Император (СИ) - Демидов Антон Васильевич. Страница 20

— То есть…

— Да мы уже привыкли к этому.

— Но…

— Законы запрещают. У нас коммунизм — довольно серьезный правительственный строй. Нам запрещено очень много, особенно не подчиняться. У нас много законов, из них я могу перечислить лишь несколько.

— Хотелось бы послушать.

— Итак, первый закон гласит что запрещено переступать все остальные законы, если ситуация тому не противоречит. Второй закон — никогда не убивать своих собратьев, если только кто-то из них не смертельно болен, и ему не остались считанные секунды на этом свете. Третий закон — никогда не красть ничего у своих собратьев, если только кто-то из них сам не даст нужную вещь. Четвертый закон — никогда никому не завидовать, ибо это влечет за собой нарушение всех предыдущих законов. Зато ни один закон не запрещает мне от вас избавиться если в том воникнет необходимость… Но я не стану этого делать, ведь я не против людей. Я не стану вам помогать, вы сами сможете потом освободиться. Если захотите…

— Но мы разве можем не захотеть этого?

— Можете не захотеть. — сказав это, Муриар подошел к ней ближе, и глядя ей прямо в глаза, сказал заметно посуровевшим голосом: — Муро Первый очень сложен в его понимании… Сегодня он вас лелеет, а завтра если что-то ему почудится, он кинет вас в тюрьму. А может и вовсе оставить вас как министра, вот это-то вам может понравиться в нем. Он сразу делает то, что по его мнению, необходимо сделать. Но, — в этот момент зрачки Муриара заметно уменьшились в размерах, превратившись в узкие щелочки, — он может решить все что угодно, а что он решит… Это уже не мое дело. И уж точно не ваше.

Глава 15 Что еще задумали индейцы

В это самое время в индейском поселении Верховный Жрец представил народу божка Тициультенпорана. Божок был черный, словно обгоревший, у него на его, так называемом, лице виднелись светящиеся в темноте красные глаза. Верховный Жрец начал свою речь перед своим племенем, собравшимся вокруг него:

— Здравствуй, родное племя! Много лет не было у нас таких бед, много лет этот божок лежал в вигваме Верховных Жрецов. Но пришло время нам обратиться к нему с просьбой помочь. В последний раз. Встаньте на колени, братья мои! Молитесь ему, и он поможет нам! Молитесь!

— О, божок Тициультенпоран! — сказало племя. Оно повторяло эту фразу много раз, прежде чем Верховный Жрец не остановил его. Он сказал:

— Племя! Божок Тициультенпоран услышал нас! Сейчас он явит нам свой облик!

В это время огонь на костре, стоявшем возле его вигвама стал разгораться. Костры возле других вигвамов стали потухать. Огонь от одного костра поднялся в воздух, взвился дугой, и перелетел к костру возле вигвама, принадлежащего Верховному Жрецу. То же самое сделал другой костер, третий. Каждый раз, когда они это делали, костры потухали один за другим. Когда потух последний костер, огонь из костра Верховного Жреца взвился в воздух, закружил как метель, образовал в воздухе лицо, в глазницах которого было пусто. Это было человеческое лицо. В его глазницах горели два огромных красных глаза.

— Кто меня звал? — сказало лицо.

— Мы тебя звали, о великий Тициультенпоран! — проговорило хором все племя.

— А зачем вы меня позвали?

— О великий Тициультенпоран, мы звали тебя потому, что нам грозит беда. Коты-солдаты ходят по нашей земле, их ничто не может остановить на их пути. Они объявили людям войну, о великий Тициультенпоран!

— Ну что ж… Вы меня звали затем, чтобы я вам помог, и я вам помогу. Пришло время мне привести того, кто вам скажет когда придет помощь от меня. Ренопес, выходи!

В это время лицо дунуло прямо вперед огнем. В огне появились чьи-то кости, на которых стали расти мускулы, мускулы покрылись кожей, и сразу же кожу закрыл длинный черный балахон. Это существо скрывало свое лицо.

Тициультенпоран сказал:

— Ренопес! Ты помнишь то, что я тебе сказал? Смотри, не умри, больше у тебя такой возможности не будет… помочь людям.

