Раненые (ЛП) - Уайлдер Джасинда. Страница 40

— Тогда что мне делать для пропитания?

Хантер хмурится, будто бы смущенный.

— Я буду заботиться о тебе.

— Но... тогда... — Не знаю, как сказать то, что у меня на уме. Начинаю с начала. — Ничто не бесплатно, Хантер. Если я не проститутка, а ты кормишь меня, одеваешь и даешь крышу над головой, то я должна это заработать. Я не могу не делать ничего. Ты просто будешь платить мне едой, а не деньгами.

— Платить? За что платить?

— Секс.

Хантер тянет пальцами за волосы.

— Рания, послушай. В этом плане я ничего не ожидаю. Я никогда не потребую или не стану ожидать от тебя ничего. Я буду заботиться о тебе, кормить, и одевать, делить с тобой постель... или куплю тебе твою собственную, если захочешь... потому что я люблю тебя. Я позабочусь о тебе и ничего не попрошу взамен. Ты не должна заниматься со мной сексом. Не должна подчиняться мне. Не должна... — Он замолкает, глядя в окно на проезжающий мимо большой грузовик с солдатами в кузове. Кажется, он подбирает слова, чтобы я что-то поняла. — Что-то дается бесплатно, Рания. Моя любовь к тебе бесплатна. Тебе нужно лишь принять ее. Захочешь пойти работать - я помогу тебе что-нибудь найти. Но не потому что тебе нужно зарабатывать на содержание. Ты моя жена. Все мое теперь - твое.

Я качаю головой.

— Я никогда... я не... — Встаю и отхожу от него, потом возвращаюсь и встаю перед ним. Он обхватывает руками мою талию и поднимает на меня взгляд. Я пробую еще раз, на этот раз на арабском, медленно, чтобы он смог понять. — Это совершенно ново. Я выживала благодаря тому, что делала, чтобы заработать на еду. Я никогда не знала ничего другого. Я проститутка, потому что так я могу заработать деньги на еду. Говоришь, ты позаботишься обо мне. Мне придется научиться, как позволить тебе сделать это. Я ведь этого не знаю. Никто никогда обо мне не заботился. Только я сама.

Взгляд Хантера становится жестче.

— Ты больше не проститутка, Рания, — он прижимает меня ближе и кладет на меня голову, прямо между грудей. Я не могу удержаться и не запутать пальцы в его волосах; но потом понимаю, что и удерживаться мне не нужно. — Скоро для тебя все изменится.

Я шепчу следующие слова, потому что не уверена, предназначены они мне или ему.

— Этого я и боюсь.

ХАНТЕР

Не могу уснуть. Чувствую себя лучше, но доктора сказали, что я застрял в госпитале для наблюдения еще на пару-тройку дней. А я просто хочу домой. Хочу остаться с Ранией наедине. Я ее чертов муж, но не могу иметь и часа личного времени с ней: проклятые доктора снуют тут все время.

Я даже не уверен, хочет ли она меня в этом плане. Рания все еще напугана. С нерешительностью касается меня, будто не уверена, что ей можно. По существу, в этой части больницы я один, поэтому она спит в кровати рядом с моей, занавеска между нами поднята. Не слишком много приватности, но нам она и не нужна.

Странно быть здесь, среди американцев, на базе. Рания чувствует себя здесь очевидно неуверенно. Она использует маску Сабах, но, думаю, в глубине ее души все еще живет маленькая напуганная девочка. Сейчас, без фальшивой уверенности Сабах, она не знает, кем быть. Она была одинокой так долго, и теперь не знает ничего другого. Думаю, она даже не знает, что такое счастье.

Мне нужно показать ей.

Она спит, свернувшись поверх одеяла, одетая в камуфляжные штаны и футболку, взятую из запасной одежды. Ноги голые, носки и сапоги, что я для нее достал, аккуратно лежат у изножья кровати. Больничный свет приглушен, через окно проникает лунный свет. От работы кондиционера прохладно. Вижу, как она покрывается гусиной кожей.

— Черт, — шепчу я себе.

Выскальзываю из постели, прихватив с собой одеяло, и ложусь на край ее кровати. Она что-то бормочет во сне, но не двигается. Укрываю одеялом нас обоих и обнимаю ее за талию интимно, но не сексуально. Я хочу коснуться ее, поцеловать и скользнуть рукой под футболку...

Проклятье.

