Покахонтас - Доннел Сюзан. Страница 43

Покахонтас застонала, когда он упал на колени и повлек ее за собой. Он тесно прижал ее к себе. Возбуждение опасности и непреодолимое требование чувств переплелись и разбудили в ней неистовство, которого она не ожидала, никогда не знала. Она хотела бы поглотить его своей любовью. Ее тело казалось ей чужим. Оно двигалось с трепетной чувственностью, то замирало, то затихало совсем, лишь чуть заметными движениями приближая взрыв желания и наслаждения. Она чувствовала себя частью мужчины, дающего ей такую радость, его кожа стала ее покровом, их сердца слились в одно. Потом она вдруг ощущала себя настолько беспомощной перед малейшей его прихотью, что, казалось, теряла сознание от сладости подчинения. И все же она знала, что именно ее страсть несла им обоим это дивное ощущение, что ее сила вела их двоих к беззащитной радости. Все ее существо было во власти восторга, и она с готовностью отдавала свое тело и разум мужчине, нежно ею любимому. Кульминация придала ей сил и пылкости для соединения с ним снова и снова. Их страсть буйствовала и ничуть не была утолена к тому моменту, когда забрезжил рассвет и они поняли, что должны расстаться. Сила их потребности друг в друге была пугающей, они смотрели друг на друга по-новому и с тревогой. Смит застонал. Он не мог оторваться от нее. И снова привлек к себе. Покрыл поцелуями руки, груди, рот, распаляя ее тело, и они снова предались любви, как в первый раз.

Наконец Смит отстранился.

— Нам надо найти безопасное место. Это логово слишком хорошо известно. Мы не должны рисковать — твой отец может разлучить нас.

— Я найду такое место.

— А сейчас надо спешить. Светает. Поговорим потом. Уходи первой.

Покахонтас бросила на него быстрый взгляд через плечо и убежала. Ее ноги были легче пуха. Она не спала целые сутки, но никогда еще не ощущала себя такой свежей и живой. Каждый мускул, каждая клеточка ее тела, ее разум пели от счастья. Она чувствовала себя наполненной. Просыпавшийся вокруг нее лес был частью ее. И она была частью темной земли и крикливых морских чаек. Гармония тела и разума давала ей такую радость. Ничто не стесняло ее. Оказавшись вблизи тихого, сонного лагеря, она упала на колени и протянула руки к небу.

Глава 14

Веровокомоко, февраль 1608 года

Потребовалось пять раз совершить переход между поселением ее отца, великого вождя, и фортом колонистов, чтобы подготовить в Веровокомоко встречу между двумя предводителями. Способность Покахонтас вести переговоры с бывалым Ньюпортом и своим суровым отцом произвела на Смита впечатление. Обсуждение условий затянулось на месяц. Покахонтас курсировала туда и обратно, доставляя провизию лишившимся пищи англичанам и налаживая контакты между двумя лагерями. Вопрос был в том, кто возглавит колонистов?

Смит как приемный сын Паухэтана полагал, что он поведет первую группу. Но затем решили, что тридцать колонистов во главе с Ньюпортом и Смитом поплывут на полубаркасе «Дискавери» в Кекоутан. Там они засвидетельствуют свое почтение дружественному королю Починсу, насладятся великолепным угощением, а на следующий день отправятся дальше, чтобы высадиться уже на земле великого короля. Оттуда Смит поведет в поселок передовую группу, чтобы подготовить встречу между Паухэтаном и Ньюпортом.

Смит пригласил Покахонтас плыть вместе с ними на «Дискавери», но она сказала, что будет приличнее, если она, когда прибудут англичане, будет стоять рядом с отцом. Смит согласился, что это разумно. А пригласил, чтобы показать ей, как велико его желание не расставаться с ней. Он мечтал, как было бы чудесно, если бы она была рядом с ним в этом коротком путешествии, потому что из-за ее перемещений между фортом и Веровокомоко у них оставалось очень мало времени, чтобы побыть вдвоем. С самого начала, на следующий день после пожара, он объяснил ей, что они могут подвергнуться суровому осуждению и в форте, и в Англии, если возникнет хоть малейшее подозрение, что между ними существуют близкие отношения. Он был простым человеком, а она — принцессой. Положение их опасно еще и потому, что и великий король не одобрит этого. А если он разгневается по-настоящему, то не станет больше мириться с присутствием англичан и уничтожит их одним ударом.

