В любви, на войне и в школе все средства хороши - Рэллисон Джанет. Страница 16

Я прикусила губу, прежде чем сказал ему, к каком виду в царстве животных он принадлежит.

Комплименты... комплименты... один быстрый толчок и он полетит по лестнице...

Я призвала свой самоконтроль.

— Почему я не могу оскорбить тебя, а ты без зазрения совести оскорбляешь меня?

— Ну, я думаю, это потому что мы не спорили на то, что я не смогу прожить две недели, никого не обидев, — он улыбнулся, показывая ряд белоснежных зубов. — У тебя еще десять дней. — он сам пошел вниз по лестнице. — Знаешь, это будут забавные десять дней.

Глава 8

На следующий день в школе я постоянно думала о Джоше.

Я особенно думала о нем между занятиями, когда бегала от Дуга по коридорам.

Я бы предпочла наталкиваться на Джоша то тут, то там в городе, и ждать, что между нами что-то произойдет. Так развиваются идеальные романы, но выпускной был близко. Мне нужно было проявить инициативу.

Только я не была уверена в том, как её проявить. Написать ему чтобы поболтать, и увидеть как он ответит? Сразу пригласить его? Может быть зайти в канцелярский магазин и невозмутимо купить тысячу стикеров, пока я вырабатываю смелость? Что говорят парню, который отверг тебя год назад?

Уверенный способ:

— Так что, ты стал умнее насчет женщин, чем в прошлом году?

Остроумный способ:

— Я вижу, ты сильно изменился. Твой вкус в девушках тоже изменился?

Или может быть, я могла воспользоваться только отчаянным способом:

— Пожалуйста, скажи мне, что я больше не второй сорт.

Когда прозвенел последний звонок, я пошла за потоком учеников в дверь, все еще обдумывая это. Я не добралась до парковки. Рашель и Обри перехватили меня на половине лестницы.

— Вот ты где, — сказала Обри.

— Нам нужно поговорить, — Рашель посмотрела вокруг, как будто пыталась найти место получше. — Давай зайдем обратно.

— Что такое?

Никто из них не отвечал до тех пор, пока мы не зашли обратно по лестнице и не оказались рядом со спортзалом, подальше от главного потока людей. Потом Рашель развернула кусок желтой бумаги и показала мне.

— Кто-то положил листовки на лобовые стекла машин.

Большими буквами были написано:

"Голосуете за Саманту Тейлор? Она получила 810 на АОТ. Будьте умнее и проголосуйте за другого."

Как только я прочитала это, мой желудок подпрыгнула и схватил меня за горло. Я не знала, что сказать. Я просто стояла, сжав листовку и повторила "О нет" около семнадцати раз.

Прежде, чем я дошла до восемнадцати, Рашель сказала:

— Кому ты рассказала об оценках АОТ?

Вычислить преступника было несложно:

— Кессиди Вудрафф, — Рашель уперлась руками в бока и склонила голову. — И почему ты была настолько глупа, что сделала это?

— Я доверяла ей. Я думала, я смогу убедить её перейти на нашу сторону.

— Как? Позволив ей узнать, что ты идиотка?

Я смяла листовку, пытаясь стереть слова с бумаги.

— Могла бы не напоминать.

Я шагнула к корзине для мусора и сунула бумагу внутрь. В это время Рашель взяла меня за руку и попыталась остановить.

— Эй, стой, нам нужны улики.

Было слишком поздно. Я уже положила листовку в мусор и не собиралась засовывать туда руку, чтобы достать её.

— Не волнуйся, — хмуро сказала Обри. — Снаружи их тонны.

Я застонала. Желудок не только схватил меня за горло, но теперь пытался залезть выше. Обри и Рашель отправились на улицу и я пошла за ними. Мне провели следующие несколько минут, собирая листовки с машин, которые все еще были на парковке. Однако таких было немного. Большинство учеников не задерживались надолго после того, как звенел звонок.

Срывать листовки с лобовых стекол — это действительно постыдный опыт. Каждый раз, когда я видела на них свое имя, я чувствовала удар ножом в то место, где раньше был желудок.

Сколько учеников видели послание? И что они сейчас обо мне думают? Меня запомнят как лидера или только как тупого чирлидера? Я желала, чтобы я никогда не баллотировалась на президента. Я хотела, чтобы в следующий раз Кессиди кому-то невинно улыбнется, её лицо разорвалось пополам.

