Дьявол против кардинала (Роман) - Глаголева Екатерина Владимировна. Страница 40

Монтегю тоже поднялся.

— Было приятно увидеться с вами, сударыня, но увы, мне пора ехать.

— Как, вы даже не отобедаете со мной?

— Весьма сожалею, но очень спешу. Если у вас есть что передать…

— Да-да, конечно. Обождите, я на одну минуту.

Мари быстро вышла и вскоре вернулась, держа в руках несколько аккуратно сложенных и запечатанных записочек. Монтегю раскрыл свой походный несессер, с которым никогда не расставался, и убрал их в потайной ящичек с хитрой пружиной.

Мари смотрела в окно, как он вышел из дома и сел в карету, дожидавшуюся во дворе. Раскрылись ворота, кучер взмахнул бичом, и колеса загрохотали по булыжникам.

Выехав за городскую черту, карета покатила по проселку.

Стоял конец июля, солнце плавилось в небе, изливая на землю зной; трава вдоль дороги пожухла и пожелтела, даже птицам было лень щебетать. Кучера разморило, и он не сразу заметил двух всадников в темных плащах и низко надвинутых шляпах, неотступно следовавших позади. Когда он спохватился, было уже поздно: один из преследователей, поравнявшись с каретой, прыгнул на козлы и сбросил возницу на землю, а другой, ловко вскочив на подножку, распахнул дверцу и наставил на Монтегю пистолет:

— Не дергайся, а то свинцом нашпигую!

Слуга милорда побелел как полотно, вжался в угол кареты и поднял кверху дрожащие руки, сам же Монтегю невозмутимо предложил забрать кошелек, висевший у него на поясе. Бородач только усмехнулся. Карета остановилась; сообщники обыскали Монтегю, отобрали у слуги несессер и пистолеты, потом один уселся напротив англичанина, по-прежнему держа его под прицелом, а второй вернулся на козлы и стал нещадно нахлестывать лошадей. Монтегю понял, что это не разбойники.

Они ехали по мало знакомым дорогам, вдали от городов, ночевали на каких-то сомнительных постоялых дворах. На ночь один из похитителей оставался сторожить, а другой ложился спать, привязав милорда за ногу к своей руке. Ему они не сказали ни слова, между собой говорили по-баскски, так что ничего нельзя было понять.

К вечеру третьего дня карета въехала в Париж. Монтегю понял это по ни с чем не сравнимому столичному шуму, крикам разносчиков и зазывал, грохоту колес проезжающих экипажей. Поколесив по городу, карета остановилась, возница сошел с козел и открыл дверцу. Монтегю вышел и увидел прямо перед собой мощные высокие ворота, увенчанные тремя скульптурами, а по бокам — две мрачные круглые башни. Бастилия!

Заскрипел ворот, залязгали железные цепи, и через широкий и глубокий ров опустился подъемный мост. Баски сдали пленников с рук на руки начальнику стражи и удалились. Узников провели через темные низкие ворота во двор. Монтегю искоса посматривал на почти глухие стены из темного камня, скрывавшие под собой страшные подземелья. Снова ворота, за ними другой двор, побольше. В глубине возвышалось довольно элегантное здание, украшенное знаменитыми часами: их держали два человека, мужчина в расцвете лет и дряхлый старик, прикованные за шею, за ноги и за талию, концы их оков обвивали циферблат и сплетались спереди в огромный узел.

В коридорах, потрескивая, горели факелы. «К стене!» — привычным голосом кричал караульный, и все стражники тотчас отворачивались лицом к стенке, когда мимо них проводили Монтегю. Отперев дверь огромным ключом, караульный слегка подтолкнул милорда в спину и поставил на стол в его камере едва мерцавшую масляную лампу.

Получив известие о том, что английская эскадра вышла из Портсмута, Людовик на следующий же день выехал к армии, однако добрался только до Виллеруа, где слег, дрожа от жестокой лихорадки. У короля раскалывалась голова, при глубоком вздохе он чувствовал сильную боль в левом боку. Старик Эроар не отходил от постели своего постоянного пациента. Посовещавшись, врачи решили ничего не сообщать королю о ходе военных действий, оберегая его от лишних потрясений. Людовик пробыл в Виллеруа до девятнадцатого августа, а потом вернулся в Париж, не подозревая о том, что остров Ре захвачен англичанами, а Туара, вынужденный отступить после кровопролитного боя, заперся в форте Сен-Мартен.