Ренопес был невысоким, у него, судя по рельефу капюшона, как и у Лиса было два уха по обе стороны головы, стоящие сзади, почти на верхней части затылка. Из-под капюшона виднелся собачий нос, в коем было первое отличие от Лиса. У Ренопса были короткие черные усы под самым носом. Дальше с нижней челюсти вверх торчали клыки, из-за длины и ширины которых, его рот был приоткрыт. На балахоне красовался старый потрепанный пояс с заткнутой за него бензопилой, напоминавшей своим внешним видом бензопилу человека, никогда не пользовавшейся ей по ее прямому назначению. На ней были следы крови, вызвавшие у некоторых индейцев неприятные мысли. Интересным был тот факт, что у него не было того, что можно было назвать оружием. Индейцы даже не поняли того, что на них упало. Ренопес не любил церемониться, фактически он был преступником, он был религиозным фанатиком, он был способен на все. Но он был недостаточно умен, чтобы самому создать и выполнить какой-то план. Но Тициультенпоран уже подсказал ему то, что он должен делать.

Его цель — Хранительница Времени мирно висела под потолком внутри ходока, идущего уже через земли Украины. Люди, видевшие ходоков, были в ужасе. Муриар в шутку сказал Лене то, что потом надо будет вернуться, и закрепить за ходоками тот статус, который своим ужасом невольно присвоили им европейцы. Хранительница думала сейчас о том, как она прожила свою жизнь — она пережила уйму интересных событий за всю свою жизнь, но никому о них не рассказывала. Она считала, что никто не должен этого знать, а когда ее пытались разозлить, и она злилась, то она могла проговориться. Вовсе не ее любовь к кому-то могла ее что-либо рассказать людям, а ее злость.

Муриар сказал, взглянув на Хранительницу:

— Интересно. Ты ведь такая могущественная, а в связи с этим, я не понимаю того, почему ничего не сделаешь для своего освобождения?

— Просто я знаю что и когда должно должно произойти. Я не стану мешать этому, потому что так все и должно быть.

— Расскажи мне о том, что случится со мной в будущем.

— Я не стану тебе об этом рассказывать. Скажу лишь то, что теряя друзей материально ты продолжаешь их держать в своем сердце, если оно не каменное, конечно же. Друзья останутся с тобой навсегда, а после своей смерти ты за свое мужество сам снискаешь славу, о тебе будут помнить также, как и ты помнишь о своих друзьях.

— Ты хочешь сказать то, что я стану героем? Но я не могу им стать — я всего лишь сержант. Героями мало кто может стать, выделиться среди остальных и умереть так, чтобы потом о его смерти слагали легенды.

— Тебе это тоже под силу, Муриар. Довожу до твоего сведения тот факт, что ты просто не хочешь стать героем. — сказав это, она отвела глаза в сторону с таким видом, словно ее тошнило от Муриара.

— Я не хочу? — Муриар выглядел так, как если бы на него вылили целое ведро ледяной воды.

— Ты боишься сам себе в этом признаться Муриар. Я знаю одно — ты участвовал в таких операциях, за какие тебе должны бы выдать геройский орден еще пару недель назад. Не стану комментировать твой поступок лишними словами, поэтому я скажу лишь то, что ты тогда отказался сам от него. Ты был допущен к получению некоей награды, тогда ты не знал ничего о том, что за награда, а я знала. До сих пор помню твои глаза, когда тебе рассказали новость о награде. — в это время Хранительница закатила глаза, и на ее лице нарисовалось слабое подобие улыбки. Ее глаза выражали восхищенный восторг.

— Тебе смешно, да? Я только что опозорился перед всеми, а тебе смешно? — в глазах Муриара читался непритворный страх перед тем, что его сейчас начнут упрекать.

— Нет, не смешно. Увы, это был не смешной поступок. Ты поступил благородно, решив отдать свою награду другому. Не себе, а другому солдату! Или ты уже передумал насчет своего поступка? — сказав это, Хранительница подняла вверх свои синие брови, блестящие странным стеклянным блеском.

— Ой, я дурак! — Муриар руками закрыл свое лицо, а в это время все оглянулись на него.