Дань кровью (Роман) - Юнак Виктор. Страница 28

20 сентября 1371 года войско двинулось в горы. Перевалив хребет, оно быстрым маршем прошло Хасков и Ихтиман и направилось в долину среднего течения реки Марицы, где и пересекло границу Османской империи. Главной целью похода была османская столица Эдирне, бывший древний Адрианополь, возведенный еще римлянами.

Когда турецкий паша Хаджи-Илбеки с тремя сотнями защитников Пловдива уже при виде приближающегося сербского войска покинул крепость (ибо оборонять ее не было никакого смысла — первый же штурм не только смял бы гарнизон, но и крепостные стены превратил в развалины), по турецким землям на Балканах пронесся страх, подобный смерчу. Падишах Мурат был с войском в Малой Азии, а оставшихся у румелийского беглербега [14] Лала-Шахина сил было явно недостаточно, чтобы отразить натиск одетых в железо лошадей и ратников короля Вукашина. К тому же в те времена на Балканах ходили легенды о храбрости и силе сербских воинов. Уже одно это приводило в панику их врагов. К могучим стенам Эдирне начали стекаться массы турецких крестьян и помещиков-спахиев, покинувших свои дома перед лавиной сербских ратников. Лала-Шахин, дабы беженцы не нарушали установленный порядок вне крепости, велел впускать всех. К тому же люди приходили не с пустыми руками, они несли с собой массу продуктов, что имело большое значение, если бы сербы дошли до столицы и осадили ее. Тут же в Анатолию были посланы гонцы к султану с просьбой немедленно вернуться на Балканы, иначе эти края навсегда могли быть потерянными для него.

А в это время сам Лала-Шахин держал в Эдирне военный совет, на котором присутствовали прославившийся в битвах, неустрашимый полководец Эфренос-бей, византийский потурченец, и Хаджи-Илбеки. Все трое понимали, что встречаться с сербами в открытом бою было бы равносильно самоубийству. Позволить обложить себя в крепости и таким образом дождаться Мурата тоже было неприемлемо, ибо еще неизвестно, когда гонцы найдут султана и через какое время он вернется.

— Единственным нашим союзником может стать отсутствие порядка у сербов. Не раз мы их на этом ловили, но они, видимо, так ничему и не научились, — заключил Лала-Шахин.

— Если почтенный беглербег согласится выслушать мое мнение, то я выскажу его. — Эфренос-бей поймал взгляд Лала-Шахина.

— Говори, — согласился тот.

— Залог нашей победы — в неожиданном и стремительном нападении. А подобное нападение лучше всего совершить ночью, когда враг отдыхает и меньше всего ожидает твоего визита.

— Мудрая мысль, — сказал Лала-Шахин. — Но ее лучше всего привести в исполнение тогда, когда враг устроится лагерем, отпустит коней и снимет оружие.

— Мои лазутчики донесли, — подхватил Хаджи-Илбеки, — что сербы направились к Черномену. Я уверен, что именно там, на расстоянии одного перехода до Эдирне, они и устроят лагерь.

— Тогда поступим так, — решительный тон беглербега заставил обоих полководцев напрячь слух, — ты, Хаджи-Илбеки, бери пятьсот самых быстрых конников и скачи на разведку. Но смотри, коли попадешься в руки сербов, я тебе не завидую.

Хаджи-Илбеки понимающе склонил голову и опустил глаза.

— А наш уважаемый Эфренос-бей, — продолжал Лала-Шахин, — с янычарами, лучниками и конниками, в общей численности четыре тысячи душ, двинется по твоему следу. Твоей задачей, Хаджи-Илбеки, будет оповещать уважаемого Эфренос-бея о всех перемещениях неверных. Когда для того наступит благоприятный момент, твои конники вольются в отряд Эфренос-бея и будете действовать вместе под командованием Эфренос-бея.

— Наша задача ясна, — ответил за двоих Эфренос-бей. — Но что будешь делать ты, почтенный Лала-Шахин, да сохранит тебя Аллах?

— Я останусь в крепости с остатками моего войска, ибо одном Аллаху ведомо, — Лала-Шахин поднял руки и очи горе, выкатим белки, — как повернется ход событий. Ежели вы увидите, что сербы обошли вас, тотчас поворачивайте обратно и прорывайтесь в крепость. — Да поможет нам Всевышний! — в один голос пропели Эфренос-бей и Хаджи-Илбеки.

