Хрустальный поцелуй (СИ) - "свежая_мята". Страница 15

В тот вечер мы легли рано, даже Ханс не стал засиживаться допоздна. Выключив свет, он лег рядом со мной и приобнял, как делал обычно, и внутри разлилось привычное умиротворение. Я смотрела на дорожки лунного света на полу и никак не могла заснуть. Я просто хотела запомнить ощущение его тепла рядом — настолько рядом, — потому что обычно он ложился позже и вставал раньше, и утром я помнила только призрачное ощущение кого-то около себя. А сейчас у меня была возможность запомнить его в красках, прочувствовать каждой клеточкой тела и пропустить через себя. Лежала и впитывала его тепло, стараясь себя не выдать, но он все равно, видимо, догадался.

— Не спишь? — поинтересовался Ханс хриплым от долгого молчания голосом, а я молилась, чтобы он не почувствовал пробившую меня дрожь.

— Не сплю, — согласилась я.

— Вот и я не сплю, — вздохнул он и замолчал. Я попыталась выползти из его объятий — все-таки вот так, зная, что он не спит, лежать было очень неловко. Он усмехнулся. — Да лежи ты, лежи. Дома прохладно. Грейся.

Я блаженно расслабилась, мысленно поблагодарив его за это разрешение, и вскоре уже уснула, не зная, спит ли он или просто великодушно позволяет мне нежиться в его объятиях.

Утром я проснулась одна. Это меня совершенно не удивило.

Ханс обнаружился на кухне. Он читал газету, попивая кофе, и я залюбовалась им, замерев в дверном проеме. Он был красив, хотя морщинки с каждым разом становились все глубже, но это только притягивало взгляд. Они его совершенно не портили, наоборот, шли ему как самая правильная деталь образа. И я не могла его представить другим.

— Доброе утро, — произнесла я, обнаруживая себя. Он поднял взгляд и улыбнулся, отложив газету.

— Доброе. Кофе хочешь? — дождавшись моего кивка, он поднялся из-за стола и налил мне кофе в чашку. — На улице сегодня как-то необычно холодно, поэтому риску предложить тебе обойтись сегодня без прогулки. К тому же, мне нужно будет через час уехать, и как долго меня не будет, я не могу даже предположить. Побудешь здесь одна? Еда будет в холодильнике, и все книги в твоем распоряжении.

Я постаралась не выдать своей грусти, запив неприятное ощущение большим глотком кофе.

— Конечно, не переживай. Все будет хорошо, — успокоила я.

— Может, хочешь чего-нибудь? Мне неудобно, что приходится оставлять тебя одну.

— Я все понимаю, — уверила я. — Все нормально. Езжай и не думай обо мне, я уже не маленькая девочка. Справлюсь тут без тебя.

Он рассмеялся. Я видела, что он немного расслабил плечи — возможно, действительно переживал за меня и за то, как я тут буду одна. Меня же расстраивало только то, что мне не удастся провести время с ним. Но я не показывала ему своего истинного отношения к сложившейся ситуации, потому что не хотела, чтобы он волновался за меня.

—Ты будто выгоняешь меня прямо сейчас, хотя у меня в запасе еще есть время, — с улыбкой заметил он, садясь на место.

— Раньше уедешь — раньше вернешься, — я пожала плечами и снова сделала глоток.

Мы завтракали в уютной тишине. Он читал газету, я рассматривала замерзшую за окном улицу. У меня не было ощущения праздника, но и без него мне было хорошо. Я думала о том, какое это доверие — оставлять меня дома одну. Конечно, он знал меня не первый год. Но, а если бы мне пришло в голову куда-то уйти? Или обокрасть его? Наверное, он действительно хорошо меня знал, раз настолько мне доверял.

Ханс уехал, как и говорил, через час. Я помыла наши кружки и села читать, совершенно не зная, чем же еще можно заняться. Мне повезло: книга попалась достаточно интересная для того, чтобы я неотрывно читала ее все то время, что Ханса не было. Я почти не заметила, как он вернулся, — поглощенная событиями книги, я едва замечала то, что происходило вокруг. А он вернулся с праздничным тортом и бумажным пакетом с чем-то в руках.

— Как ты здесь? — поинтересовался он, унеся все в кухню.

— С тобой, конечно, веселее, но и так тоже ничего, — я покачала книгой в руках, и он понимающе кивнул.

