Орден Креста (СИ) - Махомет Анастасия. Страница 27

- Так значит во всем виноват город? Тогда мы перепишем все, что ты знаешь об этом городе, я тебе обещаю!

Мальчик был готов бежать на улицу прямо сейчас и творить некое свое чудо, но было уже слишком поздно, и Стен с большим трудом уговорил его подождать до завтра, но уже в постели малыш рассказал ему, как родился план спасения.

- Помнишь, когда я был маленький, я очень боялся чулана и бегал мимо него, боясь даже задержаться возле него? Тогда ты рассказал мне о духе хранителе нашего дома и вместе со мной пошел в чулан, - тогда я узнал, что в нем нет ничего страшного, а монстры были только придуманы мной, вдруг и твоя тьма, тоже не настоящая? - пробормотал мальчик засыпая.

Стен же усмехнулся, целуя его в лоб, вся эта простота и логичность не могла его не умилять, однако, вздыхая, он понимал, что все не так легко и не так уж и просто. Много думающие люди способны легко заблудиться в паутине своих собственных умозаключений. Они создают сотни вопросов и на каждый из них находят десятки ответов, а после невольно утопают во всем этом. Стенет был именно таким человеком, и многие годы он убегал от своих вопросов, занимая голову другим, но стоило пустить в разум хоть одно воспоминание, и лавина накрыла его сознание. Был ли он виновен в том, что случилось много лет назад? Мог ли он это изменить, предотвратить? Прав ли он, что похоронил ее? Это и многое другое, спрашивал он у самого себя. Он желал ясности в этих вопросах и бесконечно искал ответы на них. Ему казалось, что он видит все грани ситуации и совсем не понимал, что подобно ястребу кружит над одной точкой, нанося удары по своей жертве, причиняя самому себе боль  и увязая в ней. Он смотрел в прошлое и не видел настоящего, но даже так встревал в спор с самим собой. Одна часть его снова и снова вешала на него тяжелый груз вины и корила за то, что он даже не пытался что-нибудь узнать и найти ее. Другая, напротив, винила его в нынешних сомнениях, в чувствах, что еще хранились в его сердце. Однако обе эти половины вызывали желание забыться, опустошив несколько бутылок. Это казалось простым, алкоголь притупил бы его чувства, заставил бы боль отступить, а после помог бы уснуть, но подобную слабость он больше не мог себе позволить. Потому Стену пришлось просто лечь спать. В его висках стучала сильная боль и он думал, что его ждет очень тяжелая ночь, полная бессменных метаний, но стоило ему закрыть глаза, как он тут же провалился в неизвестность и только утром тьма сознания, будто бы выбросила его обратно в ответ на голос, докричавшийся до него сквозь непроглядную тьму.

- Папа, папа, проснись, слышишь? - буквально кричал Артэм, до боли впиваясь в руку отца.

Испуганный голос мальчика испугал и мужчину, заставляя резко проснуться, вскочить и тут же крепко обнять сына. Оказалось, был уже день, а ребенок перепугался до дрожи, когда понял, что его отец спит так крепко, что даже не слышит его. Тут же сознание Артэма стало рисовать ему страшные предположения.

- Тебе нельзя было уходить из госпиталя, - всхлипывая, бормотал он, старательно пряча слезы, - ты все еще слаб и тебе нужна помощь.

Стен хотел возразить, но не мог. Сон это та часть нашей жизни, которую мы не замечаем и даже не уделяем ей должного внимания, пока все не начнет выходить за приделы привычного, как это было сейчас со Стеном. Он был склонен не замечать своей бессонницы, не придавал значения снам и старательно забывал все, что с ним в этих снах случалось. Так поступает большинство людей. Они просто забывают даже те свои сновидения, что поразили их до глубины души, однако никто не может просто позабыть сон, что противоречит всем его взглядам на мир. Видеть во сне Ани, обнимать ее и позволять сознанию рисовать картины, в которых она рядом - было нормально и даже естественно. Он не мог не признавать в подобных снах своих собственных желаний и мечтаний.  С подобными снами приходилось лишь мириться, но появление темного с его лицом было событием выходящим за границы его желаний. Это не было отражением его мыслей или чувств, а если и было, то он не мог этого понять. Это просто тревожило его, однако сейчас, обнимая сына и слушая его тревоги, он отчаянно понимал, что с ним происходило что-то страшное. Он не мог сказать, что рисовал его разум этой ночью, однако он все еще слышал в своей голове глухое шипение языка темных. Может ему стоило серьезно обеспокоиться за свое здоровье? Первая и, наверно, самая разумная мысль толкала его вернуться в госпиталь и во всем признаться, рассказать о том, что с ним происходило и искать помощи. Вот только он хорошо понимал, что ни о чем подобном раньше никогда не слышал, никто и никогда не страдал подобной проблемой. Он хотел все списать на истощение и на безумный прием совершенный им в последнем бою, но тут же вспомнил, что первый сон настиг его разум еще до битвы.

