Тайны, догадки, прозрения (Из истории физиологии) - Яновская Минионна Исламовна. Страница 26

Вот ответ на первый вопрос, опровергающий «здравый смысл»: не обязательно к матери, а к любому движущемуся предмету.

А как насчет — «потому что кормит»?

Ответ: «Детенышей обезьян отнимали от матери и растили в клетке, где они имели на выбор две искусственные „мамы“ — металлическую, которую можно было сосать („кормящая мама“), и другую, с мягкой шерстью, но не кормящую. Привязанность развивалась к мягкой маме».

На наш, человеческий взгляд, «мягкая мама» была уютней. Обезьянки не объясняли, почему «кормящая мама», с ее холодным и жестким телом, оказалась для них менее приемлемой, несмотря на то, что была источником пищи, чем бесплодная, но мягкая. Обезьянки просто нарушили человеческие представления по этому поводу, не задумываясь над причиной, почему так, а не иначе происходит. Все также, «не задумываясь», они опровергли прочно укоренившуюся условно-рефлекторную теорию…

«Мягкая мама» по желанию экспериментатора могла пугать детеныша — из ее живота выбрасывалась струя сжатого воздуха. После нескольких сочетаний прикосновения к телу куклы и ударов воздуха, согласно классической теории, детеныш должен был избегать матери. Но маленькие обезьянки, несмотря на все обиды, только крепче прижимались к ней.

«Раз детеныш прижимается к матери, несмотря на боль от струи воздуха, значит, в свойствах самой матери в этот момент (а не в ее способности кормить или защищать вообще) заключено нечто, снижающее неприятные ощущения от струи воздуха. Именно эту мысль и высказал в 1966 году американский ученый Дональд Кинг…

Гипотеза Кинга сводится к следующему. В основе развития привязанности детеныша к матери лежит способность некоторых стимулов или свойств (как правило, присущих матери) вызывать у детеныша особое положительное эмоциональное состояние, которое Кинг назвал словом „удовольствие“. Состояние удовольствия находится на одном из полюсов всего набора чувств, другой полюс которого — это состояние сильного эмоционального расстройства, например, страха. Кинг предположил, что состояние „удовольствия“ снижает проявление отрицательных эмоциональных состояний…

Итак, привязанность к матери обусловлена тем, что какие-то ее свойства вызывают состояние удовольствия, а оно, в свою очередь, приводит к смягчению или устранению отрицательных эмоциональных реакций. А если так, поведение детеныша с „мягкой матерью“ становится вполне понятным: чем неприятней струя воздуха, тем больше детеныш нуждается в приятных ощущениях, вот он и прижимается к матери…

Отсюда следует, что наличие источника отрицательных эмоций может служить „веревкой“, привязывающей к матери. Однако в экспериментах отрицательные воздействия вводились искусственно… Что же служит привязывающей нитью для утят, плывущих за уткой, для жеребенка, бегущего за лошадью, и, наконец, заставляет ягненка оставаться у трупа матери?

Таким связующим звеном в природе является страх».

Вот он, ответ на третий вопрос — голод или страх?..

А почему, собственно, страх? Чего может бояться только что родившийся на свет утенок или щенок? Ему не с чем еще сравнивать, что «хорошо», что «плохо», что опасно, а что нет. Все на свете для него ново, и за спиной — никакого жизненного опыта.

Но именно «новое» и вызывает у младенца страх. И не только у птенцов, щенят, обезьянок — и у детей тоже. Почему так, на основании каких физиологических механизмов один только вид доктора в белом халате, впервые пришедшего к младенцу, вызывает громкий плач и стремление спрятаться у материнской груди — еще не вполне ясно.

Известно, что у животных существует некий врожденный страх, например, перед быстро приближающимся или увеличивающимся в размерах предметом; предполагается, что, кроме того, существует и некий механизм организации опыта, который создает из комплексов внешних раздражений внутреннее представление «знакомой среды»; все, что за пределами этой среды пугает и вызывает желание удрать.

