Волчий берег (СИ) - Шолох Юлия. Страница 22
- Ты так себя ведёшь, будто меня боишься.
- Ага, как же! Чего мне тебя бояться.
- Вот и я думаю, с чего?
Я фыркаю.
- Да не боюсь я тебя, ну ты выдумал! Думаешь, ты страшный?
- Я – нет?
- Неа.
- А кто страшный?
- Ну… - Я оценивающе смотрю на него. Вообще, если представить, что он идёт на меня с желанием покалечить или убить, но верно страшно станет до жути… только я отчего-то никак не могу представить, что он хочет причинить мне зло.
- Всеволод страшный? – Допытывается Гордей со странным блеском в глазах.
- Кто? Нет, он вообще нет.
- А… Ярый?
- Не-а.
Он снова улыбается. Его улыбка широкая и какая-то… ласковая, что ли. Прямо в жар бросает.
Это что ещё за новости? Показалось, или он ближе подошёл?
- Ну, мне пора! – Быстро говорю я, отстраняясь и отводя взгляд.
- Куда?
- Что куда? – Я даже на миг опешила.
- Куда тебе пора? Уже вечер. Или ты круглые сутки работаешь?
- А тебе что?
Он закатил глаза.
- Неужели так сложно просто ответить?
- Да с какой стати я должна тебе отвечать?
- Почему нет? Я что-то плохое спросил?
Осведомляется вроде серьёзно, но я вижу, глаза смеются. Ах, он потешаться надо мной вздумал?
- Отстань!
- Да подожди ты!
Когда сильные пальцы обхватили моё запястье, меня словно обожгло. И там, где пальцы прижались к коже, и внутри, под кожей. По рукам, в горле и в животе.
Словно его прикосновение имеет какую-то особую силу.
- Что вы с сестрой делаете вечерами?
А ведь он шепчет. Голос тяжёлый, тихий. А потом нервно сглатывает.
И тут я потащила свою руку к себе, желая вырваться из его хватки, а он – к себе, как будто не хотел отпускать. Я дёрнула сильней, и он тут же прищурился и дёрнул сильней на себя.
Я уже представила, как мы стоим молча и дёргаем мою руку, как будто она у меня лишняя! И молчим почему-то… но тут издалека раздались крики.
- Поймали!! Оборотня поймали!
Из-за угла выскочил Прутька, волосы дыбом, глаза как угли горят. Увидел меня и весь затрясся от восторга и ужаса.
- Жгучка! Слышала? Поймали-таки оборотня!
Я про всё и забыла. Отметила только, как Гордей мою руку отпустил.
- Оборотня? – глухо переспросил он.
Прутька мазнул по нему глазами, но обращался строго ко мне. Ясен перец, постояльцы день ото дня меняются и только я постоянная работница.
- Людоеда поймали! Везут на площадь, там он будет в клетке сидеть, пока старосты не решат, как казнить! Говорят, пока ловили сегодня, он двоих чуть на тот свет не отправил! А как выл, как выл! Пойдёшь с утра смотреть?
- На оборотня? А пустят?
- Да хозяева и сами пойдут! Все пойдут! Когда ещё людоеда увидишь.
И Гордей пойдёт? А… где же он? Тихо как ушёл и след простыл. Понятно! Как лясы с девицами точить, так с радостью, а как про людоеда речь зашла – ищи, свищи, смылся и слова не сказал!
- А Малинка знает? – Опомнилась я.
- Нет! Побежали, расскажем!
Мы побежали в магазинчик, но там было уже закрыто. Зато в столовой дым столбом стоял, так происшествие обсуждали – все постояльцы собрались, даже Всеволод спустился. А Гордея и друга его не было.
Да и ладно!
Постояльцы новости очень радовались, и Глаша, хотя обычно против выпивки была, сегодня отправила Фадея за вином – отметить чудное событие - возвращение в Вишнянки тишины и покоя.
Глава 6
О людях и людоедах
Утром нам с Малинкой и с Прутькой разрешили наведаться на площадь, на людоеда поглядеть. После того, конечно, как сходят хозяева. Прутька, пока ждал нашей очереди, весь извёлся, на месте ни единого мига не мог усидеть, как мячик по кухне прыгал, кухарка даже раскричалась.
- А ну на двор иди!
- Ну, тётенька…
- А ну, кому сказала!
Прутька хмуро свёл брови и потащился во двор. А мы с Малинкой, чтобы самим не запрыгать, с охотой взялись овощи к обеду чистить и крупу перебирать.
