Джек на Луне (СИ) - Русуберг Татьяна. Страница 12

- Господи, Женька! Где ты шлялся?! Ты вообще знаешь, сколько времени? Я уже в полицию собиралась звонить, да Себастиан отговорил. Все убеждал меня, что ты сам придешь, как нагуляешься. Это, конечно, хорошо, но о моих нервах ты подумал?

- Да заблудился я, - сообщил я, оглядывая зеркальную поверхность плиты в поисках кастрюль. Что они, невидимые тут, что ли? Ведь пахнет же откуда-то хавчиком, но вот откуда?

- Где, интересно? В ближайшем свинарнике? – ма дернула покрытую зелеными пятнами футболку. – Ты что это, нарочно? И брюки теперь только выкинуть!

Я посмотрел на бахрому, в которую превратилась правая штанина.

- Ну, у тебя же это так хорошо получается.

Мать задохнулась, на щеках вспыхнули красные пятна. Спас меня Себастиан:

- О, Джек, - улыбнулся он при виде меня и обнял шумно дышащую ма за плечи. – Ты как раз к ужину. Хорошо погулял?

- Угу, - кивнул я, заглядывая в духовку, которую только что обнаружил за черным стеклом. – Накупался классно. Вода теплая, как парное молоко.

Я засмотрелся на посудину с румяной курицей, поэтому слова отчима прозвучали неожиданно резко:

- А где ты купался? На нашем берегу это запрещено. Это опасно!

Я удивленно выпрямился:

- Да чего опасного-то? Озеро прозрачное и даже не очень глубокое.

Но Себастиан уперся рогом:

- Купание разрешено только на городском пляже. На этой стороне не чистят дно, тут рыбаки и их снасти. Прошу тебя, обещай, что будешь ходить в Брюруп. Или хочешь, съездим в бассейн? Там горки, сауна, массаж. Тебе понравится.

Положила конец дискуссии ма:

- Жень, слушай, что человек говорит. Пляж, так пляж. Чего ты тут по кустам клещей собирать будешь? А теперь дуй переодеваться и руки мыть. К столу ты у меня в таком виде не сядешь!

Я быстро влез в черные штаны и футболку – единственные нормальные тряпки, нашедшиеся в парижском рюкзаке. Навестил ванную – с джакузи и душем в стеклянной кабинке. На пути назад не удержался и взбежал по лестнице на пролет вверх – почему-то на цыпочках. Меня с самого начала тянуло в башню, но так уж вышло, что посмотреть ее я еще не успел.

Блин, вот непруха! Дверь, ведущая с тесной площадки, оказалась наглухо запертой. Я попробовал заглянуть в замочную скважину, но там было темно, будто кто-то забил дырку бумагой или жвачкой залепил. Тут я заметил, что лестница здесь не кончается. Стальной винтовой трап вел еще выше, под самую крышу. Вот бы здорово было посмотреть с такой высоты на окрестности! Но меня ждал новый облом – снова заперто. Я подергал без особой надежды облупленную ручку двери и пошел вниз. Интересно, что Себастиан там хранит? Трупы убитых жен? Или порно-журналы? Вот прикольно будет, если спрошу его об этом!

Но случилось так, что за столом мне стало совершенно не до башни. Я увлеченно хомячил куриную ножку, когда мой взгляд наткнулся на руку отчима, гуляющую по бедру ма. Столешница была стеклянная, как и многие другие вещи в этом доме, казалось, состоящем из прозрачных поверхностей и зеркал. Кусок застрял у меня в горе, а хрустящая остренькая кожица вдруг показалась безвкусной и сухой, как старая подошва.

Я кашлянул, чтобы привлечь внимание:

- Э-э, мам, а у нас есть гостевая комната?

- Есть, - она осторожно подвинула ногу. Себастиан позволил своей руке соскользнуть вниз. – Даже две. А зачем тебе?

- Ну, я хотел друзей пригласить с ночевкой. Когда им можно приехать?

- Каких друзей? – гладкий лоб ма прорезала вертикальная складка, предвестница землетрясения.

- Из школы, - я почуял неладное, но откуда ветер дует, еще не раскусил.

- Этих арабов? – вилка матери звякнула о тарелку. Себастиан вздрогнул, непонимающе переводя глаза с меня на ма, которая перешла на русский.

Я постарался глубоко дышать и мысленно сосчитал до трех, прежде чем ответить:

- Мемета, Ибрагима и Микеля.