Время неумолимо ползло к вечеру. Я переоделась в свое светлое платье, повязала на шее тот платок, который он подарил мне на прошлое Рождество, и расчесала волосы, уложив их набок. Стол мы накрыли немного раньше, поэтому я не боялась испачкаться.

На этот раз Ханс поставил два одинаковых бокала.

— Я буду пить сок из этого? — с сомнением спросила я. Ханс рассмеялся.

— Нет. Хочешь попробовать кое-что покрепче?

Я с предвкушением кивнула.

В тот вечер я впервые попробовала алкоголь — кажется, это был шнапс, я не запомнила, но на языке он раскрылся неприятно обжигающей горечью. Я скривилась, а Ханс только усмехнулся и попросил допить то, что было в бокале. Я подчинилась — я никогда не умела с ним спорить, — и выпила залпом, почувствовав выступившие на глазах слёзы. Он рассмеялся уже в открытую. Покачал головой и с невыразимой нежностью назвал «глупенькой девочкой». Я думала, что расплачусь — прямо там, сидя напротив него и держа в руках пустой стакан. А когда он забрал его, коснувших моих пальцев своими — как всегда, теплыми и чуть шершавыми, — я уже была на грани, чувствовала, что слёзы вот-вот потекут по щекам и я не смогу их остановить. Но прошло несколько мучительно долгих секунд, а слёзы так и не появились. Мысленно я выдохнула от облегчения, внешне же — только улыбнулась ему чуть увереннее.

Внутри все бурлило и кипело. Что-то рвалось наружу и требовало действий, кровь ударила в щеки, и я чувствовала, как горит кожа, сокрушенная её натиском. Я прижала тыльную сторону ладони к щеке, и судорожно вздохнула от контраста.

— Жарко? — участливо спросил он. Я кивнула, думая, что он сейчас откроет окно. Но вместо этого он только понимающе кивнул. — Сейчас пройдёт. Так действует алкоголь — он расширяет сосуды и разгоняет кровь по телу. От него всегда жарко и тянет на глупости.

Я кивнула с самым серьёзным видом. В лагере мы видели, как по вечерам, после отбоя, комендант пьёт что-то прозрачное и, судя по его лицу, горькое, кривясь после каждого глотка. А потом его щеки краснели — прямо как у меня сейчас, — а в глазах появлялся маслянистый блеск.

— На какие глупости? — поинтересовалась я. Мне действительно было интересно. К тому же, он явно знал что-то об этом.

— На разные, — уклончиво ответил он, но затем продолжил уже подробнее: — Кому-то алкоголь прибавляет смелости и толкает на признания, о которых, протрезвев, человек обычно жалеет. Кто-то от него злится и совершает отвратительные поступки вроде убийства или насилия, иногда — грабежей и разбоя. Кто-то, напившись, просто поёт, в голос и не стесняясь, чего никогда не мог трезвым. Глупости зависят от человека, — искренне сказал он, будто много знал об этих самых глупостях. Много и не понаслышке.

— А поцеловать тебя сейчас — это глупость? — так же искренне спросила я. Да, я хотела его поцеловать. Да, я знала это и без половины бокала шнапса во мне. Но ведь он сам сказал — алкоголь придаёт смелости. Почему я не могла ею воспользоваться?

— Глупость, — кивнул он.

— И ты мне не разрешишь?

— Не разрешу.

Я догадывалась, что его смущает: его и мой возраст, разница в нашем положении и много что ещё, но его ответ меня удивил.

— И не потому, что считаю тебя маленькой для такого. Просто сейчас ты говоришь об этом, потому что пьяна.

— Но я хочу этого и без алкоголя, — тут же произнесла я. Он покачал головой — не любил, когда перебивают. — Извини.

— Может быть, хочешь, — он сделал вид, что ничего не заметил. — Но откуда я могу об этом знать? Мы никогда не говорили об этом. А сейчас, извини, я не могу доверять твоим мыслям и принимать их за трезвые.

— А если утром? Что, если я сделаю это утром? Тогда ты мне поверишь?

Я хваталась за любую возможность, словно за соломинку, грозящую вот-вот уйти под воду и утащить за собой мой шанс на спасение.

Ханс усмехнулся и отпил из своего бокала — в отличие от меня он не осушил его разом, а растягивал каждый глоток, очевидно смакуя этот горчащий привкус на языке.