И вот хозяева вернулись. Судя по лицам, им не терпелось рассказать, что там да как, но мы с Малинкой к ним не вышли, выскользнули через чёрный ход и сбежали, позвав Прутьку сквозь щель в заборе. Тот бросился за нами, виляя всем телом, как игривый щенок, даже язык наружу вывалил.
Шли мы быстро, и на дороге было много народу, шедшего в ту же сторону. Все спешили и переговаривались.
- А что делать-то с ним станут?
- Казнить, конечно.
- А людоедов как казнят? Вешают или голову рубят?
- Как ты оборотня повесишь-то, а? – шикал тощий старик в огромной мешковатой рубахе, протёртой, где только можно, своему внуку-подростку. – Он извернётся да из петли выскользнет. Или клыком верёвку перекусит. Не, голову им рубят и на кол надевают, чтобы все видели, какая участь ждёт людоедов.
Жутковато стало. Старик говорил так деловито, как будто сто раз подобное действие видел. Мой шаг невольно замедлился. Что-то сомневаюсь я, что хочу туда идти. Да и сестре не стоит такое видеть. Но Прутька упорно тянул вперёд.
Вскоре вокруг целая толпа народу собралась.
- Хоть бы голодом замучили, убийцу проклятого! Хоть бы лапы ему проклятущему перебили, каждую кость, да по сто раз, чтобы дольше мучился, ирод! – Причитала какая-то толстая баба с круглым белым лицом, вокруг которого торчали нечёсаные рыжие волосы. – Хоть бы кишки выпустили и оставили подыхать на солнце, засиженого мухами!
Малинка рядом вжала голову в плечи.
- Наверное, этот людоед кого-то из её семьи съел, - прошептала я сестре и Прутьке. – Может, ребёнка. Так убивается…
- Да не! – Фыркнул Прутька. – Какое там! Она одна живёт, дочь у неё была, да сбежала давно. Её все знают, скандальная злая баба. Ей бы только ругаться, отчего, не важно! Иш, ядом как исходит! Гляди, берегись, плюнет – отравит ещё!
Мы с сестрой переглянулись, пожали плечами и тихо пошли дальше, стараясь держаться от буйной бабы в стороне. Мало ли что той в голову взбредёт, не хочется, чтобы и нас так поливали.
Городская площадь неумолимо приближалась.
- Вот он! – завопил Прутька.
Ноги уже не хотели никуда идти, а глаза ничего видеть. Мы и не шли – нас несло толпой. Малинка вцепилась в мой локоть, двигаясь с такой же натугой, что и я.
Посреди площади, прямо на раскаленной солнцем брусчатке, люди обступили огромную клетку с толстыми прутьями. Там, внутри, стоял огромный бурый волк. Он качался, словно больной или пьяный, его бока тяжело вздымались, а из пасти текла белая пена. Казалось, он еле стоит, но стоило кому-то подойти ближе, как волк бросался, цепляясь зубами за решётку, а тот, кто подошёл слишком близко, с воплями отскакивал прочь. На шее волка болталась толстая верёвка с обгрызенным концом, видимо, из ловушки, в которую его загнали. Зверь был покрыт свалявшейся шерстью и кровью, его безумные глаза следили за окружающими людьми с лютой ненавистью.
Кто-то из толпы ткнул его палкой. Волк бешено дёрнулся и вцепился в палку клыками, сломал, но на его боку остался свежий кровавый след. Потом людоед снова встал неподвижно, водя глазами по толпе.
В какой-то миг показалось, он посмотрел мне прямо в глаза - и я увидела в них что-то, кроме жгучей немыслимой ярости. Но спустя секунду волк снова бросился на кого-то, и передо мной вновь было только взбешённое животное.
Жара, смех, вонь протухшей грязи и крови – вот и всё, что было на площади.
- Пошли отсюда, - Малинка хлюпнула носом. – Не хочу больше смотреть.
А толпа веселилась и кричала, бросая в волка камни, плюя или тыкая в клетку острыми палками. Особо смелые подходили ближе и делали вид, будто ловко уворачиваются от укуса, хотя через прутья людоед до них достать никак не мог.
- Пошли.
Меня аж передёрнуло. Не такое я ждала увидеть, не злое веселье полоумной толпы, не изнуренное животное, дрожащее от слабости. В моих мыслях людоед был огромным троллем с клыками, торчащими между маслянистых губ, закованным в цепи. Такого и обидеть не грех.