Люди боятся осуждения и жалостливых взглядов, причем боятся их в равной мере и не напрасно, ведь быть жалким и быть падшим две грани одного состояния - беспомощности воли, перед обстоятельствами, перед собственными слабостями или быть может страхами. Совершенно не важно перед чем и как пала воля человека, но признать это падение равносильно признанию, что ты потерял человеческую сущность. Для Стена было очевидно, что историю его снов непременно объединят с историей алкоголя и тогда ему не избежать жалости и позора. И хотя он не был человеком гордым, но не мог уронить свое лицо человека. Его настолько страшила мысль о своем падении, что он не был готов признавать, что падение вообще было возможно. Он не верил, что всему виной алкоголь и винил во всем тьму, страшился ее и в то же время был уверен, что никто его сейчас не поймет, даже самый сильный экзорцист и самый добрый друг. Ему казалось, что весь мир отвернется от него, если он, поддавшись порыву, отправится в госпиталь. Сознание его рисовало ему страшные картины, пока он сам обнимал сына, стараясь успокоить.

- Все хорошо, - механически шептал он. - Все хорошо. Я в порядке. Я просто крепко спал. Просто спал.

- Правда?

- Конечно правда, ты наверное прав и я поторопился оттого и провалился в столь глубокий сон, такое бывает при истощении.

Артэм ему поверил, однако буквально потребовал, чтобы отец вернулся в госпиталь. И хоть Артэм не был капризным ребенком, однако в этом деле оказался как никогда упрям. Стену пришлось согласиться с необходимостью побывать у врача, и если это будет нужно остаться в стенах тоскливой палаты.

Думать о похоронах и вовсе было слишком поздно. Если он был намерен проститься с покойным, согласно всем традициям он должен был встать ранним утром, теперь же мчаться на кладбище казалось Стенету глупым, особенно если учесть всю странность состояния. Он был из тех людей, что не придавал телам особого смысла, особенно мертвым. Как человек духовный, он куда больше уделял внимание всему не материальному, а человек был для него духом, силой и волей, но никак не телом, оттого все, что было после смерти человека, не имело уже особого смысла. Да существовали традиции, которые он чтил и почитал, и как следствие старался соблюдать, но не испытывал угрызений совести оттого, что теперь нарушал одну из них. Более того, направляясь с сыном в госпиталь и размышляя о церемонии, он заметил, что ему куда выгоднее было отсутствовать. Мысленно он уже простился с епископом, и все же сожалел, что так и не узнал того, что так хотел сказать старик, что не был с ним рядом в последний час, а вот о том, что не будет целовать холодные руки и бросать на крышку гроба горсть земли - нисколько не жалел. Было в этом что-то спасительно-эгоистичное. Он прекрасно понимал, что церемония пройдет без него, но сам он никогда не увидит этого человека мертвым, не будет видеть его погребенным, а значит, позволит ему жить дальше.

Все, что мы видим или слышим сами, врезается в наше сознание куда сильнее, чем то, что мы знаем, но никогда не видели. Подобные факты, даже если и не забываются, но однозначно вызывают куда меньше эмоций. Если же дело касается людей, покинувших этот мир... Будете ли вы вспоминать их мертвыми, если никогда их таковыми не увидите? Чтобы ни произошло и как бы вы не думали об этом человеке, но вы будете помнить его лишь живого, с открытыми глазами и чертами характера в жестах и мимике.