Рубежи свободы (СИ) - Савин Влад. Страница 88

"Герой" Смоленцев (успевший еще и в Италии отличиться) также выступил свидетелем на процессе, в самом его конце. Его речь по духу не отличалась от прокурорской - враги, уничтожить! Я спросил бы его, достойно ли такому как он, гордиться победой над детьми, но мне никто не дал слова. Смоленцев был великолепен, блистая в парадном мундире с множеством наград - наверное, все женщины из числа присутствующих в зале, завидовали его жене, известной русской актрисе, она также была на пароходе, и выступила свидетелем после своего мужа - рассказав душещипательную историю, как глава повстанцев, Василь Кук (тот самый официант) хотел зарезать ребенка, "но один из товарищей, случайно оказавшийся рядом, схватил мерзавца за руку с ножом". Затем она (как мне показалось, искусственно), пустила слезу, дрогнув голосом, будто говорить "о подобной гнусности" ей было невыразимо тяжело - а когда она сошла со свидетельской кафедры, муж-герой заботливо обнял ее за плечи, помогая пройти на место в зале.

А я помню, что тогда в ресторане Кук (глава отряда повстанцев, зачем-то переодетый официантом) сам подошел к столику адмирала Лазарева. Он был ко мне спиной, и далеко от меня - но после предельно короткой беседы, из-за соседнего стола вдруг вскочил офицер, и выкрутил Куку руку за спину, причем никакого ножа я не видел. И сразу все понеслось - значит, Лазарев тоже знал? Вряд ли в зале при всех могли быть переговоры - скорее обусловленный ответ, одно или два слова, понятные тем, кто в процессе, согласие или отказ, да или нет. Ответ не понравился Лазареву, и он дал команду - его "адъютант", первым набросившийся на Кука, был тот же офицер НКВД, который допрашивал меня, угрожая пыткой - командир его телохранителей, прикомандированных от русского ГБ? Какие договоры могли быть у адмирала, занимающего высокий пост в советском ВМФ, а не в политике, с украинскими повстанцами? Или Лазарев попутно состоит в штате и другой Конторы?

А после, вызвали меня. Когда и у судей, и у публики, уже сложилось устойчивое мнение, кто виновен. И этой публике, среди которой были и мои собратья по перу, предъявили мой блокнот - как пример лжи, готовой вылиться на головы западному читателю. Мои оправдания, что это лишь "предварительные наброски", которые в окончательный вариант не вошли бы, вызывали лишь смех в зале, и гневные вопросы судей:

-И как "пьяные офицеры толпой насиловали украинских девушек, так что крики раздавались по всему пароходу", это тоже наброски? Или как "беременную женщину разорвало на куски, гранатой при штурме", это ваш авторский вымысел? Вы хотите сказать, что у вас "свобода слова" понимается по Геббельсу, "чем чудовищнее ложь, тем скорее ей поверят"?

Что поделать, господа - человек не совершенен. Так уж повелось, что читающая публика любит смаковать кровь, насилие, убийства - а я, в сочувствии к повстанцам, изобразил то, что хотел изобразить. Но слова прозвучали "не в то время и не в том месте", и эффект был прискорбный. "Дейли Экспресс" от меня открестилась и вышвырнула вон. И меня не брали ни в одну приличную газету - "мы разделяем ваши политические убеждения, мистер Гарднер, но поймите правильно, наша репутация, и доверие читателей...". А когда я, доведенный до отчаяния, обратился к Стэну Уилкинсу из редакции "Экспресс" (кто телеграфировал мне, взять билет на тот проклятый пароход), раз вы меня так подставили, то возместите, а то я ведь тоже могу всякие неприятные вопросы вам обеспечить, то услышал ответ:

-Оливер, дело не в том, что вы в чем-то виноваты. А в том, что у газеты возникли проблемы из-за вас. И наименьшей потерей для репутации было, сделать вас крайним - ничего личного, просто бизнес. И выслушайте дружеский совет - Британия не полицейское государство, как Советы, но с этими джентльменами, вы поняли, о ком я говорю, лучше не ссориться. Если станете болтать лишнее, то весьма вероятно, станете жертвой грабителей, или вас машина собьет, или случайно выпадете из окна - мало ли что могут придумать... Вы живы, вы дома - а потеря работы, это такая мелочь в сравнении с двадцатью годами в русском ГУЛАГе!

