Октябрь (История одной революции) - Гончаренко Екатерина "Редактор". Страница 76
«А вы видели молельню, господин поручик? Там есть такие образа, что им цены нет».
«Да видел, но в нее не входил. Не смог себя заставить. Ведь там государыня Богу молилась. И мне казалось, что если я войду туда, то это будет кощунство.
Ведь мы здесь не гости по приглашению хозяев Дворца, а игрушка в руках судьбы, занесенная ею сюда, для тех достижений, которые еще сокрыты от нас.
Поэтому я не смел войти в нее. И даже если бы мне сказали, что наша жизнь была бы охранена стенами ее, я и тогда не вошел бы в нее и никого добровольно туда не впустил».
«А Керенский немножко иначе мыслит», — начал опять кто-то говорить о Керенском, но его перебили возгласы из соседней комнаты.
«Где господин поручик? Доложите, что казаки пришли и располагаются в коридорах и в комнатах около молельни и хотят также занять ее».
«Казаки! Какие казаки? Откуда?» — и я бросился в коридор.
Коридор уже был набит станичниками, а в него продолжали втискиваться все новые и новые.
«Где ваши офицеры? Где командир сотни?» — обратился я с вопросом к одному из бородачей уральцев. Он махнул головой и, не отвечая, продолжал куда-то проталкиваться через своих товарищей.
«Что за рвань? — соображал я, смотря на их своеобразные костюмы, истасканные до последнего. — Э, да у них дисциплина, кажется, тоже к черту в трубу вылетела. Хорошенькие помощники будут…» — «Эй! Станичники, кто у вас здесь старший», — снова обратился я с вопросом, но уже к массе.
«Всяк за себя — а на што тебе», — раздались два слабых ответа среди гама, с которым они продолжали продвигаться по коридору, частью заваленному какими-то большими ящиками, о которых острили, что Керенский не успел их с собою забрать по причине преждевременного исчезновения.
Услышав эти своеобразные ответы, я было чуть не разразился бранью за нелепость их и за игнорирование во мне офицера.
«Смотри — среди них нет почти молодежи, это все старших возрастов. Ага, то-то они и явились сюда», — проталкиваясь среди казаков к стоявшему на ящике и следившему за движением казаков подхорунжему, подумал я.
«Хотя на большом заседании представителей совета съезда казаков и говорено было о воздержании от поддержки Временного Правительства, пока в нем есть Керенский, который нам много вреда принес, все же мы наши сотни решили придти сюда на выручку. И то только старики пошли, а молодежь не захотела и объявила нейтралитет».
«Так, так. А где офицеры ваши?» — «Да их не много, пять человек с двумя командирами сотен. А они к коменданту Дворца пошли. Их позвали туда… — Эй, вы там, давай пулеметы туда в угол, вот разместится народ, тогда и их пристроим… — А вы давно здесь?» — уже обращаясь ко мне, продолжал подхорунжий, крепкий, бородатый казак.
«С полудня. Ходили уже к телефонной станции, да толку не вышло — уклончиво ответил я. — Вот что я вас хотел попросить, — продолжал я. — Здесь молельня царя есть. Так чтобы в нее не ходили». — «Зачем толкаться туда, казаки сами не пойдут, разве который пред образом лоб перекрестить захочет».
«Вы не думайте, поручик, станичники понятие большое имеют», — смотря мне прямо в глаза, добавил подхорунжий.
«Вот это спасибо. Ну я побегу к своим, а вы, значит, располагайтесь, как можете, а когда придут ваши офицеры, пошлите сказать мне», — спрыгивая с ящика, попросил я.
«Слушаюсь, господин поручик», — вслед ответил подхорунжий. Придя к первому взводу, где было назначено место моего пребывания для юнкеров связи, я застал поручика Скородинского и юнкера Гольдмана, явившегося с приказанием от капитана Галиевского. Но не успел я открыть рта для вопроса, что есть нового, как из соседней комнаты, слева расположенной, угловой, выходящей окнами и на Миллионную улицу, вбежало двое юнкеров.
«Господин поручик», — разлетелись они ко мне. «Стоп. По очереди. Говорите вы, в чем дело?» — «Господин поручик, казаки нас выставляют из угловой комнаты. Взводный командир приказал просить вас прийти».
