Против силы ветра (ЛП) - Альварес Виктория. Страница 22

Как и было обещано, в отеле они оставались недолго. Четыре дня спустя новые хозяева отвели ее на корабль, который доставил их на землю тех самых неведомых греческих предков, а оттуда они на поезде отправились в Будапешт, где остановились во дворце на берегу Дуная. Дворец мог показаться Теодоре сказочным, если бы девочка слышала хоть одну сказку. Наводненные Солнцем галереи казались бесконечными, зеркала на стенах почти достигали бело-золотых потолков с лепниной. Когда Теодора принималась кружиться вокруг своей оси, словно балерина из музыкальной шкатулки, которую она обнаружила в приготовленной для нее комнате, то видела отражение сотни Теодор, повторяющих каждое ее движение. Теодор с лентами в волосах и плывущими по воздуху кружевами, верящих в то, в этой новой жизни нет места ничему плохому.

Время показало, что доброта иностранной пары вовсе не была миражом. Леди Эльмина была счастлива иметь девочку рядом и радовалась так, словно ей тоже было семь лет, при этом она оставалась самой элегантной дамой, какую когда-либо видела Теодора. Леди Эльмина проводила много времени в их комнатах, наводя красоту перед туалетным столиком, который казался маленькой девочке настоящим святилищем. Леди всегда разрешала девочке сидеть рядом и наблюдать за происходящим, и смеялась, когда Теодора открывала флаконы духов, чтобы понюхать и наносила на лицо рисовую пудру. Она утверждала, что только глупышка может пытаться скрыть свои родинки, которые со временем превратятся в ее главное оружие. Леди Эльмина научила ее основам своего родного английского языка, а потом наняла гувернантку из Сегеда[4], чтобы та научила ее венгерскому.

Что касается купившего ее мужчины, то он проводил много времени в своем кабинете, погруженный в размышления, от которых его лицо темнело так, что казалось, это тучи закрыли Солнце, тем не менее, для девочки у него всегда находилась улыбка, если та заглядывала к нему в комнату. Он усаживал ее на бархатную подушечку у своих ног и рассказывал об удивительных вещах: о венецианском дворце, обитатели которого умерли ужасной смертью; о голубом бриллианте, вырванном из глаза индуистского идола и обладающего силой векового проклятья; об ирландской библиотеке, в которой призрак архиепископа каждую ночь сбрасывал с полок книги…

— Все эти истории, эти легенды, в которые ныне почти никто не верит, — объяснял он, поглаживая девочку по голове, — на самом деле, более реальны, чем многие окружающие нас вещи. Мир — это очень странное место, дорогая, но именно эта странность и эта непознанность стоит того, чтобы в нем жить.

— Леди Эльмина говорит, что видела призраков, — тихо ответила Теодора. — И что по ночам она видит вещи, которые почти всегда воплощаются в реальность.

— Совершенно верно, — улыбнулся новый хозяин. — Именно так мы нашли и тебя. Ты посетила ее во сне, даже не подозревая об этом. Она узнала о тебе в одном из своих видений и сразу поняла, что ты окажешь нам неоценимую помощь, но пока об этом говорить рано. Сейчас все, что ты должна, это быть счастливой.

И Теодора была бы счастлива, если бы не произошедшая три месяца спустя трагедия. Это был самый болезненный момент в ее жизни, настолько, что боль от многочисленных шрамов, нанесенных кнутом работорговца, показались ей небольшим неудобством.

Ей хотелось умереть, когда ее защитника сразила непонятная болезнь, причины которой никто не мог объяснить леди Эльмине, и он угас словно свеча, оставленная на сквозняке. Осознание того, что каждый день лишь приближает смерть, о которой он говорил столько раз, и что даже самые невероятные, почти магические возможности не могут его спасти, разбило хрупкий мирок на множество осколков. Теодоре было всего семь лет, но она считала, что влюблена в своего хозяина также, как и его супруга, как настоящая женщина. Она была слишком мала, чтобы понимать, существование множества разновидностей любви, что ее чувства были больше похожи на любовь к отцу, которого у нее никогда не было, или на любовь к богу, вере в которого ее начали учить, а вовсе не на любовь к мужчине, который был старше нее раза в четыре. Она знала лишь, что тот, кого она любила больше всего на свете вот-вот исчезнет и никто не может этому помешать. Почему ей позволили думать, что жизнь прекрасна, если в ней происходят подобные вещи?

