Янтарная комната (ЛП) - Конзалик Хайнц. Страница 71

Освободи свой шкаф и сундук.

Неси всё нам».

«На священную народную войну за немецкую родину и наше будущее».

«Наша непреклонная воля:

никогда не быть рабами у англо-американского капитализма,

никогда не быть большевистскими подневольными работниками в Сибири!»

«Гитлер, приказывай... Мы следуем за тобой!»

Люди пробегали мимо этих изречений, не обращая на них внимания. На лицах отражался страх за свою жизнь. Есть ли ещё спасение? Что сделают русские, когда захватят Кёнигсберг? Всё уничтожат, как утверждает пропаганда? Этот вопрос задавал себе и доктор Финдлинг. С 3 января он жил один в подвале «Кровавого суда», поскольку, воспользовавшись связами, посадил жену на пароход из Кёнигсберга на Данциг. На прощание он сказал ей:

— Марта, не плачь, я тоже уеду, обещаю. Уезжай из Данцига в Берлин и жди меня там. Если в Берлине станет небезопасно, уезжай к своей кузине Луизе в Ганновер. Где-нибудь мы снова увидимся, а я как-нибудь выберусь отсюда, когда узнаю, что станет с Янтарной комнатой.

— Янтарная комната! Янтарная комната! Везде только Янтарная комната! Проклятая Янтарная комната! — Вздрагивая от рыданий, она прижалась к нему и обхватила его голову обеими руками. — Поехали вместе, Вильгельм. Поехали вместе, умоляю тебя. Ты хочешь пожертвовать собой из-за этой проклятой комнаты?

— Это не жертва, Марта. Это просто моя обязанность.

— Ты готов умереть из-за нескольких янтарных досок? Это же бессмысленно, Вильгельм! Вы украли Янтарную комнату у русских…так пусть они заберут её назад.

— Ты ничего не понимаешь, Марта.

Он проводил её до парохода, а потом помахал вслед, когда она поднималась по трапу на борт. В прошлом это был прогулочный пароход, совершавший увеселительные поездки вдоль побережья Балтийского моря. С трёхдневной остановкой для купания на острове Узедом. На прекрасных морских курортах в Герингдорфе или Мистрое. Смех сквозь слёзы… Теперь его перекрасили в серый цвет и использовали как вспомогательное судно.

— Мы снова увидимся, любовь моя… — тихо произнёс Финдлинг, когда она вся в слезах стояла у поручней. Такая маленькая и нежная, какой он её никогда еще не видел. — Счастливого пути, любимая… Теперь ты в безопасности.

Доктор Финдлинг никогда не узнает, что двумя днями позже севернее Рюгенвальда советская подводная лодка выпустит по кораблю две торпеды и потопит его. Никто не спасётся.

Но в этот день, 10 января 1945 года, Яна ликовала, смеялась, плакала и всхлипывала у Михаила Вахтера на шее, кружилась с ним по комнате и повторяла дрожащим голосом одно и то же:

— Он жив! Он жив! Он жив! Николай жив! Он передал нам весточку и привет! Привет! Он сейчас в Ленинграде. Он жив… он жив… он жив… — Потом она упала как подкошенная. Вахтер поднял её и уложил на старый плюшевый диван.

Николай жив. С ним всё хорошо. Боже, о Боже, как мне отблагодарить тебя?! У меня снова есть сыночек. Я упаду перед Тобой на колени, Великий Боже, как ты милостив к нам…

Он действительно опустился на колени перед складной иконой из латуни, рядом с которой в «гинденбургском светильнике» мерцал тоненький огонёк пламени, сложил руки и молился. Теперь он был и счастлив, слёзы бежали по его лицу, а сердце, казалось, от радости забилось с новой силой.

— Николай, мой сыночек, жив. О Господи, сколько милости ты нам даришь.

Приказ маршала Черняховского,

командующего третьим Белорусским фронтом,

от 12 января 1945 года

Мы прошли две тысячи километров и увидели уничтожение всего, что строили двадцать лет. Теперь мы стоим перед преисподней, из которой фашистские захватчики на нас напали. Мы остановились после того, как очистили от них нашу страну. Пощады не будет никому, как и у них не было пощады к нам. Нет необходимости требовать от солдат Красной армии проявлять милосердие. Они переполнены чувством ненависти и мести. Страна фашистов должна стать пустыней, как и они превратили в пустыню нашу страну. Фашисты должны быть уничтожены, как они уничтожали наших солдат.