Покахонтас внимательно выслушала его и признала, что он прав, но все равно молила его:

— Дай мне забыть обо всем хотя бы на мгновение, пожалуйста!

Когда он вспоминал об их первой ночи, его решимость слабела. Он знал, что если это искушение повторилось бы даже тысячу раз, он поддался бы ему. Позже, встретившись уже не в такой спешке, они обнялись и поклялись соблюдать осторожность. И не только потому, что нельзя было выдавать себя. Но сами их чувства требовали полной тайны, их потребность друг в друге была слишком глубокой. Они знали, что должны встречаться украдкой, что встреч будет немного и они всегда будут опасными.

Смит обнаружил, что он с трудом владеет собой, когда присутствует на бесконечных встречах и переговорах. Видеть движение губ Покахонтас, колыхание ее груди, когда она двигалась, взлет бровей, когда обдумывала ответ колонистов на предложение паухэтанов, и при этом знать, что, возможно, еще несколько дней им не придется встретиться наедине. Ощущение было полно горечи и сладости, и иногда Смиту даже хотелось вскочить и выбежать из помещения. Никогда раньше он не переживал ничего подобного. Он чувствовал, что тщетно борется и слабеет в борьбе с неутихающим голодом по ее телу. Но и не только. Сама Покахонтас завораживала его. Такой женщины он никогда не встречал.

День, когда они отплыли из Кекоутана в Веровокомоко, выдался ветреный, шел сильный дождь, какой редко бывает в Англии. На их островах идут мелкие, словно пыль, дожди, на которые можно не обращать внимания. Будто Господь смягчился, когда направлял ветры через Атлантику. Этот же ливень был похож на потоки воды, ведрами выливаемой на землю. В Новом Свете климат более резкий, чем в Европе, подумал Смит. Снега выпадает больше, жара изнурительней, холод гораздо сильнее, а ветры вдвое порывистее. К полудню потоп прекратился, и над блестящими берегами встало солнце, большое и сверкающее. «Дискавери» бросил якорь в бухте, которую паухэтаны называли Поэтан. На берегу ждали двести лучших воинов Паухэтана, их яркие меха и перья сияли в ярком свете.

Смит и восемнадцать человек, отобранных для передового отряда, приготовились к высадке, а Ньюпорт оставался на борту под охраной двенадцати. Смит взял с собой подарки короля Якова — белую борзую, красные шерстяные одежды и шляпу с конусообразной тульей, какую носил и сам король Яков. Как только Смит и его люди ступили на берег, воины прокричали слова приветствия и высоко подняли вверх луки, размахивая ими. Воины быстро окружили колонистов и повели их вперед, монотонно напевая при переходе по мосткам, наведенным через зыбкие топи. Так они сопроводили их в поселок. Впереди, у жилища Паухэтана, ожидали еще пятьсот воинов с оружием в руках. Вдоль тропы, через каждые несколько футов, были расставлены большие блюда, на которых грудами лежал чудесный хлеб с хрустящей, поджаристой корочкой.

— Какая встреча! — обратился к своим людям Смит, когда они входили в дом. — Паухэтан не оставляет нам сомнений в его власти и богатстве. И он оказывает нам большие почести.

В помещении, сверкавшем всеми красотами, своем возвышении из мехов, в полных церемониальных одеяниях восседал величественный король. Вокруг него стояли его приближенные, разглядывая вошедших с явным любопытством. Тридцать или больше новых жен, блестя украшения из меди и жемчуга, одетые празднично и соблазнительно, широко открытыми глазами смотрели на англичан. На всех женщинах были головные уборы из перьев сочных красного, пурпурного, зеленого и желтого цветов, выполненные столь искусно, что струились подобно каскадам шелковых тканей. Мужчины Смита затаили дыхание и остановились. Они никогда раньше не видели такого буйства цвета. Ему пришлось подтолкнуть их вперед, в тронное помещение, которое была залито светом длинных факелов. Смита охватила радость при виде Покахонтас. Она стояла рядом с отцом, одетая в белое, ее головной убор был сделан из лебединых перьев. Она и Смит лишь едва обменялись приветствиями. Великий король знаком велел Смиту и его людям садиться, и воины, заполнившие помещение, огласили его таким громом приветствий, что, казалось, взлетит крыша.