Осенняя молния (СИ) - Даркевич Марина Викторовна. Страница 53

Так ли это, но в холле городской клинической больнице мало оказалось тех, кто не обратил внимания на вошедшую через стеклянную дверь высокую, статную женщину, длину и красоту ног которой подчеркивали узкие черные брюки из тончайшей экокожи. Обтягивающая короткая куртка была, что называется, «в тему» и прекрасно завершала картину. Или, наоборот, открывала — это зависело от того, откуда на Ольгу начинали смотреть — сверху или снизу. Точилова, держащая в руках небольшой продолговатый сверток, прошагала к столу, за которым сидел пожилой лысоватый охранник с обвисшими сивыми усами, изящным жестом раскрыла перед ним паспорт.

— Э-э-э, — начал было охранник.

— Приемные часы с двенадцати до шестнадцати, — пропела Ольга. — Я вовремя.

— А-а-а… А халат?

— Кончились халаты. Вы записали меня? — Точилова не стала дожидаться ответа. Покачивая бедрами, она неспешно прошествовала дальше по коридору, примерно представляя, куда ей надо идти… Так, второй этаж, с лестницы направо, палата номер двести шестнадцать…

Сергей, облаченный в больничную пижаму, сидел в палате на одной из коек и играл в шашки с соседом — тощим молодым парнишкой, у которого ритмично дергалась щека.

— Вот это да, — выдохнул он, увидев Ольгу. — Привет.

Та улыбнулась. Невесело так.

— Держи, — протянула она ему сверток. — Это тебе.

Кнехт, с удивлением взглянув на женщину, развернул бумагу и пленку. Три темно-красные розы. Почти черные.

— Зачем? — спросил он внезапно хриплым голосом.

— Не знаю, — ответила она. — Правда, не знаю. Просто шла сейчас между въездом на территорию и главным корпусом, увидела, и… Рука сама полезла в сумку. В последнее время я слишком много всего делаю по наитию. Наверное, кто-то за меня решил, что так надо. Я пришла к тебе, Сережа…

Сергей покосился на соседа, которого все происходящее очень интересовало.

— Пошли в коридор, погуляем, — предложил он.

— Конечно.

Мужчина и женщина покинули палату и молча прошли в конец коридора, где было не слишком людно.

— Ты невероятно красива, — сказал он. — Я ждал, что ты придешь.

Ольга промолчала.

— Что с тобой происходит? — спросил Кнехт.

— Я сама не знаю, что со мной. Просто очень болит сердце. Дышать трудно. Меня аж затрясло, когда я увидела эти цветы… И поняла, что не могу не взять их для тебя… Но лучше ты скажи, что происходит с тобой? Только честно. Мы оба были на грани больших неприятностей, надеюсь, ты понимаешь?

— Мне противопоказаны сильные эмоции, — вздохнул Кнехт. — Да, это последствия той самой проклятой травмы. Синдром… как они его называют… Каталепсия или катаплексия, не совсем понял. Приступы начинаются неожиданно. Но, — Сергей вздохнул еще раз, — вполне себе предсказуемо.

— Скорую необходимо было вызвать?

— Да, Оля. Спасибо, что ты не растерялась. Могло быть хуже.

— То есть, спровоцировать приступ может испуг или большая радость, к примеру?

— К сожалению.

— И что говорят врачи? До какой степени это может быть чревато?

— Вплоть до… — Кнехт поиграл скулами. — Пугают инсультом. Неизвестно, что хуже…

— Так тебе получается — даже сексом опасно заниматься?

— Просто сексом — нет… Но то, что было у нас — это ведь больше, чем секс. Гораздо больше.

Ольга кивнула, с трудом проглотив комок в горле.

— Сейчас могут принудительно на ВТЭК направить, — пробормотал Сергей. — Права точно отберут, это и к бабке не ходи.

— Ну так ты сам подумай: на дороге же неизвестно что случится может… Перед тобой чужая авария, или какой идиот через улицу понесется. Тебе тормоз давить, а ты сознание теряешь…

— Да понимаю я все, Оля… Просто давно такого не было, уже года два как… Ну, голова, конечно, побаливала, но несерьезно. Думал, дело на лад пошло, отпустило. А тут прихватило так сильно, как никогда раньше… Ладно. Мне кажется, хорошо, что мы с тобой не успели друг к другу привыкнуть…

— Ты действительно так думаешь?

— А ты полагаешь иначе? Мы, по сути, знакомы считанные дни. А еще — я это хорошо запомнил — ты говорила, что не можешь все время находиться в подчиненной роли. Тебе хочется доминировать, пусть даже не постоянно. И не только в постели, если я что-то понимаю в жизни. Мне это принять будет трудно. Если вообще возможно.

Ольга молча закусила губу, отвела глаза в сторону.

— Это тупик, Оля, прости за пафос. Нам замечательно вдвоем, но теперь я прошу: оставь меня. Уходи прямо сейчас. С тобой я не смогу быть спокойным… Ты отдаешь себя всю без остатка, но и требуешь от других того же. По-иному с тобой невозможно. Чем это рано или поздно для меня закончится — понятно. Мы взрослые люди, можем говорить друг с другом откровенно, вот и я говорю сейчас так. Я люблю тебя, Оля. И потому не хочу, чтобы твое будущее прошло в ненужных заботах об овоще, которого когда-то звали Сергеем.

— Оль, а где твое изображение?

— Не знаю, что-то со связью… Или вебка глючит.

— Ох ты, как непривычно и неправильно! Я настроилась тебя видеть, а сейчас что делать?

— Давай просто так поговорим…

Ольге не хотелось включать камеру. Услышав звук вызова, она посмотрелась в зеркало и решила, что выглядит, мягко говоря, не лучшим образом. Из больницы она вернулась домой словно на «автопилоте», с трудом воспринимая окружающее и изо всех сил стараясь выглядеть невозмутимой — спасибо приобретенным брюкам и (в особенности!) Светиной курточке… Войдя в квартиру и проверив, заперта ли входная дверь, прошла в комнату. Хотела снять туфли, но одна уцепилась ремешками за ногу. Сбросить не получилось, а разбираться, как отцепить, Ольга уже не могла — ее душило и корежило. Так в одежде и одной туфле женщина упала на кровать лицом вниз и начала плакать — горько и зло. Ольга громко всхлипывала, била ладонями по одеялу, кусала подушку и содрогалась всем телом…

Если вы проплакали без перерыва час или около, вам после этого лучше не показывать лицо никому. В том числе и близкой подруге.