Теодора отказалась покидать его постель все время его болезни и, в конце концов, прислуга привыкла, что она все время там, свернувшись клубочком на краю кровати, с заплаканными глазами. Она все никак не могла поверить, что угасавший с каждым днем человек и есть тот самый мужчина, который пересек море, чтобы спасти ей жизнь.

— Не плачь по мне, бриллиантовая женщина, — произнес он напоследок слабым голосом, силясь улыбнуться. — Ты увидишь меня раньше, чем думаешь.

Даже леди Эльмина не плакала так, как Теодора, когда его рука похолодела между ее ладонями, и в спальню вошли две служанки с гувернанткой, чтобы насильно увести ее оттуда. Она плакала всю ночь и во время поминальной службы в часовне дворца, на которой, казалось, присутствовал весь Будапешт. Глаза жгло так, что она едва могла различить стоявший у алтаря гроб. Девочку сопровождала гувернантка, так как у леди Эльмины начались роды за несколько часов до похорон. По слухам, горе спровоцировало преждевременные роды и теперь врачи серьезно опасались за жизнь матери и ребенка.

Это было первый раз, когда она оделась в черное. С тех пор Теодора использовала черный цвет ежедневно, хотя бы в одной детали одежды. И каждый раз, надевая черное, она вспоминала все, что чувствовала тогда во время похорон, когда «День гнева» Моцарта врезался в ее сердце, словно кинжал, от которого она не избавится уже никогда. Никогда после смерти ее единственного божества.

Когда Теодора вернулась в свои комнаты, слуги сообщили, что родился мальчик, но она даже не нашла сил порадоваться ни за мать, ни за ребенка. С тех пор, как ушел хозяин, дворец словно погрузился во тьму и стал похож на склеп под часовней, в котором стоял теперь гроб. Целую неделю девочка сбегала из своей комнаты, как только наступала полночь, чтобы сидеть в изножье захоронения так, словно она по-прежнему сидела у кресла и слушала рассказы об удивительных вещах. Было ужасно, что он никогда не встанет, чтобы ласково сказать, что уже поздно и пора спать, и маленькие девочки не должны разгуливать по королевской усыпальнице босиком в одной сорочке.

Именно там нашла ее леди Эльмина на шестую ночь, сидящей на огромной плите из белого мрамора. Трепещущий свет двух канделябров, стоявших по обе стороны от могилы, освещал буквы, которые девочка поглаживала пальцами. Ласло Драгомираски.

— Увидев, что кровать пуста, я знала, что найду тебя здесь, — едва слышно сказала женщина. Она медленно подошла, кутаясь в тонкий халат, словно пытаясь согреться. — Мне тоже трудно оставить его здесь одного.

Теодора была поражена, увидев как плохо выглядела леди Эльмина. Со дня смерти Ласло, они виделись лишь однажды, когда ее привели посмотреть на ребенка, которого вскоре окрестили Константином. Кожа стала пепельного цвета, а голубые глаза казались гораздо меньше из-за темных кругов под ними. Она жестом пригласила Теодору подойти поближе. Девочка послушалась и спустилась с плиты, пытаясь вытереть бежавшие по щекам слезы.

— Дора, — обратилась к ней женщина, опустившись на колени. — Дорочка, — она ласково провела холодной, почти как у мертвеца, рукой по щеке девочки. — Мы ведь были с тобой хорошими подругами, верно?

«Да, — подумала девочка, — были. Хотя я все бы отдала, чтобы заполучить то, что принадлежало тебе, и не важно насколько ты его любила».

— Дора, я умираю. Мне осталось недолго. Несколько месяцев, может, год.

Девочка в недоумении посмотрела на нее. Что происходит с леди Эльминой?

— Это неправда. Слуги сказали, что вы оправились после родов….

— Я знала об этом с самого начала, — сейчас дама улыбалась, хоть и грустной улыбкой. — От меня никогда этого не скрывали. Я знала, что это произойдет. И я ни о чем не жалею.