Дьявол против кардинала (Роман) - Глаголева Екатерина Владимировна. Страница 67

— Что вам угодно, господин Сегье? — пролепетала Анна.

— Его величество прислал меня к вам за разъяснениями по поводу этого письма, изъятого у вашего слуги, господина де Лапорта, — канцлер достал бумагу из сафьянового портфеля.

— Какое письмо, я ничего не знаю, — Анна едва шевелила губами, чувствуя, как у нее темнеет в глазах.

— Вот это письмо, сударыня. Писано вашим почерком, и с вашей же подписью. Не угодно ли взглянуть?

Он сделал шаг вперед. Анна посмотрела невидящим взглядом на протянутую ей бумагу и вдруг проворно выхватила ее и спрятала за корсаж.

Канцлер этого не ожидал, однако ничуть не смутился. Они были одни.

— Верните бумагу, — сказал он негромко, наступая на королеву.

— Вы не посмеете, — Анна пятилась назад, прикрывая рукой вырез платья.

— Бумагу! — рявкнул Сегье и протянул к ней руку с толстыми пальцами, поросшими черным волосом.

Анна всхлипнула и отдала ему письмо. У нее подкосились ноги, она упала в кресло и залилась слезами.

— Господь и время покажут, что все, что наговорили обо мне королю, — ложь и напраслина! — рыдала она.

— Я вернусь позже, — невозмутимо ответствовал Сегье, поклонился и вышел.

Когда в комнату вбежали камеристки, королева была в глубоком обмороке.

Карету подбросило на ухабе, и Ришелье болезненно сморщился. Ему действительно нездоровилось, хоть он и не был так плох, как расписал королю.

Визит Сегье произвел сильное впечатление на Анну Австрийскую. Она обезумела от страха, начала метаться и чуть не наделала глупостей. Причастившись на Успение Богородицы и исповедавшись отцу Коссену, она поклялась на Библии королевскому секретарю, что не переписывалась с заграницей, только с герцогиней де Шеврез. А ведь никто еще и не успел обвинить ее в переписке с испанцами! «Скажите об этом кардиналу, — умоляла она, — просите его встретиться со мной…»

Ришелье сказался больным и дождался, чтобы Людовик сам приказал ему отправляться в Шантильи и поговорить с королевой. Так будет лучше, с учетом того, какие слухи распускают при дворе все эти праздные болтуны… Ах, Анна, Анна, жизнь — суровый учитель, и его не проведешь! А ведь вам уже не двадцать лет, сударыня, а тридцать шесть, как, впрочем, и вашей подруге де Шеврез! Король прав, называя эту женщину Дьяволом. Она дьявольски соблазнительна и так же, как дьявол, увлекает всех соблазненных ею к погибели. Теперь вот в расставленных ею силках запуталась королева… Ришелье усмехнулся, вспомнив дерзкий возглас герцогини: «Я объявляю вам войну!»

Анна сильно изменилась со времени их последней встречи. Куда только делась ее надменность! Она даже предложила кардиналу сесть, но тот остался стоять. При первом же упоминании о письмах она сразу созналась, что писала брату во Фландрию и Мирабелю, желая расстроить союз между Людовиком и Карлом Лотарингским. Ришелье тяжело вздохнул. Анна посмотрела на него испуганно и задрожала всем телом.

— Надеюсь, ваше величество, вы понимаете всю тяжесть содеянного вами и раскаиваетесь в том, что совершили?

— О да, да, раскаиваюсь! — горячо отвечала Анна и поднесла к глазам платок.

— Судите сами, хотят ли вам добра те, кто стремятся поссорить вас с мужем? — мягко произнес кардинал. Анна помотала головой, закрывшись платком.

— А если бы мы поступали так с испанцами? — продолжал Ришелье. — Они уже однажды погубили одну из наших принцесс…

Снова испуганный взгляд. Ришелье решил не нагнетать страсти, прочел королеве небольшую проповедь, напомнил, что с начала военных действий Людовик не ведет переписки со своей сестрой Елизаветой, супругой испанского короля, призвал ее поступать так же, соблюдая правила игры, и пообещал испросить для нее прощения у короля.

— О, как вы добры, господин кардинал! — прошептала Анна сквозь слезы. — Дайте же вашу руку!

Она протянула ему руку, унизанную перстнями; но Ришелье остался верен себе: он не посмел дотронуться до королевы.

Людовик потребовал, чтобы Анна изложила свои признания письменно. Та подчинилась, написав их под диктовку Ришелье. Король прочел и подписал внизу, что, учитывая добровольное признание, раскаяние и обещание больше так не делать, полностью прощает свою жену.