Закончив с машинами, мы осмотрели оставшуюся парковку. Смятые листовки лежали по всей площади. Я предполагала, что большинство людей просто сняли их со стекол и оставили на земле, что, в каком-то смысле, было для меня хорошим знаком. По меньшей мере это значило, что никто не забрал их домой и не поместил в памятный альбом. Может быть, некоторые их даже не читали. Может быть, это будет совсем не большой проблемой.

Я вцепилась в стопку листовок. Кого я хочу обмануть? Это война, и со мной сейчас разобрались самым безнравственным способом. Но я не собиралась признавать, что сражение закончено. О нет. Я только начала сражаться. Я сожалела о том, что у меня была только одна жизнь, чтобы отдать её делу, и как там еще говорят... что-то насчет торпед. В любом случае, если Эми хотела драки, она её получит.

После того, как мы собрали все листовки, мы уселись на травянистом холмике рядом с парковкой, чтобы спланировать контратаку.

— Я говорю, что нам нужно отнести эти листовки в администрацию и пусть Эми исключат из гонки, — сказала я.

Обри покачала головой.

— Они ничего не сделают. Мы не сможем доказать, что это была она.

— Они могут сравнить почерк.

Рашель хмыкнула.

— Это не почерк Эми. Она не настолько глупа, чтобы самой писать их, — она подняла одну из листовой, чтобы осмотреть. — Кроме того, это мужской почерк.

Теперь и я изучала бумаги. Это действительно было похоже на мужской почерк. Слова не текли, они просто застряли в высоких, неровных строчках, как будто тот, кто писал их, торопился. Мужской почерк всегда так выглядит.

.

Поэтому у Эми должно быть был друг, или брат, или подельник из её второй преступной жизни, который написал это за неё. Кто-то, кого невозможно найти. Однако я изучала каждую букву на листовке, надеясь, что узнаю почерк, когда увижу его снова.

По большей части, это мог быть чей угодно почерк, но буквы "е" были особенными. Их петельки были тонкие, как игольное ушко, как будто они были неряшливыми i. Я снова буду искать это "е", возможно, до конца своей жизни. Когда-нибудь в доме престарелых мужчина, сидящий рядом со мной напишет такие "е". Тогда я протяну руку и ударю его своей тростью.

Рашель кивнула в сторону школы.

— Я говорю, давайте сорвем плакаты Эми.

Я на секундочку подумала об этом, но только на секундочку. Эти речи о честности и о том, как я не хотела проводить грубую кампанию, казались очень далекими, их слова были призрачными. Гораздо более призрачными, чем слова передо мной.

— Да, — мягко сказала я. — Это поднимет мне настроение.

Мы оставили парковку и пошли обратно к школе. Несколько людей все еще спускались по ступенькам. Сколько еще учеников, и, что более важно, сколько учителей оставалось внутри?

Если бы мой желудок уже не ушел в самоволку, он бы сбежал сейчас. Я хотела, чтобы с нами была Челси. Она ничего не боялась, и я могла бы занять у неё немного смелости.

Но она ходила домой пешком каждый день и, должно быть, не видела листовок. Я завидовала её неосведомленности.

Я прошептала остальным:

— Мы просто забираем вещи из шкафчиков. Ведите себя обычно.

— Ты думаешь? — спросила Рашель. — Я планировала подозрительно метаться туда-сюда по коридору.

Я пошла быстрее. Мне не нужен был её сарказм. Я хотела сказать ей, чтобы она всё забыла. Я позабочусь о плакатах сама. Но правда заключалась в том, что мне нужна была помощь подруг. Я не могла рисковать тем, что меня поймают, когда я сама срываю плакаты.

Мы зашли в коридор, в котором два плаката Эми висели на стенах.

Я сказала:

— Я посторожу, если кто-то придет, я начну кашлять.

Обри посмотрела поверх моего плеча:

— Что, если кто-нибудь зайдет с другого конца коридора?

— Никто не зайдет, — сказала Рашель и потащила Обри к плакатам. Я догадывалась, что Рашель просто скорее хотела покончить с этим. Может быть, она хотела этого так сильно, что она не будет осторожна. В конце концов, не её президентство стояло на кону. Я надеялась, что она по меньшей мере посмотрит вокруг, прежде, чем начнет срывать плакаты.