место.

В комнате стоял скромняга стол, круглый и полированный, два стула с высокими спинками и шкаф со стеклянным верхом для демонстрации манускриптов. Морган включил настольную лампу под зеленым абажуром. "Ни одна душа не заходила еще сюда вместе со мной", – сказал он. Включил торшер, и стеклянный шкаф осветился снизу "Подойдите, сэр", – сказал он. Форд увидел за стеклом древний пергамент, покрытый латинской каллиграфией. "Перед вами фолио одного из первых текстов розенкрутцеров, – сказал Морган, – "Химическая свадьба христианина Розенкрутца". Вы знаете, кто такие были настоящие розенкрутцеры, мистер Форд? Это были христиане-алхимики в Рейнском Пфальцграфстве при курфюрсте Фридрихе Пятом. Мы говорим сейчас о начале семнадцатого века, сэр. Эти великие и добрые люди провозглашали идею таинственного и благого начала, живущего в каждой эпохе в определенных людях, чья задача – приносить пользу всему человечеству. По-латыни это звучит как prisca theologia и обозначает тайную мудрость. Странная вещь, но эта вера была не только у розенкрутцеров. Мы знаем, что в Лондоне в середине того же столетия существовало общество, называвшееся "Невидимая коллегия". Его члены были носителями того же благого начала, о котором я говорю. Вы, конечно, ничего не знаете о писаниях Джордано Бруно, а между тем вот здесь имеется образчик – страница, написанная его собственной рукой. Мои грамотеи проследили все это дело, как хорошие сыщики, и выяснили существование этой идеи и тайных обществ, поддерживавших ее, в большинстве культур Ренессанса, в средневековье и в Древней Греции Надеюсь, вы не потеряли нить моей мысли? Первейшее записанное упоминание об особых людях, рождающихся в каждом веке, с их prisca theologia для облегчения страданий человечества, пришло к нам из греческого перевода трудов египетского жреца Гермеса Трисмегистуса. Именно Гермес дал имя этому оккультному знанию – герметика. – Толстым указательным пальцем Морган припечатал еще один участок стекла на своем шкафу, где виден был кусок розового камня с еле заметными геометрическими начертаниями. – Это, сэр, быть может, образчик подлинного письма Гермеса, сделанного клинописью. А теперь разрешите мне вас спросить. Почему вы полагаете, что идея, имевшая хождение в каждом веке, при всех цивилизациях, исчезла в нынешние времена? Только потому, что век науки вышвырнул этих людей и их мудрость за пределы видимости? Я отвечу вам: подъем механической науки, все эти Ньютоны и Декарты, был великим заговором мировой дьявольщины – заговором, чтобы разрушить наше представление о реальности и нашу уверенность в существовании среди нас трансцендентально одаренных персон. Тем не менее они есть среди нас. В каждом веке они среди нас. Они возвращаются, вы понимаете? Они возвращаются!"