И тогда я решил написать книгу. Отдать последний долг тем борцам за свободу Украины, отвагу которых я видел - и не мог защитить на том судилище, которому рукоплескала не одна Совдепия, но, к сожалению, и мои соотечественники. Видя лишь "пиратство", и совершенно не думая, что толкнуло юных героев на этот безнадежный шаг. Если бы я был адвокатом на том процессе, то я бы сказал:

-В любой нации, лишь меньшинство (как правило, из образованного населения) готово отстаивать подлинно национальные интересы. А большинство же, это просто инертная масса, довольная лишь тем, что живет, сыта, удовлетворяет свои инстинкты. Готовая пойти за любым, кто ее накормит, оденет, даст работу и жилье, обеспечит закон и порядок - забыв свою веру, кровь и язык. Скажите, господа судьи - как следует поступать национальной элите, когда предает толпа?

ОУН-УПА воевало против собственного народа? Нет, это истинные представители украинской нации воевали против предателей - что с того, что эти предатели составили большинство? Что делать с теми, кто ради сытости и покоя готов отринуть истинные, дедовские знамена, той великой Украины, которая раньше простиралась до Волги - и стать московитами, и по духу, и по вере, и по языку? В Киеве больше не слышна украинская речь - потому что эта территория уже заселена этническими русскими (азиатской расы), а европейцы-украинцы вытеснены в Карпаты! Дикая периферия Великой Украины (еще именуемой Киевская Русь) попала под власть Орды, и стала азиатским Московским царством - а теперь пытается распространить свое влияние обратно на исконно славянские земли. Польша испытала это полтораста лет назад - когда оказалось, что народ в большинстве своем недостоин лучших сынов своей нации, великодержавной шляхты. Повстанцы из ОУН-УПА кажутся излишне жестокими - нам, привыкшим к Хартии Вольностей и Конвенциям ведения войн. А как им быть, в войне против собственного народа, большинство которого стало врагами, предателями своей нации? Когда предать гораздо выгоднее, чем сохранить верность? Когда принять чужой порядок - значит, быть сытым и в тепле, а отстаивать дедовский, это добровольно подвергнуть лишениям себя и свою семью. Когда, чтобы удержать под знаменем своих же бойцов, нет никаких иных средств, кроме самого жестокого террора. Даже по подозрению, казнить возможно и невиновных - потому что нет никакой возможности в достоверном расследовании. И нет надежды, что придут освободители с запада, и принесут свободу.

Прежде, чем строить царство божие - надо выполоть сорняки, отделить овец от козлищ. Прежде чем осуждать украинского повстанца, поймите, как ему было тяжело! Когда он должен был своими руками убить отца - не благославившего на "греховное" дело. Мать - не захотевшую забыть прежние времена. Брата - посмевшего взять оружие против. Сестру - не захотевшую порвать с русскими подругами. Жену - не надевшую украинское платье. Сына - за то, что он скажет хоть слово по-русски. Это ужасно, скажете вы - но подлинно виновны в том русские, отравившие души невинных людей своим ядом, а не те, кто вынужден был исполнить приговор! Придется разрушить все, что русские построили, чтобы освободиться - при лучине сидеть и деревянной сохой пахать, но разве не лучше быть голодными, но свободными, чем сытыми, но в рабстве? Так склоните головы перед идущими на смерть. Готовыми пройти через кровь и грязь - ради свободы. Ще не вмерла Украина - вслушайтесь в каждой слово этой песни! Когда я впервые услышал этот гимн, написанный в прошлом веке даже не украинцем, а группой каких-то поляков, едва ли не ради смеха вольно переведших на украинский широко известную "еще Польша не сгинела", то она мне показалась жутким похоронным завыванием, вместо победного марша, не вдохновение солдат, идущих в бой (как в оригинале), а стон рабов, еще только мечтающих восстать. Затем я пробовал увидеть прекрасное и величественное содержание за уродливой формой - и склонил голову перед величием повстанцев, под самым страшным гнетом хранящих мечту о свободе.