Лапорту сообщили, что королева во всем призналась, так что и ему уже можно не запираться. Однако верный паж почуял в этом подвох и по-прежнему отказывался говорить. И потом, что значит «во всем»? В переписке с Шеврез? С Мирабелем? Или еще в сношениях с Марией Медичи, с английским двором и с Оливаресом? Уж лучше молчать.

Анна Австрийская, которой позволили вернуться в Лувр, тоже это поняла и снова испытала ужас. Нужно предупредить Лапорта, но как? В письме, которое велел написать ей Людовик, нельзя было даже намекнуть на границы признаний. Что же делать?..

— Не положено, — монотонно твердил хмурый солдат с красными глазами и опухшим лицом. — Пришли на свидание — вот и идите одна.

— Да какой же вы чурбан! — возмутилась молодая дама в дорогом платье и шляпе с пышным пером. — Моя камеристка пойдет со мной! Не могу же я оставить невинную девушку в кордегардии, среди ваших… этих…

— Не положено!..

Дама вздохнула и развязала кошелек, подвешенный на длинном шнурке к ее поясу.

— Вот, возьмите и прочистите себе мозги! — она презрительно сунула солдату серебряную монету.

— Это можно! — обрадовался тот. — Проходите, сударыни!

Камеристка прошмыгнула вслед за госпожой, обеими руками отгибая вниз поля своей шляпы.

В комнату для свиданий ввели шевалье де Жара.

— Франсуа! — бросилась к нему дама.

Они взялись за руки и заговорили о чем-то вполголоса. Прошло несколько минут. «Камеристка» нарочито кашлянула. Ее спутница оглянулась и нехотя подвела к ней шевалье.

— Франсуа, поговорите с этой дамой, — сказала она и отошла в сторону. Де Жар недоуменно посмотрел ей вслед.

— Вы узнаете меня? — спросила «камеристка», снимая шляпу.

— Мадемуазель де Отфор?!

— Тсс! — Мари оглянулась на дверь. — Я здесь по поручению королевы, она нуждается в вашей помощи.

— Но что я могу сделать?

— Здесь, в Бастилии, сидит Пьер де Лапорт. Он обладает важными сведениями, а потому может погубить королеву — или спасти ее. Вот это письмо, — она достала из-за раструба перчатки многократно сложенный листок, — должно попасть к нему. Мы рассчитываем на вас.

Де Жар прошелся несколько раз взад-вперед, обхватив затылок сцепленными руками. Задача была не из легких. Мари следила за ним встревоженным взглядом.

Наконец, он остановился перед ней.

— Что ж, раз королева просит… Делать нечего; на эшафоте я уже бывал, в другой раз будет не так страшно.

…Шевалье совершил чудо. Он сумел разузнать, что камера Лапорта находится под его собственной, но только двумя этажами ниже. Во время прогулки в тюремном дворе он сговорился с узниками с промежуточных этажей. Ночью каждый из них разобрал пол в своей камере, и Лапорту спустили драгоценное письмо с инструкциями королевы, привязав его к нитке, выдранной из рубашки.

На следующий же день Лапорта вызвали на допрос с пристрастием. По обычаю, палач сначала показал ему орудия пыток: дыбу, «испанский сапог», жаровни, клещи… Сделав вид, что испугался, Лапорт попросил повторить ему приказ королевы и рассказал, что письмо, найденное при нем, на самом деле предназначалось Мирабелю. Все прочие письма были адресованы исключительно герцогине де Шеврез. Его отвели обратно в камеру, из которой он вышел только через девять месяцев.

Герцогиня де Шеврез металась в замке Кузьер, как дикий зверь, запертый в клетку. Она и в самом деле чувствовала себя загнанным зверем, которого обложили охотники: вот круг их становится все уже, все громче их улюлюканье и лай собак… Париж ей был заказан, а в турских салонах ее не принимали с тех самых пор, как она начала тяжбу против своего супруга о разделе имущества. Герцог, в самом деле, жил не по средствам и грозил промотать все их состояние на подарки своим «девочкам», оставив собственных детей нищими. А тут еще — как гром среди ясного неба — новость об аресте Лапорта и допросах королевы! Король прислал своих людей допросить и герцогиню, но она отрицала все — все, даже самое очевидное. Ришелье — вот хитрая лиса! — предложил ей денег. За кого он ее принимает! Да, она согласилась взять небольшую сумму — взаймы. Еще не хватало, чтобы кредиторы упрятали ее в долговую яму! Правда, что такое долговая яма, когда ей может грозить Бастилия…