Волчий берег (СИ) - Шолох Юлия. Страница 58

Ну, ничего. Пусть.

- Прошу, госпожа, пойдёмте.

Слуги снова бросились подталкивать меня к карете. А боярин уводил волчицу. Страшно ей, вон как беснуется, лапы в верёвке запутались. Хорошо, зато никто не посмеет близко подойти, значит, и не увидит, что перевязь на её пасти вот-вот свалится.

Ну, всё, прощай. Я успела поймать её взгляд перед тем, как сесть в карету. Что могла, я сделала, теперь только от тебя самой зависит, увидишь ли ты свободу.

Ехать в карете, конечно, куда приятней. Трясёт мало, большие обитые шёлком сиденья словно подушки, над головой крыша от дождя и солнца. Куда там той телеге! А главное, никто любопытный глаза не пялит. Но, положа руку на сердце, лучше бы я ноги оббивала по обочинам дорог, которая вела к нему.

А ещё дверцы снаружи заперли… вроде как для моей безопасности, но понятно же, для того, чтобы в дороге бежать не вздумала. Не зря же карету два охранника провожали.

А, чего зря думать! От лишних мыслей только тоска множится. Будет, как суждено, моё дело верить, что суждено хорошее.

На ночь остановились мы на богатом постоялом дворе, там меня и в бане отпарили, и в красивое платье нарядили. И снова заперли, да ещё тётку какую-то в комнате ночевать оставили! Храпела она словно гром гремел, но просыпалась, стоило мне с бока на бок перевернуться.

А на следующий день столица показалась. Терем княжеский белокаменный раскинулся по берегу реки, а вокруг дома богатых горожан. Царейко, верно, тоже где-то там проживает.

Оказалось, так и есть. Приехали мы в дом с каменными стенами и высокой крышей. Целых три этажа! Башенки, острые окна, лепнина, куда ни плюнь. Лестница перед входом раскинулась с колонами, двери, что две телеги сразу проехать могут.

Какой огромный дом! Зачем же ему одному столько?

Встречать меня все слуги вышли. Вернее, высыпали, как горох. Слуг столько, что глаза разбегаются и все в форме и кланяются без конца. Повели в комнаты, мне выделенные, сказали, к ужину спускаться, жених мой наречённый и отец меня там встретят.

Тёток каких-то набежало, всё причитали да обихаживали. Только в глаза ни одна не смотрит! Щебечут что-то себе под нос, вроде как я умница да красавица, счастливая невеста и что у меня хорошо всё будет. Зубы заговаривают.

Ни на секунду не забуду, что я в плену!

Дёргали в разные стороны, одевали, причёсывали да губы красили. Я украдкой слижу помаду, они тут же заохают, снова красят. Одна такая настырная попалась, руки свои толстые суёт и суёт! Ну, я и клацнула зубами, не сдержалась.

И как ветром сдуло, губ моих больше никто не касался.

Там и время ужинать пришло. По алым с золотом коврам провели меня в пиршественный зал, весь в цветах, с огромным столом посередине и выряженными слугами вдоль стен.

Не будь я в плену, верно, испугалась бы такой роскоши. Вдруг я выгляжу не так? Или веду себя не как положено? Место ли мне, хоть и богатой, но неучёной наследнице в таком доме?

Но я же не по своей воле в этих хоромах!

Царейко тут как тут – вскочил при виде меня, с восторгом уставился, аж челюсть отвалилась. Должно быть знатно постарались помощницы, сделали из меня красу ненаглядную. Платье вон всё золотом шитое, так и сверкает.

Первая ли я, кто его надевал? Аж вздрогнула.

Царейко ко мне чуть не бегом бежит. А в памяти при виде его распомаженого лица только Гордей встаёт, перекрывает собой всё вокруг. Вижу, как живого. В ту минуту, когда вошёл в магазинчик и ко мне повернулся. И словно зажёгся, засветился изнутри… Теплом от него повеяло. Царейко только снаружи холодно горит, а в душе как был пустой, так и остался.

- Вы сделали этот день самым счастливым днём в моей жизни!

Поспешил ко мне, поцеловал руку. Противно.

- Присаживайтесь, госпожа Софийко. Сюда.

Стульчик мне отодвинул, поклонился. Вернулся на место. Теперь можно и отчима рассмотреть. Вот уж кто не изменился! Такой же юркий и хитрый, на крысу похожий.

И даже про Малинку ничего не спрашивает, будто ему всё равно.

- Попробуйте вот это блюдо – буженина с черносливом! Новинка столицы, все от неё без ума! На княжеском столе первей хлеба появляется! Специально для вас готовили.