Та единственная ночь просто раздразнила меня к чертям. Я не могу выкинуть из головы ее голос, то, как она безумно эротично извивалась и стонала, кончая, обжигающий шелк ее кожи... Подобными мыслями я дразню себя. Ничего не могу с собой поделать - я становлюсь твердым. Я должен спать. Мне бы остаться в своей постели, потому что, кажется, скоро все станет для меня сложней.

Она ворочается в постели, издавая тихий низкий звук. Теперь Рания лежит лицом ко мне, ее руки сжаты между нашими грудными клетками, как будто она молится во сне. Я оставляю руку на ее талии, но ничего не могу поделать и скольжу ладонью вниз к ее бедру.

Ее глаза распахиваются, и она смотрит в меня. Не на меня. Именно в меня.

Такая прекрасная, нежная и очаровательная.

Ее ладонь раскрывается и ложится на мою грудь. Я моргаю в жалкой отчаянной надежде на ее прикосновение. Снова чувствую себя подростком, так стараясь при-первом поцелуе, неловко тискаясь на заднем сидении и надеясь хоть на какое-то прикосновение и на взаимное желание.

Сумасшествие. Я женат на ней, но наши отношения такие странные, полные нерешительности, осторожности и новых открытий.

Минуты проходят, моя рука лежит у нее на бедре, ее ладони покоятся на моей груди, и никто не двигается; мы едва дышим. Интересно, должен ли я попытаться сделать первый шаг, поцеловать ее или прикоснуться к ней, или же позволить ей самой задать темп?

Чутье подсказывает, что мне нужно оставаться неподвижным и посмотреть, что она сделает. А меня приучили доверять чутью.

Ее глаза слегка расширяются, она не отводит дрогнувшего взгляда от моего. Рания скользит рукой по моему плечу, по руке, кончиками пальцев - по бицепсу. А потом она снова скользит ладонью вниз по моей груди, сжимая руку так, что ее пальцы касаются моей груди сбоку. Я все еще не двигаюсь, позволяя ей коснуться меня. Рания ложится на бок на край кровати, притягивает меня к себе, но потом толкает, чтобы я лег на спину, и устраивается полулежа на мне, опустив голову на мю руку.

— Хорошо? — шепчет она. — Я ведь не делаю тебе больно?

Качаю головой. Пальцы путаются в ее волосах, приглаживая их и играя с прядками. Я просто наблюдаю за ней, рассматривая прекрасные черты Рании, запоминая, восхищаясь.

Она кладет руку на середину моей груди, глядя на мое тело, а не в глаза. Ее пальцы опускаются к зеленой ткани камуфляжной футболки, поправляя ее, а потом скользят под нижний край и приподнимают его, исследуя мою кожу. Немного выгибаю спину, чтобы футболка свободно собралась у плеч. Это немного неудобно, поэтому я одной рукой стягиваю с себя футболку и кидаю ее на пол рядом с кроватью.

Не знаю, за чем там следят доктора, потому что я не подключен ни к одной машине. Случайная, бесцельная, неуместная мысль.

Ее рука остается справа на моей груди; Рания обводит большим пальцем сосок, потирает его вершину, а потом скользит по изгибу грудной мышцы. Потом по крепкому животу. Рания прослеживает рельеф прямой мышцы живота, как тогда, в ту единственную ночь в ее доме. Я сопротивляюсь стремлению выгнуться к ней.

Рания пробегается пальцами вверх по другой стороне моего тела, а потом снова вниз. С каждым разом все ближе и ближе к моему поясу. Она набирается смелости, чтобы зайти дальше. На этот раз я ее не остановлю. Думаю, она просто исследует меня для себя. Исследует свое собственное вожделение.

Рания глубоко, медленно вдыхает и выдыхает, скользя ладонью вниз по торсу к ширинке. Я неосознанно немного втягиваю живот, но потом заставляю себя расслабиться. Рания неуверенно поднимает на меня взгляд. Заправляю выбившуюся прядь волос за ухо, кончиком большого пальца скольжу по скуле, а потом целую ее так медленно и сладко, как только могу.

Кажется, это придает ей храбрости.

Она расстегивает первую пуговицу, потом вторую. Останавливается и поднимает взгляд на меня. Я изгибаю уголок рта в крошечной улыбке и поглаживаю ее волосы. Рания отводит взгляд и застенчиво улыбается. Такая невинная, почти что девственница.