Шакалота. Птичка в клетке (СИ) - Филон Елена "Helena_fi". Страница 116

Странный вопрос. Мой отец должен ненавидеть эту дрянь, после того, сколько гадостей она совершила! Участие Светлаковой в игре в роли одного из наблюдателей не было доказано, но я-то знаю… знаю, что ничего святого в ней нет! Она всю мою душу, все мои шрамы на всеобщее обозрение выставила. И вот она здесь? Мало было одной подлости? Чего ещё она хочет?

— Чего ты хочешь?

Вероника делает несколько шагов ко мне навстречу и пристально в глаза смотрит. Выглядит, как всегда бесподобно, холодно, величественно… Переводит взгляд на моего отца, будто спрашивая о чём-то, затем снова на меня…

— Поговори с ней, Лиза. — Поверить не могу, что эта просьба звучит от папы. — Просто выслушай её, хорошо?

— Для чего? — головой качаю. — Пап, зачем мне это делать? Пусть уходит.

— Выслушай её.

— Папа, что происходит?

Отец мягко опускает ладонь мне на плечо и шумно и медленно выдыхает, твёрдо глядя в глаза.

— Мама с бабушкой скоро вернуться с рынка — я звонил им. У тебя осталось не больше тридцати минут, чтобы выслушать Веронику и сделать правильный выбор.

— О чём ты говоришь?

— О том, что… — Папа замолкает ненадолго, будто слова ему с трудом даются, а потом решительно произносит: — Все мы совершаем ошибки. Порой такие, которые уже нельзя исправить, потому что слишком поздно. Я… сделал много таких ошибок, Лиза, и с этим грузом мне придётся жить, сколько бы отведено не было. Я… — прочищает горло и вновь вздыхает, а глаза влагой наполняются, — я не могу допустить, чтобы и ты жила с этим грузом. Ты уже взрослая девушка, и я не хочу совершать снова одну и ту же ошибку… не хочу держать тебя, не хочу видеть грусть в твоих глазах, когда ты о нём думаешь. Думаешь, я не вижу ничего?

— Папа…

— Послушай меня, Лиза. Ты не глупа и какое бы решение не приняла, я доверюсь ему. Доверюсь тебе. Просто закончи это, или до конца жизни будешь жалеть о том, что не сделала этого, будешь винить себя, его, нас и в итоге… однажды сломаешься, а я не хочу… не могу потерять и тебя.

Папа замолкает, а я просто не знаю, что ответить. За последние два года это была самая длинная и самая осмысленная его речь.

А затем он просто выходит из кухни и, прежде чем закрыть за собой дверь, уверенно добавляет:

— Я позвоню Зое. Скажу, что сегодня ты переночуешь у неё.

Через двадцать минут я уже сидела в машине Светлаковой и пыталась осмыслить всё, что услышала на кухне. Вероника была коротка, но предельно ясна. Гораздо больше она рассказала моему отцу, уверена в этом лишь потому, что он отпустил меня с ней, в другой город, втайне от мамы и бабушки.

Вероника рассказала ему о том, как у нас с Максом всё начиналось и о том, к чему это всё привело.

— Он любит тебя, — сказала она мне перед выходом из дома. — Всё ещё любит.

— Откуда ты знаешь? Макс бы не стал…

— Нет. Мы с ним не говорили. Но я говорила с его братом, а Ярославу врать не зачем. Макс постоянно его о тебе расспрашивал, звонил ему только для того, чтобы спросить, как дела у тебя.

И вот я сижу в её машине, которая уже мчится по залитым летним солнцем дорогам города, и кажется… схожу с ума от одной мысли, что сегодня могу его увидеть. Ладони потеют и в дрожь время от времени кидает.

— Нервничаешь? — А Светлакова ещё и масла в огонь подливает.

Смотрю на тоненький ободок на её безымянном пальце, но спрашиваю о другом:

— Зачем ты это делаешь?

— Думала, ты ещё на кухне спросишь.

— И?

Бросает на меня короткий взгляд и отвечает не сразу:

— Не ради тебя. Если бы я сама могла помочь ему, меня бы здесь не было, и ты это знаешь. Я просто не могу, сложа руки, пусть и издалека, смотреть на то, как Макс медленно себя убивает. И ты единственная, кто всё ещё может до него достучаться.

— А если бы я отказалась?

