Украденное имя (Почему русины стали украинцами) - Наконечный Евгений. Страница 19

Трубецкой утверждает, что народный костюм россиян является не славянским, а скорее угро-финским. «В русском-финском костюме есть несколько общих характерных черт (лапти, косоворотки, женский головной убор), не известных романогерманцам и славянам» [261]. Кроме неславянского лаптя, князь Трубецкой указывает еще на неславянскую пятитоновую гамму народных российских песен и определенные другие неславянские признаки фольклора, которые принадлежат к обрядности (отсутствие русального цикла, колядок, культа Перуна, наличие финского культа березы вместо индоевропейского дуба и т. д.). К этому можно добавить характер памятников архитектуры, которые свидетельствуют, что основным архитектурным типом были шатровые здания и храмы и срубные и многосрубные строения с «подклетями и крыльцами» — здания, которые встречаются лишь на чудской этнографической территории. Совсем не известны в России ни коляда, ни веснянки, ни Русалочья Пасха, ни Купала и т. д. Следует заметить, что после присоединения Западной Украины этот же Зеленин вынужден был написать, что такой тип одежды, как «сарафан» и «лапти», чужд для украинцев. «Название „сарафан“ — новое, персидское. Сарафан изначально был мужской, а не женской одеждой; он имел рукава, которые потом потерял. Российским национальным костюмом сарафан сделался уже в качестве дворянского московского костюма, а не раньше. Не диво, что этот тип одежды чужд украинцам… На Украине не было лаптей, плетеных из древесной коры… Их распространение среди россиян объяснялось исключительно недостаточностью кожи и вообще чрезвычайной бедностью населения» [262]. Проблема участия угро-финнов в российском этногенезе никогда в России не была сугубо научной: в высокой мере примешивались здесь политические интересы. Во второй половине XIX ст. польский публицист, этнограф и историк Ф. Духинский выступил со своей скандальной теорией, которую, между прочим, доброжелательно воспринял Карл Маркс. Ф. Духинский старался досказать, что «москали» не принадлежат не только к славянам, а и к индоевропейцам вообще. У «москалей», — на взгляд Духинского, — властвует неевропейская по типу, деспотическая форма правления, бытует азиатская коллективистская община, существует склонность к кочевничеству Как племя «туранское» они незаконно присвоили себе название «Русь», которое по праву принадлежит только украинцам. Язык россиян, по утверждению Духинского, — испорченная церковнославянщина, а потому этот язык лишен четко выраженных диалектных черт, в отличие от всех остальных славянских языков [263]. Похожих взглядов придерживается англо-польский историк Г. Пашкевич. Россиян он считает почти чистыми угро-финнами, которые после христианизации приняли славянский язык, но не ввели в свой состав некоторого существенного компонента праславянского населения [264].

Духинский, Пашкевич и их единомышленники опирались на известное утверждение, что этногенез (происхождение народа) и глоттогенез (происхождение языка) редко совпадают. Это — разные процессы. Распространенный взгляд, что этнос и язык являются тождественными, как показывают исторические примеры, не соответствует действительности. «Если это было бы в самом деле так, понятие этноса вообще было бы не нужно — достаточно было бы понятия языка» [265]. В конце концов, это подтверждается многими доводами. Например, вследствие испанизации аборигенов Центральной и Южной Америки зародились многочисленные испаноязычные этносы: мексиканцы, аргентинцы, чилийцы, кубинцы, венесуэльцы, колумбийцы и др. Захват Португалией огромной части Южной Америки привело к образованию там португалоязычного бразилийского народа. Заморская экспансия англичан привела к образованию ряда англоязычных народов: американского, канадского, австралийского, новозеландского и др. В результате арабского завоевания много народов Северной Африки и Передней Азии перешли на арабский язык. У арабского полководца Амра ибн аль-асса, который завоевал в VII ст. многомиллионный Египет, было всего три с половиной тысячи всадников. Через сто пятьдесят лет весь Египет заговорил на арабском языке. Аналогичные процессы происходили во время образования тюркской семьи языков, монгольской семьи языков и т. п. Предполагают, что таким образцом, путем княжеско-военной и монастырской колонизации, было ассимилировано туземное чудское население Залесья.

Можно отметить, что существует группа российских языковедов (Б. Серебренников, В. Лыткин, П. Кузнецов, А. Челищев и др.), которые объясняют некоторые специфические особенности российского фольклора и языки именно чудским влиянием. Языковед Е. Леви выдвинул теорию финно-угорского субстрата (языковой подосновы) российского языка.

Финно-угорскими влияниями объясняют такое, например, явление российского языка, как аканье, неразличение «а» и «о» в безударном положении: «вода-вада», «Москва-Масква». Параллель находят в мордовском языке. Финно-угорскими влияниями объясняют цоканье, неразличение «ц» и «ч». «Русский язык, в отличие от других индоевропейских и славянских языков, — пишет В. Журавлев, — не только не сократил число падежей, а наоборот, у нас наблюдается тенденция увеличения их числа: появляются будто два родительных падежа (вкус чая и стакан чаю) и два предлога (живу в лесу и пою о лесе). А из всех языков мира именно финно-угорские характеризуются большим числом падежей: угорский — 21–22, пермский — 17–18, финский — 15–17. Это дает определенное основание видеть здесь финно-угорское влияние.

В отличие от других славянских языков, российский язык последовательнее ликвидировал различение рода в формах множественного числа, а в некоторых наречиях „растворяется“ категория среднего рода. И в этом видят финно-угорское влияние на российский язык, потому что финно-угры не знают категории рода» [266]. К финно-угорскому языковому влиянию лингвисты зачисляют распространенные в разговорном языке выражения с частицами «-то», «-ка». Например, «а рыба-то жареная», «взгляни-ка!». Конструкции «я имею» в других индоевропейских и славянских языках отвечает российская конструкция «у меня есть». «Этот оборот присущ финно-угорским языкам и его распространение в российском языке объясняют их влиянием» [267]. Существует ряд других языковых явлений в фонетике и синтаксисе, которые объясняются финно-угорскими влияниями. Как бы там ни было, такие влияния прослеживаются выраженно, так что нельзя не согласиться, что здесь существуют взаимовлияния. Из разряда взаимовлияний приведем такой пример: в 1960 г. на встрече с французской делегацией Н. Хрущев пообещал показать Западу «русскую кузькину мать». Вокруг этого скандального высказывания развернулась бурная дискуссия на тему, что этот фразеологизм означает. А походит «кузькина мать» из чудского языка, где слово «кузё» означает лесного черта (лешего) [268]. Совокупность вышеизложенных данных дала основание Я. Пастернаку сделать такой вывод: «Археологические, антропологические, исторические и этнографические материалы доказывают, что обособленность украинского народа от московского существовала во все времена. Она проявляется в отдельном стиле жизни, в духовной и материальной культуре, в психике, духовной структуре и в глубоко ощутимой национальной индивидуальности… Совсем другим путем, из других корней, под влиянием других климатических условий и географического положения шло развитие московского народа. Его древнейшей этнической базой были праугорские бродячие племена звероловов и собирателей» [269]. Даже российские националисты признают, что «финская по натуре и крови составная часть российского населения характеризуется короткоголовостью, широким лицом, выпяченными скулами, маленькими глазками, средним ростом, короткими ногами, светлыми волосами и светлыми глазами» [270].