Уже которую неделю Анна Австрийская пребывала в сильнейшем волнении. Гастон вдов… Людовик тяжело болен… Бэкингем в виду Ла-Рошели… О Боже, что будет, что будет? Мари, как мне не хватает тебя!

Анна с нетерпением ждала ответа герцогини на свое последнее письмо. Известие об аресте Монтегю поразило ее как гром среди ясного неба. У англичанина могли находиться компрометирующие ее бумаги! Что теперь делать? Это все кардинал; у него повсюду шпионы. Король ей не верит, но пока у него нет ни одного прямого доказательства ее вины. Знать бы, что уже известно кардиналу! Но как это узнать?..

Войдя в переднюю покоев королевы, Лапорт испытал привычный трепет. На секунду задержался на пороге, потом шагнул вперед и склонился в поклоне. Прерывистый вздох заставил его поднять голову. Анна сидела в кресле вполоборота к окну. Увидев ее расстроенное лицо, заплаканные глаза, Лапорт вдруг бросился перед ней на колени, схватил ее руку и приник к ней жаркими губами.

— Встаньте, встаньте, — испуганно сказала королева.

Наступило неловкое молчание.

— Господин Лапорт, — заговорила наконец Анна, — я позвала вас, чтобы обратиться к вам с просьбой. Я не могу вам приказывать, и вы вольны отказаться. Речь идет о моей чести, тогда как вы, помогая мне, рискуете жизнью, — она всхлипнула.

Это было непереносимо. У Лапорта сжало горло тисками.

— Я готов отдать свою жизнь за единую вашу слезинку, — глухо проговорил он.

Анна медленно сняла с пальца перстень с большим бриллиантом, посмотрела на него с сожалением и снова вздохнула.

— Это единственная охранная грамота, какую я могу вам дать, — сказала она.

…Петли заскрипели, и Лапорт, пригнувшись, вошел в отворившуюся калитку. Когда дверь с лязгом захлопнулась, он невольно вздрогнул. Стражник заметил это и ухмыльнулся. Лапорт попытался взять себя в руки, следуя за ним по стертым плитам коридоров, но это удавалось с трудом. Однако ему достало твердости в голосе, чтобы заявить, что перстень перейдет во владение тюремщика лишь тогда, когда он, Лапорт, будет по ту сторону ворот. Тот снова ухмыльнулся, ввел его в пустое караульное помещение и велел ждать. Минуты тянулись, как патока. Тишина была неестественная — ни шороха, ни звука. Поэтому, когда стрелка на часах с цепями достигла восьми и по двору раскатился хриплый звон, Лапорт снова вздрогнул всем телом. В ту же минуту дверь раскрылась, и ввели Монтегю.

С заложенными за спину руками, милорд ровным шагом направился к противоположному выходу, глядя перед собой. В двух шагах позади следовал конвой. Лапорт подбежал, пошел рядом. Шепнув пароль, он сказал, что сильно переживает по поводу двадцать шестого числа: как бы арест милорда не нарушил все планы. Поняв, что речь идет о французской королеве (в шифрованных письмах ее имя обозначалось цифрой 26), англичанин ответил, что планы на двадцать шестое остаются в силе, а на него можно положиться: он будет нем даже перед лицом смерти.

Узника увели. У Лапорта отлегло от сердца. Повеселев, он отправился в Лувр обрадовать королеву, тюремщик подальше припрятал брильянт, а Монтегю вскоре выпустили, не принеся извинений и забрав все бывшие при нем бумаги, включая письма Карла I и герцогини де Шеврез.

Глава 6

ЛА-РОШЕЛЬ

Легкие облачка, играя, закрывали собой солнце, но сердитый ветер тотчас прогонял их прочь. Море, подлаживаясь под эти игры, то становилось из лазоревого серым, то вновь сияло синевой. Песчаный берег был пустынен, нигде не спрячешься, и двое солдат тоскливо озирались по сторонам, пока три их товарища торопливо скидывали с себя одежду. Вот они сняли рубашки и повязали их тюрбаном вокруг головы. Солнце снова заслонилось растрепанным клочком серого облака, и голые тела покрылись «гусиной кожей».

Пора. Один из солдат попробовал ногой воду — холодная. Наступило неловкое молчание перед расставанием. Двое провожатых на минуту перестали думать о том, как вернутся назад, спрашивая себя, доберутся ли эти трое.