Призыв советского писателя Ильи Эренбурга в листовке, которая распространялась среди русских солдат:

«Убей! Убей! Нет ничего, в чём не были бы виновны немцы, ни живущие, ни ещё нерождённые! Следуйте указанию товарища Сталина и растопчите фашистское животное в его логове. Сломайте силой высокомерие германских женщин! Берите их, как по праву заслуженную добычу». [9]

Гауляйтер Кох снова собрал своих верных соратников, как он их называл. В дрожащих руках он держал перед собой бумагу, а когда заговорил, его голос от возбуждения дрожал.

— Генерал Гелен из отдела абвера «Иностранные армии Востока» передал нам этот призыв еврейского болвана Ильи Эренбурга. Об этом уведомлены все лица, связанные с вермахтом. Гитлер приказал, чтобы каждый знал эту мерзкую брехню и ясно видел, что нас ждёт, если мы не проявим свой героизм и не противостоим этому красному полчищу убийц.

Кох зачитал вслух призыв Эренбурга, как актёр читает драматический текст. О приказе маршала Черняховского он промолчал. Когда он закончил доклад, то бросил лист на пол и наступил на него сапогом. Он не замечал ни застывшие выражения лиц стоящих перед ним, ни молитвенно сложенных рук Вахтера. Руководитель администрации нервно повернулся к своей своре. Бруно Велленшлаг несколько раз сглотнул, как будто у него в горле что-то застряло.

— Вы слышали! — кричал Кох, побагровев. — Это призыв к убийству! Это приказ насиловать наших женщин! Большевистские твари так и поступят! Вонючая еврейская свинья хочет порвать нам задницу! Речь не идёт больше о том, чтобы защитить часть страны. Мы должны спасти наших женщин и детей! Мы будем сражаться до последней калли крови. Зиг хайль!

Прежде чем все покинули зал с огромным знаменем со свастикой, Кох поманил рукой доктора Финдлинга и Вахтера. Когда они остались одни, маска борца за Гитлера и народ спала с его лица. С перекошенным ртом, поглаживая свои усики, он подошёл к ним.

— Со дня на день начнется масштабное наступление советских войск, — сказал он. — Сегодня, завтра или послезавтра… не дольше. Мы доверяем нашим смелым солдатам, и превосходство врага нас никогда не пугало. Ни в 1870-1871 годах, ни во время Первой мировой войны, ни тем более сегодня. Но всё же… Финдлинг, можно перебазировать мою Янтарную комнату?

Кох действительно сказал «мою Янтарную комнату». Доктор Финдлинг пристально посмотрел на него, как будто не поверил своим ушам.

— Конечно, это было бы неплохо, но куда? Для дальней перевозки её надо бы снова и получше упаковать.

— Я подумал об этом. — Кох отошёл от доктора Финдлинга. Три шага в сторону, три шага назад. — Я также переговорил с гауляйтером Мучманом из Дрездена. Он считает, что саксонская Швейцария недостаточно надёжна. Реальная безопасность — в Тюрингии или соляных рудниках под Гёттингеном, в шахтах Граслебен или Меркес. Также были бы надёжны соляные штольни в Остмарке, в окрестностях Дахштайна есть гигантские пещеры, вход в которые можно взорвать, спрятав там ценности. Никто бы не узнал, куда спрятали Янтарную комнату… кроме нескольких посвящённых. Вы, доктор Финдлинг, вы, Вахтер, я и, конечно, фюрер с рейхсминистром Борманом. Ну, и ещё несколько человек, которые займутся перевозкой. Что вы на это скажете?

— Вы думаете, что русские захватят Кёнигсберг, гауляйтер? — спросил доктор Финдлинг.

— Послушайте, не задавайте глупых вопросов! — Кох сердито посмотрел на Финдлинга. — Не важно, что я думаю. Важно лишь спасение неповторимого культурного достояния. Спасение перед лицом возможной угрозы… возможной угрозы, говорю я, а вы слушайте внимательнее! Янтарную комнату, коллекцию икон, русские картины, библиотеку царя Петра и всё серебро, всё, что прибыло к нам из Пушкина, я намерен вывезти из Кёнигсберга! В безопасное место в рейхе! Сколько вам потребуется времени, чтобы подготовиться к перевозке?