- Микель? – мама подложила себе еще овощей. – Он что, датчанин?

- Они все датчане, - я не заметил, как тоже перешел на русский.

Мать фыркнула, так что колыхнулось пламя свечей, торчащих из разных по высоте металлических трубок – тоже дизайн.

- Микель пускай приезжает. А этих террористов я на порог своего дома не пущу.

- Они не террористы, - глубоко дышать уже не получалось, в груди набухала горячая волна.

- Ну да, конечно, - нож матери так терзал куриную грудку, что брызги сока до меня долетали. – Только они тебя на наркотики подсадили, заставляют на учителей нападать и воровать.

- Чего?! – внезапно мне показалось, что все нереально, что я герой какого-то тупого сериала, и по роли мне полагается заржать над такой же тупой шуткой.

Себастиан среагировал на мой тон и встрепенулся:

- Джек, что происходит?

- Мать не разрешает пригласить в гости друзей, - выдавил я сквозь зубы, сверля притеснительницу обличающим взглядом.

Отчим покосился на застывшее, как маска, лицо ма и нервно промокнул салфеткой губы:

- Наверное, Катюша имела в виду, что сейчас не очень подходящее время. Я специально взял отпуск, чтобы побольше быть вместе с вами. Чтобы мы проводили время вместе – мы же теперь семья. Но когда я снова выйду на работу...

- Я имела в виду то, что имела в виду, - мама снова перешла на датский, и в голосе ее слышалась сталь. – Эти уголовники сюда не приедут. Ни сейчас, ни потом. Точка.

Я вскочил так, что стул чуть не опрокинулся, и попер к лестнице.

- Ты куда? – одернула меня мать. – Сядь сейчас же на место!

Ага, щас. Поскакал наверх через две ступеньки, влетел в свою комнату. Хлопнул дверью так, что книженция, которая на полке стояла, грохнулась на пол, раскинув крылья страниц. А, пофиг! Сунул руку назад в поисках задвижки – нету ее. Типично, мля! Вывалил внутренности рюкзака на койку, порылся в сидюках. Во! Как раз под настроение. Сунул «Линкин Парк» в вертак и врубил. Громче. Еще громче!

Я помню все, чему меня учили,

Как снисходительно говорили,

Каким я должен быть.

Я помню, слушал это снова и снова,

И притворялся клево,

Чтобы всем угодить.

А теперь я думаю –

Вот такой я и есть,

И стараюсь подогнуть правду.

Да, именно так все и начинается. И прикид у меня вдруг не тот, и друзья плохие, и сам я – вор и торчок. Может, чем тряпки и друзей менять, проще сразу нового сына завести? Тут я подумал об Ибрагиме с его дебильным "хоботом" и сюрпризом через девять месяцев. Взревел, смел все с кровати, пнул матрас от души, так что лодыжка вспомнила, что подвернута была.

Вдруг слышу – стук в дверь. Подумал, что ма, и не реагирую. Снова стучат, и голос Себастиана орет, перекрывая бас-гитару:

- Джек, открой. Надо поговорить.

- А мне не надо! – я плюхнулся на кровать и в потолок уставился, будто там решение всех проблем было большими буквами написано.

- Джек, ты ведешь себя сейчас, как ребенок, - не сдавался отчим за дверью. – Давай договоримся: ты меня впустишь, выключишь музыку, а я постараюсь уговорить маму пойти на уступки. Идет?

Я представил себе, как Себастиан будет ма уговаривать – рука, бедро, губы – и швырнул со всей дури в дверь подушкой. С той стороны пошкрябалось еще немножко, а потом стихло.

Я ждал, что вот-вот в комнату ворвется мать. Мы, как обычно, наорем друг на друга, потом она будет тихонько всхлипывать над стаканчиком с валерьянкой, а я обниму ее, попрошу прощения, и все снова будет хорошо. Может, я даже смогу ей объяснить про Мемета с Ибрагимом.

Ждал долго. Но она так и не пришла.

В ту ночь мне в первый раз приснился тот сон. Я знал, что это сон, потому что в реальности такого просто не могло быть.

Я стою в комнате, освещенной только мигающим светом большого плазменного экрана на стене. Кажется, идет вечернее шоу, но звука нет. Вообще. Будто все происходит в немом кино. С цветами тоже что-то случилось: они вылиняли до монохромной гаммы. Черный, белый. И еще красный. Много красного.