Одноглазый Сильвер, страшный разбойник с острова Фельсланда (Повесть) - Вяли Хейно. Страница 8

— Другое дело, совсем другое дело! — заверил он себя вновь, но тут же на лоб набежала морщинка. Он вернулся и чуть-чуть сдвинул стоявший у стола стул. На этом коренная переделка комнаты на половине господина Белопуза и была закончена.

— Я не понимаю! — шептала Марианна. — Ведь он переставил всю мебель, и все-таки все в комнате осталось точно также, как расставили мы?!

— Пустяки! — прошептал в ответ Одноглазый Сильвер, с напряженным интересом продолжая следить в приоткрытую дверь за каждым движением господина Белопуза. — Но я не понимаю, что у него там горит в сумке!

Господин Белопуз — он снова отошел от дверей, — нагнулся над пестрой сумкой и своими действиями напоминал не то мага, не то какого-то шамана: он без колебаний засунул руку в сумку, что-то промычал, непроизвольно покачал головой и вытащил руку из сумки, чтобы затем повторить все с начала с небольшими вариациями.

— Чтоб меня черти съели, если это не титаническая душевная борьба! — прошептал себе в бороду Одноглазый Сильвер. — Готов съесть свою шляпу, если это не так. — И его кадык судорожно дернулся, будто страшный пират уже проглотил свою шляпу.

— Нет, нет и еще раз нет! — мычал в это время господин Белопуз и двумя руками отстранял себя от сумки.

— Нет и нет. Навсегда! — повторил он еще раз и повернулся к сумке спиной. Его лицо приняло выражение, с каким полководец прощается с принесшими ему лавры войсками. В противоположность ему Одноглазый Сильвер выглядел как полководец, у которого только что прямо из-под носа эти самые лавры стащили.

— Не щипли меня за руку, глупая птица! — сказал Одноглазый Сильвер и отшвырнул попугая, хотя старый Плинт вовсе и не сидел на руке страшного пирата, а дремал на спинке стула.

Господин Белопуз вошел в столовую Одноглазого Сильвера. По пятам за ним следовал Песик с задранным, как флаг, крючком-хвостом.

— Ах вот как?! — сказал господин и огляделся. — Кристина? Но я не вижу девицы Мальвины? И еще я не вижу той юной дамы, как бишь ее… — Катрианна?! Но во всяком случае со стороны Мальвины это не очень красиво: заставлять себя ждать! Может быть, ты пойдешь, скажешь ей, Кристина?

Марианна — а она в это время искала глазами мухобойку — так и осталась с открытым ртом, зато Кристина не позволила сколько-нибудь заметно себя удивить. Она усмехнулась — с долей иронии, отмеренной и ювелирно отшлифованной светским обхождением, — неуловимо пожала плечами и вернулась к высшего уровня светской беседе со страшным пиратом. Такая беседа, как известно, строится по принципу: по возможности много слов и по возможности ни о чем.

— Девушки просят прощения, — решилась Марианна. — Дело в том, что они уже успели пообедать.

— Даже так?! — в тоне господина Белопуза сквозило некоторое удивление. — Ну, что ж, может быть, мы извиним их? — добавил он великодушно и уселся за стол. Секундой позже на соседний свободный стул скользнул Песик.

Молнией в руках Марианны мелькнула мухобойка. Она успела шлепнуть целых четыре раза, прежде чем небесные глаза Песика рубином засверкали под столом.

— Па-азвольте! Па-азвольте! — господин Белопуз вскочил из-за стола. — Па-азвольте!

Вскочила и Марианна.

— Я не понимает?! — сказал господин Белопуз.

— Животные и люди не едят за одним столом! — сказала Марианна.

— По крайней мере, за этим столом!

— Мой Песик — мое общество! — сказал господин Белопуз. — Когда я ужинает, он сидит рядом со мной!

— В таком случае кто-то из нас троих за этим столом лишний! — заявила хозяйка.

— Этот лишний во всяком случае не Песик! — заявил гость.

Довольно напряженную обстановку разрядила девица Кристина. Она смерила общество чуть усталым, чуть скучающим взглядом, усмехнулась уже знакомой нам усмешкой и поднялась.

— Лишней охотно буду я! — сказала она и тряхнула головой. — Приятного аппетита!

