Родительный падеж - Иванцова Людмила Петровна. Страница 21

Антон хвастался перед друзьями сыном-наследником, но много работал и дома бывал редко. Круг его общения стремительно расширялся. Горизонты человеческой сытости казались безграничными, потому что клиенты и партнеры становились все круче. Рестораны с «полезными людьми» из ГАИ и страховых компаний, с благодарными клиентами, охота и ночная рыбалка для укрепления связей и корпоративного духа закрутили его в новой сытой интересной жизни, где соблазнов — не сосчитать. И, возвращаясь домой, в ту их пролетарскую, хоть и с хорошим ремонтом «панельку», он уже всеми фибрами души ощущал, что достоин лучшего.

Ирина, занятая сыном, получала от мужа деньги, а от Маши эпизодическую помощь, потому что дочка как раз оканчивала школу и ходила на подготовительные курсы в институт. Тема улучшения жилищных условий время от времени обговаривалась, но Антон тянул и строить обещанный загородный дом уже как-то не рвался. Он стал раздражительным, срывался на крик, едва только тема разговора начинала его напрягать, все чаще задерживался, потом стал мотаться по командировкам. Вернувшись, снова нервничал, жаловался на здоровье и кучу проблем по работе и слишком мало интересовался проблемами семьи. Ирина, на некоторое время расслабившись в зрелом материнстве, опять напряглась и стала тянуть «тылы» сама.

Павлик часто болел и требовал постоянного внимания, Маша имела подозрительные компании то в старших классах, то уже в институте, ходила по каким-то молодежным неформальным тусовкам, ночным клубам и была больше обеспокоена своими нарядами, чем учебой в институте, куда по ее желанию ее протолкнули родители, — Ирина подняла старые связи, а Антон подкрепил их солидной суммой.

И вот семейная плотина не выдержала натиска новых реалий — все тайное рано или поздно вылазит наружу. Решив однажды привести в порядок бумаги, Ирина нашла в коробке под кучей документов в конверте для фотографий «Кодак» путеводитель по Праге и счет из отеля за три дня прошлого месяца. Она удивилась, чье бы это было, потому что они только мечтали, но так и не добрались до чешской столицы. Но на диво, в том же конверте лежали сделанные на память снимки возле пражских красот. Антон выглядел счастливым — глаза блестели, спина прямая, плечи, как крылья, лицо уверенного в себе самца. Только теперь сердце жены, погрязшей в домашних хлопотах, заколотилось и Ирина осознала неладное. На одной из фотографий он стоял возле трапа самолета, держа в руке свой кожаный портфель и белую женскую сумочку, а на другой — ту же сумочку держала высокая грудастая блондинка, по виду чуть старше Маши, и игриво улыбалась из-под зонтика, а вокруг блестели от дождя старинные крыши Праги.

Как уж Антон допустил такой прокол, оставив дома компромат, неизвестно. Может, временно ткнул конверт в бумаги и забыл, закрутился. Ирина медленно присела на кровать и положила руки на колени. Даты можно было не сопоставлять — в эти дни муж как раз был в командировке в Ужгороде по поводу поставок комплектующих к «шкоде», потому что именно там сейчас собирают эти машины. А она пожалела, что опять выходные пройдут без отца, да еще и ровно три с половиной года Павлику, надеялась отметить с семьей такие себе полуименины. Отметили…

Разговор был нелегким. Антон отпирался недолго и отвечал на все вопросы жены с каким-то нервным облегчением, будто выпускал пар, который давно давил изнутри. Оказалось, что это не «легкое мужское приключение», а уже давнишние отношения, что тянутся они без малого два года, что «вот такая фатальная любовь», которая сильнее его, и что она должна понять, потому что и с ней ведь могло такое случиться, а «он бы понял». На разводе Антон не настаивал, так как, откровенно говоря (тут уже он искал у жены понимания, поддержки и совета, как у старого друга), он еще не совсем уверен, выстоит ли новая любовь в буднях, потому что, хоть и есть у него деньги, но «опыта каждодневной жизни с молодой женой с высокими требованиями он пока что не имеет».

Где-то с месяц длились разговоры, ночные исповеди и нервные разборки после коньячного допинга с попытками обвинить Ирину в своем грехопадении, срывы на крокодиловы слезы и неуверенность в завтрашнем, таком желанном дне, потому что Ирина, не понимая «свободного брака», сказала: «Или — или!» Отпустить мужа пожить отдельно, поэкспериментировать, «примериться» к другим, более интересным женщинам, ожидая его дома в статусе жены, Ирина отказалась.

Антон казался то палачом, который режет ее живьем своими откровениями, то жертвой. В последнем случае жалко его было, как маленького глупого ребенка, который забрел куда-то, играясь, заблудился и не знает, что дальше делать. А иногда он вел себя как больной ребенок; казалось, надо перетерпеть его капризы, как-то лечить, хоть и давила собственная боль, им же причиненная, но это уже было материнское, когда ребенку прощаешь все. Наверное, маловато в ней было того, действительно женского. Мать простит все. Женщина — вряд ли.

Бессонными ночами ее раздирала обида, которую подкрепляли воспоминания о пережитых вместе трудных временах — тогда, значит, она была подходящей, тогда была такой. А теперь, когда ему в голову ударила седина, гормоны и деньги, — оказалось, он достоин лучшей партии. А она?! А ее — в утиль? А дети? Его дети?! Павлуша, еще совсем маленький, должен расти без отца, в неполной семье?! Маша, еще чуть-чуть — и пойдет в свою жизнь, и она, Ирина, отслужив, как медный котелок, останется в свои «за сорок» с малым ребенком и вынуждена будет начинать все сначала, только уже одна?!

Но семья начала распадаться на куски еще до того, как из нее ушел отец. Маша, будучи на втором курсе, съехала жить в арендованную квартиру подруги, сказав, что с нее этого дурдома хватит и что она не собирается становиться на чью-то сторону, потому что ребенку невозможно выбирать между родителями. Да, отец не прав и его сучку она не простит и не примет никогда. Да, она жалеет мать. Но жизнь продолжается, она взрослая, даже зарабатывает свои деньги переводами и сопровождением иностранцев и хочет жить самостоятельно.

Переезд Маши ударил по Ирине почти так же сильно и неожиданно, как и измена Антона, хоть она и пыталась понять решение дочери. Ирина звонила куме Наталье во Францию и ведрами выливала наболевшее, та сочувствовала, пыталась давать какие-то советы, но что тут скажешь, когда каждая семья имеет свою траекторию? Ирина не могла есть, худела, начала курить и даже ходила к гадалке, не зная, что делать и как жить дальше, когда, казалось, весь мир рухнул, но гадалка не дала надежды на восстановление семьи. Только сказала: «Отпусти старое, и новое придет». Однажды от отчаяния Ирина выпила полбутылки «Хеннесси», что стоял у Антона в баре, но после этого стало плохо не только на душе, но и в теле… Было желание поставить крест на всей этой дурацкой жизни, но только мысль о детях, а особенно о судьбе Павлика, удержала ее по эту сторону.

Все проходит. Прошли и боль, и отчаяние. Ирина мало-помалу научилась справляться со своей новой жизнью. Чтобы совсем не сойти с ума, она отдала сына в детский сад и вернулась на работу в фирму Степана Лозового, потому что слишком уж невыносимо было оставаться дома, где все напоминало о жизни когда-то большой семьи. Маша часто звонила, иногда между занятиями и работой заезжала увидеться и поговорить. Она также общалась и с отцом, но на нейтральной территории. Не хотела переступать порог его нового гнезда, да он и не приглашал. А Ирина пыталась лишний раз не пересекаться с бывшим мужем, чтобы не бередить старую рану, потому встречи семьи у себя не практиковала. Изредка отец с дочкой обедали где-нибудь в пиццерии или сидели в кафе. Антон, как водится, спрашивал Машу о ее делах, но она заметила, что, когда она и правда начинала рассказывать о своей жизни, он в своих мыслях довольно быстро уплывал куда-то и только делал вид, будто слушает. Потому и стала отвечать коротко: «Все в порядке!» Правду говорят, что только человек, абсолютно лишенный чувства юмора, на вопрос «Как дела?» начинает о них рассказывать.