Переправившись на левый берег Марицы, Вукашин с Углешей остановились. За пять дней победоносно пройдя по турецким землям, освободив многие большие и малые крепости от захватчиков, братья решили разбить лагерь, чтобы отдохнуть перед последним, решающим броском. Для отдыха было выбрано холмистое место, севернее Черномена, между ручьем, несущим свои мелкие воды к Марице, и дорогой, ведущей к Эдирне. Было это на расстоянии одного перехода к османской столице, то есть где-то в сорока километрах на северо-запад от нее. А это значило, что на расстоянии сорока километров не было ни одного турецкого воина.

В тот день, 25 сентября, в четверг, с утра лил сильный дождь. К обеду он кончился и по-летнему жаркое солнце быстро осушило землю, вбирая в себя всю влагу, поднимая к небу густые облака пара. В такие дни особенно трудно дышать, а ночи наступают темные и беззвездные. Разморенные после душного дня, расслабившиеся после легких побед, сербы совсем потеряли голову и забыли об осторожности. Даже не выставив часовых, не разжигая костров, отпустив пастись коней и отстегнув оружие, они повалились спать прямо в открытом поле. Не спали только двое — король и деспот. Они сидели в шатре и за кубком вина строили окончательные планы захвата Адрианополя.

Обо всем увиденном разведчики Хаджи-Илбеки тут же доложили своему командиру, а тот, дождавшись Эфренос-бея, передал ему слова разведчиков. Решение пришло мгновенно. Не останавливаясь, на полном ходу Эфренос-бей погнал свой отряд к Марице, дабы еще до восхода солнца достигнуть цели. Отлично обученные войска без шума и суеты развернулись в боевой порядок и взялись за оружие. Лагерь сербов был взят в полукольцо, а за спиною их несла свои воды неширокая, но глубокая Марица.

И тут один из османов в кромешной тьме наступил на спящего серба.

— Кто здесь? — воскликнул тот, подняв голову.

Но вместо ответа раздался свист клинка, и голова сербского ратника покатилась с плеч. Однако крик его пробудил многих, а там уже и в других местах сербы повскакивали на ноги. И вот уже крики: «Спасайтесь! Нас окружили османы!» разнеслись по огромной территории, на которой расположилось сербское войско. Но во внезапно возникшем хаосе никто не знал, ни что нужно делать, ни даже с какой стороны ударили турки. Попытки Вукашина и Углеши восстановить порядок и построить войско для обороны ни к чему не привели. Кромешная тьма сделала свое дело. Сербам казалось, что турки преследуют их на каждом шагу, что они где-то рядом. Страх медвежьими когтями вонзался в сердца ратников. Во мраке ночи они стали нападать один на другого, рубить друг друга на части. Испугавшись неожиданного шума и железного лязга, кони, до этого мирно пасшиеся и отдыхавшие на лугу, заржали, начали подниматься на дыбы и лягать друг друга, чем создали еще большую сумятицу, а затем ошалело пустились вскачь, давя и сербов, и турок. Эфренос-бей не ожидал такого поворота, но остановить ход событий он уже был не в силах. Впрочем, происходившее его устраивало. Междоусобная сеча продолжалась час с лишним. Затем, когда только начало рассветать, сербы бросились бежать. Одни к реке, где почти тут же, отягощенные броней и оружием, тонули. Другие — в противоположную сторону. А у османов не было ни сил, ни желания их преследовать. Да и зачем, если многие сербы сами бросались им в руки…

— Андрия! Сил моих нету! — вопил, захлебываясь хлынувшей в рот водой, Гавро, отчаянно размахивая руками.

— Меч и булаву отстегни, — советовал Андрия, так же едва державшийся на воде.

А до правого берега совсем уже близко. Выраставшие из полумрака плавни манили к себе, обещая жизнь.

— Не могу, Андрия. — Над головой Гавро сомкнулись круги, но уже через мгновение он снова появился на поверхности.

— Руку давай! Давай руку!

Андрия из последних сил тянул за собой односельчанина. Но силы начали покидать и его. А вокруг стоны и крики. Крики о помощи и предсмертные стоны. Тонущие люди и плывущие кони. Все перемешалось в этот час. И, казалось, спасения не будет. Но вот и твердое дно. Хоть и на цыпочках, но Андрия на секунду замер. Перевести дух. Это было спасение.