Шакалота. Птичка в клетке (СИ) - Филон Елена "Helena_fi". Страница 96

— Она хотела, чтобы её остановили.

— Да как… как ты можешь так говорить?! Наша младшая дочь беременна. Она напугана, сбита с толку. Мы должны её поддержать. Даже не вздумай ругать её! Понял?

— Разве я её ругал? — голос отца звучит совсем сломлено. — Я думаю. Просто не мешай мне. Я думаю, как с этим разобраться!

— Что ты можешь придумать? Подадим заявление в полицию? Скажем, что её изнасиловали? А где доказательства? Андрей, это не вчера произошло! — мама сквозь слёзы усмехается. — Она… она даже не говорит, кто с ней это сделал. Она не помнит!

— Зная Полину очень сомневаюсь, что её…

— Лучше замолчи, Андрей! Не смей говорить о нашей дочери то, что собираешься сказать!

Отец тяжело вздыхает, и вновь наполняет рюмку.

— Дай ей успокоиться, — мама тоже вздыхает. — Потом она всё расскажет. Уверена. Сейчас Полина… — голос мамы становится настолько тихим, что большую часть слов уже не слышу. Но это и хорошо, потому что Полина вновь вышла из нашей комнаты и смотрит, как я подслушиваю разговор родителей за закрытой дверью кухни. Полина меня об это попросила. Ей настолько страшно, что слёзы вот уже несколько часов не высыхают в её глазах, её трясёт и вновь температура поднялась. Но… теперь мы точно знаем, что причина её недомогания далеко не в ангине. Она врала про больное горло. Она врала, что у неё всё нормально. Полина всем врала, пока десятый по счёту тест вновь не показал две полоски.

Возвращаю её в постель, укрываю одеялом, и присаживаюсь рядом.

Что чувствую я?.. Сейчас это сложно объяснить. Сейчас я на том периоде осознания случившегося, когда всё кажется туманным и далёким, когда нужно время, чтобы данная новость ударила по голове со всей силы. И да, она ударит, не сомневаюсь.

— Всё будет хорошо, — шепчу, поглаживая её по спине.

— Что с твоими волосами? — спрашивает опустошённо.

— А… да так, — рефлекторно касаюсь рваных прядей. — Не бери в голову. Зоя практиковалась.

— М-м…

— Полин, давай поговорим, хорошо? — прошу мягко.

— Почему ты не отчитываешь меня? — хрипит Полина, опустошённым взглядом глядя в стену.

— Я не собираюсь этого делать, — тяжело вздыхаю. — Я просто хочу с тобой поговорить. Мне ты можешь довериться, Полин.

— Это бессмысленно.

— Что?

— Всё не имеет смысла, — тоненький голосок вновь срывается на плачь, и я принимаюсь её успокаивать.

— Я принесу тебе воды.

Разговор родителей тут же затихает, стоит мне показаться на пороге кухни, а когда уже собираюсь возвращаться к Полине, папа просит меня задержаться.

И вон он — тот самый удар по голове, о котором я говорила. Такой болезненный, что дыхание перехватывает, а сердце сжимается.

— Что Яроцкий делал рядом с твоей сестрой? — папа строго смотрит мне в глаза.

— Что? — решаю, будто ослышалась.

— Вчера вечером твоя мама застукала их на лестничной клетке… Во сколько это было?

— Около девяти вечера, — отвечает мама, глядя в окно.

Папа вопросительно смотрит на меня. Но у меня нет ответа.

— О чём ты говоришь? — хмурюсь.

— Максим Яроцкий и твоя сестра вчера вечером что-то бурно обсуждали на площадке между этажами, Лиза, — папа понижает голос до опасного шёпота. — После чего Полина вернулась домой вся в слезах и ни со мной, ни с мамой больше не разговаривала. А два часа назад… Ты уже знаешь, что могло случиться два часа назад.

— Не понимаю. Ничего не понимаю, — мама вновь плачет. — Боже… как это всём могло произойти с нашей девочкой?..

— Прекрати, — осаждает её папа. — Лиза? Я жду твоих объяснений.

Но у меня их нет. Я сбита с толку. Я… голова кружится.

Хватаюсь за стол и вовремя опускаюсь на табурет, чтобы не растянуться по полу.

— Таблетки…

— Всё хорошо, — перебиваю отца, останавливая. — Я уже выпила.

До боли в каждой фаланге сжимаю пальцами край стола и смотрю сквозь скатерть, сквозь пол…

— Лиза? — будто издалека. — Лиза? Андрей, ты не должен был так сразу…

— Ты что-то знаешь? — требовательный голос отца действует немного отрезвляюще, и я фокусирую взгляд на его лице. — Ты знала, что твой… эм-м… что Максим вчера вечером встречался с твоей сестрой?

Молчу. В голове сотни мыслей роятся, как саранча. Слишком много саранчи!

Почему Макс не сказал мне? Зачем он виделся с Полиной? Что происходит?

— Он… он искал меня, — вру. — Вы запретили нам видеться, и Макс приходил, чтобы поговорить со мной, но я была у Зои…

— Тогда почему Полина плакала? Что он ей такого сказал?

— Полина беременна, — мама двоится перед глазами, — вот и плакала. Причём здесь Яроцкий?

— Точно не причём? Лиза?

— Макс мой парень, — заставляю себя врать дальше. — Он не имеет никакого отношения к моей сестре, — отмахиваюсь от разговора, оставляю родителей на кухне и возвращаюсь в комнату к Полине.

— А где вода? — смотрит на мои пустые руки. На руки, которые трясутся так сильно, что дверная ручка ходуном ходит, когда я пытаюсь закрыть дверь.

— Что ты им сказала? — смотрю в бледное лицо Полины и чувствую, как тошнить начинает.

Нет. Нет-нет-нет. Я даже думать об этом не имею права! Потому что, то о чём я думаю, не может быть правдой.

Делаю глубокий вдох и опускаюсь на кровать сестры:

— Что ты сказала родителям, Полина? Я должна знать. Скажи мне. Сейчас.

— Что ещё ты хочешь услышать? — сворачивается калачиком, и одеяло до самого подбородка натягивает.

— Ты же… Боже, — говорить слишком сложно. — Полина, это ведь произошло на той вечеринке, да? Мне ты можешь сказать. Теперь точно можешь. Пожалуйста, скажи.

— Зачем? — хрипит. — Чтобы ты родителями рассказала?

— Какое теперь это имеет значение?

— Я просто… Прошу, Полина, что ты сказала родителям?

Отвечает помедлив:

— Я сказала, что не помню, кто это был. Что была пьяна, что кто-то… что я с кем-то переспала… Про игру ничего не говорила.

Придвигаюсь поближе, беру её руку в свою, и говорю как можно мягче:

— Для чего ты виделась с Максом?

Резко на меня взгляд переводит, но не отвечает. Теперь кажется ещё больше напуганной, растерянной, а из глаз вновь слёзы лить начинают.

— Полина… — изо всех сил делаю вид, что не думаю о самом худшем. Не думаю. Не должна думать! — Зачем ты с ним виделась?

— Денег просила.

— Что? — выдыхаю практически беззвучно. — Но… — Отворачиваюсь, брожу лихорадочным взглядом по комнате, ища, за что бы им зацепиться, ища точку опоры; пытаюсь найти логическое объяснение тому, что услышала.

— Так ты поэтому ему звонила… Полина? — смотрю на неё с мольбой. — Почему ты просила у него деньги?

— Я хотела сделать аборт.

— Аборт не делают на таких сроках.

— Ты поняла, о чём я говорю! — всхлипывает, вырывая свою ладонь из моей и пряча её под одеялом. — Мне нужны были деньги. Я могла договориться… Никто бы ничего не узнал, но… этот твой говнюк сказал, что не даст мне ни копейки. Тогда я сказала, что всё расскажу тебе, а он… он сказал, что мои проблемы его не волнуют, и чтобы я сама со всем разбиралась! Что он сам тебе скоро всё расскажет! Чтобы я не втягивала в это тебя, чтобы подумала о твоём здоровье.

Я соврала. Я не выпила таблетки. И думаю, пора сейчас это сделать, иначе может быть поздно: сердце вот-вот вырвется из груди, стучит так громко и отчаянно, будто передумало и больше не хочет принадлежать мне.

— Что… что он должен был мне рассказать, Полина? — спрашиваю севшим голосом и молюсь, чтобы всё было не так, как я думаю. Пусть всё будет не так, пожалуйста!

— Это всё игра… — Полина вновь рыдает, всхлипывает и говорит отрывками, так что с трудом слова понять удаётся. — Всё из-за неё. Оскар был моим куратором и он… он обманул меня! Они с Яроцким это сделали! Я была пьяная в стельку, сразу не поняла, что произошло, думала, ко мне в ванную Оскар пришёл, и я готова была сделать для него всё, что угодно, всё, что он попросит, но…

— Тише. Пожалуйста, говори тише, — у самой же голос на писк мыши похож. Мыши, которая медленно умирает.