А в присутствии матери ничего не страшно!

Э. Рутман рассказывает о «наиболее ярком и впечатляющем» опыте английского ученого Лидделла, подтверждающем эту гипотезу. У двух пар трехнедельных козлят-близнецов вырабатывали условный оборонительный рефлекс: через две минуты после условного раздражителя козлята получали слабый удар током. Процедуру повторяли несколько раз, пока козлята не обучились реагировать только на условный сигнал. Суть опыта заключалась в том, что половину близнецов (из каждой пары по одному) подвергали обучению в присутствии матери, другую половину — без нее. И те козлята, которых «обучали» в присутствии матери, спокойно разгуливали по клетке: они не боялись; бедные малыши, с которыми проделывали то же самое, но только в отсутствие матерей, в испуге забивались в угол, прижимались к стене.

Но и это еще не все: через два года тех же козлят, теперь уже всех без матерей, поместили в ту же клетку — они вели себя совершенно по-разному. Те, которые пережили «детскую травму» на глазах у матери, вели себя совершенно спокойно; те же, кто в прошлом не мог надеяться на материнскую помощь, проявили себя как настоящие невротики и выражали страх еще до того, как получили удары тока.

Вот каким стойким оказывается подавление страха в присутствии матери!

«Если животное живет в условиях, где отсутствуют стимулы, вызывающие „удовольствие“ (прежде всего мать), страх перед новыми предметами так и не снижается, каким бы разнообразным ни было окружение».

Но вот вопрос: при первом столкновении с матерью детеныш и ее должен воспринимать как новый «предмет»; почему же ее он не боится?

Потому что нервные механизмы страха созревают несколько позже, чем начинает развиваться привязанность. А когда появляется страх перед новым, у детеныша уже есть прибежище — мать.

В раннем детстве число новых впечатлений нарастает ежеминутно; новое — вызывает страх; страх гонит детеныша к матери. Поэтому ягненок не отходит от материнского трупа, и даже голод не может заставить его сдвинуться с места.

Проходит время, накапливается опыт, незнакомого становится все меньше, страхов — тоже. Детеныш обретает самостоятельность, приучается добывать «хлеб насущный», осваивает новые места.

«Теперь основную опасность представляют хищники или такие незнакомые явления, как водопад, обрыв, пожар… Каким же образом животное знает, чего следует бояться и избегать, а что можно (и нужно) исследовать? Наиболее распространенное предположение, что детеныши учатся избегать опасности и даже самих признаков ее, наблюдая за реакцией матери на эту опасность. Трудно, однако, представить себе достаточно длительный (для обучения детенышей) контакт с опасностью, который не был бы серьезной угрозой жизни детеныша. Кроме того, такое обучение предполагает знакомство детеныша с достаточно большим набором признаков опасности (нужно перебрать все возможные нарушения правил, чтобы научиться их не нарушать). Вряд ли такой способ обучения способствовал бы сохранению вида. А главное, животное будет совершенно беззащитно по отношению к такому хищнику, с которым в детстве никогда не сталкивалось».

И снова, — в который уж раз! — здравому смыслу вопреки, действительность опровергает логику рассуждений. Ведь даже если функции матери возьмет на себя мыслящий человек, а не, скажем, коза, даже если он совершенно сознательно попытается провести через все виды обучения пусть козленка — существо «домашнее», подвергающееся куда меньшим опасностям, чем хищное, «вольное» животное, — даже тогда немыслимо будет предусмотреть все решительно ситуации, которые могут встретиться на жизненном пути козленка и в которых ему потребуется проявить «бесстрашие».

Так каким же образом поведение животных позволяет им приспособиться к среде обитания и все-таки выжить?

Заключая свой интересный обзор «Материнская школа храбрости», Э. Рутман пишет: «Выдвинутые Кингом гипотезы позволили ему создать очень стройную систему развития отношений между матерью и детенышем, объясняющую, в частности, и постепенное обретение детенышем независимости и воспитание поведения, обеспечивающее выживание вида…»