— О, хозяйка Марианна! — вскричал господин Белопуз. — Какой телячий грудинка, если меня не обманывает зрение.

Зрение действительно не обманывало его, и Марианна улыбнулась. Пока она улыбалась, Песик успел снова прыгнуть на стул возле господина Белопуза.

— Какой божественный запах! Какой божественный кусок! И какой божественный соус ко всему этому! — восторгался господин Белопуз, и начавшая было меркнуть улыбка Марианны вновь засияла. Улыбка эта застыла на губах Марианны, как противопожарный плакат, потому что… господин Белопуз… потому что господин Белопуз положил себе на тарелку… — да, вместо жаркого он взял… взял рисовый пирожок!

— Изумительный, просто изумительный телятина, хозяйка Марианна! — нахваливал гость, когда с первым пирожком было покончено. — Просто необходимо положить себе еще кусочек такого жаркого! — И он положил на свою тарелку… второй рисовый пирожок.

Марианна только беспомощно улыбалась, слушая, как гость до небес превозносит третий рисовый пирожок в качестве телячьего жаркого. Конечно, не очень красиво считать куски, съеденные гостем, но да простится мне это в интересах правды: господин Белопуз съел подряд девять очень больших пирожков с рисом. Девять рисовых пирожков. Затем он вытер залоснившийся подбородок салфеткой, объявил, что больше всего на свете любит голубцы, и положил себе… десятый пирожок с рисом.

— Прошу прощения! — растерянно улыбнулась Марианна. — Если бы я только знала… Но боюсь, что вместо голубцов к сегодняшнему обеду я напекла… рисовых пирожков!

— Хе-хе-хе! — загремел господин Белопуз. — Экая вы веселая хозяйка, Марианна! — и доверительно наклонился к ней. — Поверьте, Марианна: рисовых пирожков я в рот не беру!

И положил себе… одиннадцатый!

Страшный пират Одноглазый Сильвер за обеденным столом не вымолвил ни полслова. Господин Белопуз и Песик давно встали из-за стола, а глубоко задумавшийся пират закурил новую сигарету.

— Инкогнито… инкогнито… ин-ког-ни-то! — бормотал он. — Инкогнито…

— Не то получилось, не то! — вздохнул он наконец. — Эх, не тот чирей я увидел во сне.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Верховный садовник Прибрежной усадьбы жаба Порру. Порру подозревается в подкапывании. Лошадка Мику-Пака узнает, что рождена не лошадью. Душевные раны Мику-Паки врачуют и сулят ей много удовольствий. Катрианна и Мальвина шепчутся. Жилище жабы Порру остается без крыши. В душу лошадки Мику-Паки закрадывается тоска по себе подобным.

Внимательный читатель, наверное, помнит, что в позапрошлой главе Марианна упомянула о мерзкой жабе под крыльцом. Жаба Порру и в самом деле жила под кухонным крыльцом. Которое лето она живет здесь, Порру и сама не помнила; по правде говоря, она просто не считала этого. Однако этих лет было, должно быть, порядочно, потому что вторую такую приятно упитанную жабу нелегко было бы отыскать. Во всяком случае все жабы в окрестностях были куда тщедушнее Порру.

В жизни жабы Порру соблюдался твердый режим: дни она проводила под выпавшим из фундамента камнем, а по вечерам в установленное время отправлялась на охоту.

Отклоняться от укоренившихся привычек она разрешала себе только в дождливые дни — если шел порядочный дождик, она уже после обеда предпринимала прогулку по своим владениям. Твердые привычки сложились у нее в силу того обстоятельства, что Порру терпеть не могла солнца и жаркой погоды, что, в свою очередь, было вовсе не капризом, а объяснялось чувствительностью ее шкурки к влажности воздуха. Своими владениями Порру считала также заброшенный сад, где она охотилась за улитками и дождевыми червями, но особенно старательно именно за улитками. Благодаря Порру, в саду Прибрежной усадьбы они почти перевелись. За это бы хвалить ее и уважать, но Марианна испытывала к Порру какое-то необъяснимое отвращение, что, конечно, до глубины души оскорбляло достойную жабу. Безусловно, жаба не ждала, что ее будут особенно превозносить за то, что она оказалась даже полезным существом; Порру обижало то обстоятельство, что Марианна — как, впрочем, и многие другие люди, ослепленные предрассудками — называла жабу мерзкой и безобразной.