— Но ты здесь, — вновь на меня смотрит и горько усмехается. — Я не нужна ему. Я всегда знала, что не нужна ему… Но ни о чём не жалею. Я любила его. Да, по-своему, эгоистично, но любила.

Молчание становится невыносимым, жутко неловким и Вероника решает включить радио.

— Ну? Так что у вас с Пашей? — спрашивает ненавязчиво. — Слышала, ты его ждала, а не меня.

— В копилке сплетен стало пусто?

Усмехается. Всё так же. Как всегда это делала — будто я маленький, неуклюжий зверёк на огромной арене цирка.

— Вы с Чачей не подходите друг другу. Вот мне и интересно: добился он своего, или нет, — искоса на меня смотрит.

— Это ты так решила? Что мы не подходим друг другу.

Протяжно выдыхает, будто жалея, что вообще эту тему затронула, бросает взгляд на меня и безо всякого энтузиазма произносит:

— С Максом ты жила. Даже я видела это. А Чача… мог стать просто «удобным» парнем.

— Он им не стал. Сойдёт ответ? — отвечаю с нажимом, и вижу, как на губах Вероники расцветает горько-удовлетворённая улыбка.

Вновь смотрю на колечко на её безымянном пальце, и она это замечает:

— Условие отца. Я выхожу замуж за сына его партнёра — он отмазывает меня от следствия. Я ведь тоже по горло в дерьме была, знаешь?

Молчу. Отворачиваюсь к окну и провожаю взглядом площадь с высоким работающим фонтаном.

— Понимаю, тебе не интересно, — фыркающе усмехается.

— А разве должно быть?

— Нет. — Вздыхает. — Надеюсь, у тебя получится.

— Правда? — сомнительно улыбаясь, поворачиваю к ней голову. — Теперь ты в меня веришь?

Задерживает на мне твёрдый взгляд и говорит со всей уверенностью:

— Даю тебе слово, Багрянова, что если ты сможешь уговорить его продолжить лечение и не опускать руки, ни ты, ни Макс, больше никогда в жизни меня не увидите. Клянусь. Просто сделай это. Помоги ему. Пожалуйста.

Упираюсь тростью в вытоптанную дорожку, пытаюсь сориентироваться в направлении, чтобы в лишний раз не звонить брату и не просить вновь «подтереть мне задницу», как слышу — сзади трава зашуршала. Мягко, будто кто-то осторожно идёт по ней мягкой поступью.

Замираю.

Сердце до самого горла подпрыгивает и дыхание перехватывает.

«Так вот почему здесь так светло.»

Остановился. И я следом.

Полчаса назад Вероника привезла меня сюда, узнав у Ярослава, куда в скором времени Макс направится. Костика пришёл навестить и даже не знал, что будет здесь не один.

Я смотрела на него… всё это время, пока он делился со своим лучшим другом сокровенным.

Замерев стояла в траве у ближайшего дерева на развилке, так близко к нему и одновременно так далеко… Слушала, как поёт птица на ветке. Слушала, как говорит Макс. Всё слышала… каждое слово пропитанное болью, каждый вдох наполненный грустью, каждый выход, будто силы на исходе. Будто желания жить, бороться не осталось. Он смирился. В каком-то смысле Макс Яроцкий успокоился.

Не оборачивается, молчит, вниз смотрит.

Стою за его спиной и практически не дышу. Руки дрожат так сильно, что приходится сжать их в кулаки и убрать за спину, ноги, будто не мои, будто ватой набитые. До боли кусаю губу, чувствую, как в груди грохочет сердце, и узнаю этот ритм — словно огромная бабочка опалёнными крыльями бьётся, взлететь пытается.

Кажется, что это сон. Сотни раз я представляла себе нашу встречу, вопреки здравому смыслу, вопреки решению, что давно приняла, верила — она случится. И каждый раз, в своих фантазиях, я не видела ничего кроме его лица. Рисовала контур губ подушечкой пальца, вспоминала его запах, целовала… Это казалось проще. На самом деле всё оказалось не так: слишком тревожно, волнительно, страшно, что, кажется, воздух заканчивается, вдох с трудом сделать получается.

Как же я скучала.

Как же сильно я по нему скучала…

— Это ты принесла розы? — низким тембром с лёгкой хрипотцой, спокойно, будто мы только вчера с ним виделись. — Костик ненавидит розы, — медленно поворачивается ко мне. — Он в принципе цветы ненавидит.

— Я… — беззвучно.

Вдох поглубже, унять головокружение, унять дрожь и повторить громче: