Час мертвых глаз (ЛП) - Тюрк Харри. Страница 7

Он мог видеть звезды над сухими кронами деревьев. Ночь была холодна, ясна и тиха. Так всегда бывают тихими леса незадолго до первого снега, думал Тимм. Он внимательно слушал, но от моста больше не было никакого шума. Перед ним на пути стояла местами засохшая, очень высокая лесная трава. По этой тропе редко кто ходил в прошлое время. Если по сухой лесной траве потоптаться, она больше не поднимается, думал он. Он с напряженным лицом двигался дальше. Это было больше похоже на подкрадывание, наполовину нагнувшись, так как время от времени над тропой нависали ветки, которых он не хотел касаться. Если я буду идти в этом темпе, через два часа я буду на озере, подумал он. Происходит ли что-то на дороге? Разведчики говорят: только немного машин. Он шел с упругими суставами. Один километр, потом еще один. И еще один, и следующий.

Девушка, о которой он думал, жила в гнезде, в котором был размещен штаб полка. Нездешняя, из Бреслау. Учительница, которой взбрело в голову учить детей в дюжине километров за линией фронта, детей, которые ночью спали рядом с уложенными чемоданами родителей. Она не представляла собой ничего особенного, но она не спала с каждым, а это все-таки было достоинством в эти времена. Тимм должен был влюбиться в нее, прежде чем она оставила его на ночь у себя. Нужно уметь приспосабливаться. Завтра я выпрошу у каптенармуса несколько пакетов этого розового порошка для пудинга, думал он, она каждый раз рассказывает мне, какой чудесный вкус у пудинга, если он правильно приготовлен. С изюмом и миндалем. И с лимонными дольками. Есть ли у нее изюм? Миндаль? Лимонов нет и у каптенармуса. Но у него есть полмашины порошка для пудинга. Они взяли его с собой где-то при отступлении, потому что ничего другого там не было. Вероятно, он даже обрадуется, если избавится от чего-то из этого. На этот раз я останусь у нее на три дня. Это можно делать. Лейтенант согласится. Они дадут ему Рыцарский крест, если мы остановим русских здесь на этом краю так, что они долго не смогут перейти в наступление. И кто делает эту работу? Тимм! Итак, Тимм будет три дня есть розовый пудинг у учительницы Ханнелоры. С изюмом или без него. Вообще, я буду ей…

Он молниеносно бросился на землю и бесконечно долго оставался лежать неподвижно. Но это только казалось, что он не двигался. Он приготовил пистолет-пулемет к стрельбе и ожидал, что его кто-то окликнет, что щелкнет затвор винтовки. Ничего не случилось. Тогда Тимм подтянул

бесконечно медленно бедра к животу и поднялся настолько, что мог видеть поляну над кустами.

Собственно, это была не поляна, а только местом в лесу, в котором деревья выглядели очень далеко друг от друга. На несколько сотен метров там было только несколько тонких маленьких деревцев и кустов. Тимм не увидел ничего больше, как короткий, толстый ствол самоходного орудия.

Он оставался лежать неподвижно на внешней стороне лесной тропинки. Он почти не двигался, когда механически поднес сложенную карту ко рту. Он кусал и жевал ее, в то время как его широко раскрытые глаза пристально смотрели на машину, которое поворачивало к нему свой борт. Он сразу узнал, что это советская самоходка. Она было более приземистой, чем немецкие штурмовые орудия. Ствол была коротким, коническим и толстым. Он был повернут горизонтально, в походном положении. Теперь Тимм узнавал также гусеничные траки и корму машины с глушителями. И он видел, что она была здесь не одна. Она не была подбита, забыта, никаких обломков с ржавеющими стальными листами. Это было одно из многих орудий, которые стояли между деревьями. Тимм мог видеть их. Они выглядели недалеко удаленными друг от друга, некоторые укрыты хворостом для маскировки от воздушной разведки. Их была дюжина или больше. Нельзя было видеть их все, и можно было предположить, что часть их стояла еще дальше в темноте под деревьями. Они стояли неупорядочено, и Тимм сразу уяснил себе ситуацию. Это была исходная позиция. Одна батарея или две или три, которые стояли здесь в готовности к открытию огня. Новая техника с востока, стянутая для предстоящего наступления, но находящаяся еще далеко от фронта. Настолько же далеко, как само наступление от сегодняшнего дня.

У машин не было никакого движения. Нигде не видно было часовых, как ни напрягал Тимм свои глаза. Он взволнованно жевал карту, напечатанную на бумаге с отвратительным вкусом, до тех пор, пока не почувствовал, что от нее осталась только лишь кашица из бумажных волокон. Потом он дал ей выпасть изо рта и осторожно запихнул ее под листву. Он чувствовал, как пот на его спине становился ледяным. По пояснице ползло двигающееся, охватывающее тело вплоть до бедер ощущение. Тимм боялся часового, которую он не видел и который должен был стоять, все же, где-нибудь, спрятавшись между деревьями, неподвижно наблюдая за ним. Он до боли прикусил губу, когда заметил, что его руки дрожали. Ты не можешь терять нервы, парень, говорил он себе. Он внушал это себе и старался успокоить руки и справиться с ощущением в бедрах. Тебе нужно оставаться очень спокойным, Тимм. Если он увидел тебя, все же, то он будет стрелять рано или поздно, или он окликнет тебя. Если он увидел тебя! Но почему он должен увидеть тебя? Вероятно, он спит под каким-то деревом. Вероятно, они как раз его сменили. Впрочем, он давно окликнул бы тебя, если бы он тебя увидел. Вздор! Он тебя не видел! И он тебя не увидит. Потому что если ты услышишь, как он приближается, ты останешься лежать тихо на земле как пень. Он не двигался. Он только пристально смотрел прямо, и чувствовал, как пот тек у него из-под каски.

Однако он может видеть тебя, размышлял он снова. Он может видеть тебя и держать тебя теперь надежно под прицелом. Он может выжидать, играть с тобой, потому что он точно увидел, кто ты. Он может сидеть, ухмыляясь, за таким деревом и наблюдать за тобой, ты не ускользнешь от него. У них хорошие глаза. И они хорошо слышат. Может быть, они воняют чесноком и махоркой, но видеть и слышать они умеют. Не обманывай себя, Тимм, он сидит за своим деревом в засаде и с нетерпением ждет. И он убьет тебя. Нет сомнений, он убьет тебя, но только тогда, когда он будет уверен, что ты один, или вообще только тогда, когда он посчитает это правильным. Он позволит тебе трепыхаться как мышь в ловушке. Он хочет, чтобы ты нервничал, и это тоже удается ему. Он оставит тебя лежать здесь, пока ты не обезумеешь от страха и вскочишь, и тогда он застрелит тебя как охотник взлетающую куропатку.

Ему казалось, что кровь остановилась в его артериях, как будто тело его сразу утратило тепло и стало не живым, а ледяным, неподвижным. Тогда его охватила дрожь, и он напрасно старался утихомирить свои руки. Ему давно пришлось убрать палец со спускового крючка пистолета-пулемета. Он стискивал зубы, так как думал, что шум от их стука может долететь до самоходки. Вокруг него было тихо. Ничего не шевелилось. И именно это заставляло Тимма нервничать. Если бы в этот момент на поляне перед ним бегали солдаты в суматохе, если бы прожекторы вгрызались в лесную темноту и направленные наобум винтовочные выстрелы трещали бы в кустах рядом с ним, тогда Тимм был бы спокоен. Но эта тишина пугала его. Он лежал на животе на краю лесной тропинки и до крови закусил губу. Только когда прошли несколько минут, он внезапно почувствовал боль в губе. Он сказал себе, что эта губа не понравится Ханнелоре. И в то же самое мгновение, когда он говорил это себе, он знал, что он преодолел наихудшее.

Он черпал глубоко воздух и внимательно слушал в лес. С успокоением он заметил, что его руки снова стали уверены. Но одновременно мысль о других солдатах начала волновать его. Он знал, что с ними произойдет то же, что и с ним. Разведчики не обнаружили это скопление самоходных орудий шторма. Оно была преградой, которую нельзя было предвидеть. Разведчики считали этот лес абсолютно надежным. Тимм размышлял, как будут вести себя другие солдаты его группы, если столкнутся с тем же, что он. Хватит ли им вообще присутствия духа, чтобы молчать, или они, вероятно, обнаружат вражескую позицию слишком поздно?