Есть не хочется, кусок в горло не лезет. Мясо синее какое-то, кто добровольно в рот такое положит? И пахнет не как мясо.

- Что же вы, Ожега! – Царейко волнуется. – Хоть кусочек! Вы так худы, так бледны… поешьте.

Отчим коротко смотрит на меня и отворачивается к своей тарелке. Вот уж у кого аппетит здоровый – еду – и синюю, и не синюю прямо заглатывает.

Так и пошёл наш ужин – отчим жевал, Царейко восклицал какую-то ерунду, я молча смотрела в пустую тарелку.

- Нет, так дело не пойдёт! – Сказал Царейко, основательно подкрепившись. – Марк, оставь нас.

Отчим тут же подымается и… кланяется Царейко, а тут величественно кивает. Словно он и есть Великий князь!

- Ну что, Ожега, давайте поговорим начистоту, как будущие супруги. Вижу, вы волнуетесь.

А он когда ближе подходит, перестаёт казаться таким громким и придурковатым. Наоборот, опасностью от него веет, хочется прочь отодвинуться, да некуда.

- Вижу… не рада ты.

Уже и на “ты” перешёл.

Он садится рядом, ближе подтягивает стул к моему. Потом берёт мою руку, которую я тут же сжимаю в кулак, но его ничего не смущает.

- Ну-ну, успокойся, не нужно тревожиться. Всё хорошо будет. Отчим твой со мной сговорился – станешь моей женой. К субботе и свадьбу сыграем. Я тебя любить буду, жить станешь в роскоши. Моя жена должна жить в роскоши!

- Сколько у тебя было жён?

Не знаю, как хватило сил прошептать. Хотелось выдернуть руку, но он крепко держал, не заботясь, больно ли мне.

- Несколько, - небрежно ответил Царейко. – Не везло мне, вдовец я. Только ты слухов не слушай – совесть моя чиста. Всех их я любил, всех до единой! И все они так же волновались, переступая порог моего дома, как ты сейчас. Молоденькие, испуганные. Но вскоре влюблялись в меня без памяти. Скоро я и тебе покажу…

Его рука стала не просто держать меня, а и гладить.

- Станешь мужней женой, поймёшь, какой сладкой бывает любовь. Все мои юные жёны боялись да краснели, отворачивались да сжимались, как птенцы, а потом и сами не могли от меня оторваться. Вначале я, а потом уж они о любви просили. И ты запросишь.

- У меня уже есть жених.

Царейко будто и не услышал, так и гладил мою сжатую в кулак руку.

- К субботе Великий князь нас обвенчает. И всё станет у нас общее, и любовь, и наследство твоё. Видишь, какой у меня дом? Роскошная жизнь дорогого стоит.

Он медленно поднял мою руку и поцеловал в костяшки.

И я не выдержала, задрожала. Гадко было, но ещё больше было страха. Вот она, предписанная мне участь – выйти замуж за Царейко и оставить ему своё наследство.

- А моя сестра?

- Сестра твоя? – Он даже не задумался. – Покойная? Горе великое, такая юная была… Но что поделать, таков мир.

Признаться, вначале я онемела. Потом зубы мои сомкнулись накрепко и страх ушёл.

Малинка жива, я знаю. Значит, отчим делает вид, будто осталась только я одна. И наследница тоже я, и своей, и сестринской доли.

Не понимаю… почему просто не признать мёртвыми обеих? В чём тут загвоздка?

И что мне делать?

Царейко тем временем всё жал мой кулак, гладил и целовал. Потом на запястье перешёл. Вот только кроме отвращения ничего во мне это не вызывало. Еле сдерживалась, чтобы брезгливо не скривиться.

Наконец, отпустил.

- Все вон!

Слуги, словно тени, быстро и бесшумно покинули зал. Стало ещё тише, только сквозняк шумел в пустом камине.

Думаю, и мне пора. До субботы несколько дней, может, свезёт найти как сбежать. Из города-то всяко проще.

Чт…

Царейко вдруг как с ума сошёл. Бросился, схватил меня и повалил на стол, сгребая рукой в сторону посуду. Тарелки со звоном посыпались на пол, еда с чваканьем падала сверху, скатерть скрипела.

- А не будем мы ждать субботы… - Он тяжело дышал, а его руки рвали платье, драгоценную вышивку, вот уже и грудь обнажилась, и ноги. – Распалила ты меня! Смотришь, как лиса из норы. Меня это страсть как заводит! Чем быстрей моей станешь, тем быстрей меня полюбишь. Любовь, она знаешь какая? Вначале боль и слёзы, а после блаженство. Потерпи, после сладко будет. Ни одна моя жена не жаловалась!