«Они ничего слушать не хотят и располагаются в комнате так, словно в конюшню явились», — возмущенно докладывал юнкер.
«А вы что хотите?» — справился я у второго.
«У нас та же картина, господин поручик, но кроме того хотят еще в молельню пойти. Их не пускает часовой, а они кричат, что может умирать придется, так чтобы помолиться туда пустили. — Нам будет очень приятно помолиться там, где сами цари молились — кричат они, — а вы не пускаете, жидовские морды. Часовой из наших евреев оказался. Юнкера обиделись, и если вы не придете, то еще дело до драки дойдет», — с еще большею растерянностью доложил второй юнкер.
«Смех и грех — пронеслось в голове. Это теперь не оберешься скандалов с этими бородатыми дядями».
«Александр Петрович, — пока только кончили свои доклады юнкера, обратился ко мне поручик Скородинский, — вот как раз капитан Галиевский через юнкера связи приказывает отдать левую часть этажа обороне казаков, так как у них есть пулеметы, а нам сосредоточиться лишь в расположении моей роты».
«Ну прекрасно. Передайте в ваши взводы командирам взводов, чтобы они их привели в комнату направо», — отдал я распоряжение юнкерам.
«Фельдфебель Немировский!» — обратился я к стоявшему невдалеке фельдфебелю 2-ой роты и прислушивавшемуся к происшедшим докладам. — «Я здесь», — подлетел он со своею пружинностью в манере вытягиваться при обращении офицеров к нему.
«Наблюдите за отданным приказанием. Да чтобы все это быстро было исполнено. Я буду при 1-ом взводе 1-ой роты. А пока пойдемте к молельной комнате, — предложил я Скородинскому, — посмотреть, что там за антраша выкидывают станичники, а то еще действительно в рукопашную схватятся».
Через несколько минут все приняло обычный вид порядка в настроениях юнкеров, — сцепившихся с казаками, но теперь тоже удовлетворенных полученной возможностью войти помолиться там, где «сами цари с деточками молились», — как, мягко улыбаясь сияющими грустно глазами, говорили они.
«Какие большие дети они еще», — возвращаясь к своим ротам, говорил я поручику.
«Вот и на фронте я не раз наблюдал, как бородачи 2-ой Уральской казачьей дивизии, увлекшись спором о преимуществах одного святого перед другим, абсолютно не обращали никакого внимания на лопавшиеся вокруг них гранаты и шрапнели. А однажды при отступлении я едва оторвал от богословского спора и выгнал из халупы шестерых казаков. Еще немного, и мы не успели бы сесть на коней и ускакать от вошедших в деревню австрийцев», — вспоминал я сюжеты фронтовой жизни.
«Да, они особенные, — соглашался поручик со мною. — И они мне очень нравятся, только не молодые, те так распустились, что противно на них смотреть».
«Да, да, а какие были это войска!» — вздохнули мы и смолкли. Через открытые окна ночная прохлада освежала воздух комнат, уже пропитавшихся запахом сапог, внесенным нами в эти так взволновавшие наши чувства стены. Тишина, соблюдаемая юнкерами, позволяла улавливать звуки где-то вспыхивающей ружейной трескотни, что не мешало подумывать о кухнях, находящихся во дворце, на предмет использования их для приготовления чая юнкерам. И эти думы опять напомнили мне о моем 26 часовом голоде. Хорошо еще, что Телюкин догадался сунуть коробку папирос.
«А вы бы пошли наверх. Там у комендантской есть столовая, где придворные лакеи сегодня подали дивный обед и вина. Право, сейчас — вы видите — все тихо, и можете положиться на меня», — начал убеждать поручик.
И словно меня кто подслушал. В комнату вошел капитан Галиевский и, подойдя к темноте на наши голоса к нам, передал приказание Начальника Школы явиться в помещение комендантской.
«Начальник Школы приказал всем офицерам школ и частей собраться для обсуждения мер и получения заданий по развитию обороны Зимнего. Поэтому идемте скорее, господа. Времени терять нельзя. А у вас хорошо здесь», — невольно поддавшись впечатлению покоя, закончил капитан.
Спустя немного мы входили в продолговатую комнату, шумно наполненную офицерством. Здесь были и казаки, и артиллеристы, и пехотинцы — все больше от военных школ, молодые и старики. Строгие, озабоченные и безудержно веселые.